В Украине полномасштабное вторжение России спровоцировало новую волну дерусификации. После Майдана 2013−2014 годов, аннексии Крыма и начала войны на востоке Украины она выражалась в «декоммунизации» — в первую очередь, в сносе памятников советским деятелям (вспомните «ленинопад»). С новым этапом войны русскоязычные украинцы стали переходить на украинский язык, а под снос пошли памятники Пушкину и императрице Екатерине Второй. В Беларуси сегодня «беларускость» и белорусский язык фактически под запретом. Многие считают, что после ухода Александра Лукашенко начнется национальное возрождение. Каким ему быть, стоит ли отказываться от русского языка, как укрепить позиции белорусского языка и что делать с памятниками, церковью и бизнесом? Об этом Delfi поговорил с представители белорусской оппозиции в изгнании.
Франак Вячорка, старший советник Светланы Тихановской: «Идентичность сегодня может быть сильнее, чем танки и самолеты»
Для Беларуси последние 30 лет — это потерянное время. Все это время Беларусь жила в российском нарративе, в имперской идеологии, в советских ценностях и антураже. И это во многом повлияло на сознание белорусов. На мой взгляд, благодаря интернету и тому, что стали издавать книги на белорусском языке, произошло восстание в 2020 году. Это было не только восстание достоинства, но и восстание идентичности, которая как будто загонялась под ковер советскости и русскости, а тут проросла! И она продолжает расти, но растет в интернете, потому что в оффлайн-пространстве доминирует «русский мир».
Такой зачистки белорусского, как сейчас, не было даже в советское время. Можно сравнить только со сталинскими репрессиями 30-х годов. С точки зрения власти, все что про-белорусское — значит, антилукашенковское. И это делает Лукашенко уникальным диктатором, который базируется не на национализме, как обычно строятся диктатуры, а именно на анти-беларускости. И, наоборот, все остальные тираны укрепляли национальную идентичность, чтобы вокруг себя сплотить людей. А он сплачивает людей вокруг идеологии другого государства.
В чем это проявляется? Нет белорусскоязычных школ и лицеев. Только 0,1 процентов имеет час белорусского языка в неделю, то есть каждый тысячный. Это меньше, чем количество часов английского, французского и немецкого. Трудно в таких условиях вырастить белорусов. Хотя родители все же это делают — не благодаря, а вопреки. Из музеев убирают все, что ассоциирует нас с Европой. В национальном историческом музее убрали фигуры литовским князям Витовту и Ягайло, зачистили экспозицию, связанную с Великим княжеством Литовским (ВКЛ), которое мы считаем нашим первым государством. Сейчас все завязано под русских деятелей: Екатерину, Петра Первого, Суворова и так далее.
По данным Белстата, в 2020—2021 году 107,6 тысяч учеников отечественных школ обучались полностью на белорусском, это 10,2%. Что касается русскоязычных школ, то с 2 по 4 класс в программе указаны по 2 часа белорусского языка в неделю. В 5 и 6 классах — по три часа в неделю, а в 7−9 — по два, следует из расписания одной из столичных школ. В учебном году 2022−2023 количество часов белорусского языка (как и русского) в 10−11-х классах увеличилось. В одном из полугодий у них в расписании два часа белорусского и один русского, в другом полугодии — наоборот. В профильных классах по три урока каждого языка в неделю.
После Лукашенко нам предстоит огромнейшая работа по нескольким направлениям.
Необходимо остановить на всех уровнях дискриминацию белорусского языка. Надо обязать чиновников знать белорусский язык, сделать для них обязательные курсы, чтобы можно было перевести документооборот на белорусский язык.
Также надо принять программу поддержки и популяризации белорусского языка и культуры. Надо создать условия, чтобы, например, белорусский бизнес использовал родной язык в рекламе. Надо издавать книги на языке, делать дубляж фильмов.
Что-то можно делать уже сейчас. Мы пытаемся договориться с Netflix, чтобы добавить белорусские субтитры к фильмам и мультикам. И это будет огромнейшая поддержка.
Работу надо вести и с технологическими компаниями. Например, Google не признает существование белорусского языка. Белорусские СМИ, работающие на белорусском, не могут размещать рекламу на белорусском. Такие компании своей ленью толкают нас в «русский мир». Десять миллионов человек для них не приоритет, рынок небольшой, и поэтому они лишают белорусов права иметь доступ к белорусским продуктам. Эту работу мы делаем уже сейчас, но без государственной поддержки, она не будет системной.
Сейчас в Минске свыше десятка памятников Ленину. Абсолютное большинство улиц — 80 процентов — носят советские названия. Нужна комплексная программа реформы городской топонимики. Нужно очищать топонимику от всего советского и российского. Не думаю, что с этим будут большие проблемы, потому что белорусы не знают советских героев, в честь которых названы улицы. Не знают, кто такой Кнорин (Вильгельм Кнорин, советский партийный и государственный деятель — Прим. ред.) и Варвашеня (Иван Варвашени, партийный деятель БССР — Прим. ред.). Новые улицы, которые создаются по старым планам, называются белорусскими героями и персонажами. Нужно учесть опыт Литвы и Украины, вернуть свой пантеон героев: Франциск Скорина, Кастусь Калиновский, Тадеуш Костюшко. Но нужны и современные герои — жертвы 2020 года. Это комплексная работа по возвращению Беларуси в Европу, которую нужно будет реализовать в первые же дни после падения режима Лукашенко, чтобы не допустить отката.
Другая важная и сложная задача — сделать церковь в Беларуси независимой от государства, а Белорусскую православную церковь (БПЦ) — еще и от Русской православной церкви. Сейчас БПЦ становится оплотом пропаганды русского мира, проводит православные лагеря, в которых участвуют казаки. Там детям прививается культ российских военных и сепаратистов в Украине. Кроме того, режим использует православную церковь в своих интересах, при этом запугивая католическую и протестантскую церкви и наказывая их за любое участие в политике.
В нормальном государстве достаточно одного поколения, которое закончит школу на белорусском языке, чтобы страна беларусифицировалась. В Украине этот процесс идет сейчас быстрее, поскольку война ускорила этот процесс — многие переходят на украинский по принципиальным соображениям.
Подводя итог, мы не должны наказывать, каждый человек должен сам выбирать, на каком языке ему общаться в личной жизни. Но само государство должно быть беларусоцентричное. Оно должно подстегивать процессы, к которым подключатся организации гражданского общества. А наши контакты на международной арене послужат нам в этом. Сегодня идентичность важна, как никогда. Это наша лучшая защита от российской империи. Она бывает сильнее, чем танки и самолеты.
Андрей Стрижак, глава фонда солидарности BYSOL: «Нам нужно переключиться на европейский взгляд на прошлое и будущее Беларуси»
Я выступаю за единственный государственный язык — белорусский. При этом русский и другие языки, как языки межнационального общения, так или иначе все равно будет оставаться в общественном пространстве.
Безусловно, все постсоветское пространство в той или иной степени имеет влияние русского языка. Но для меня очень важно, чтобы государственная политика в плане белорусской культуры в целом, и литературы в частности, была более осознанной и последовательной. Должна быть внедрена государственная поддержка для таких вещей, как новые литературные объединения, независимое кино, новые молодые литераторы, культурные деятели. Конечно, хорошо, когда культуру поддерживает общество через краудфандинг, классно, когда можно собирать деньги на выпуск новых книг и прочее. Но все-таки вопрос национальной культуры — это вопрос общегосударственный. Учитывая то, что все равно так или иначе сегодняшняя белорусская власть тратит огромные деньги на какие-то непонятные полу-советские, полу-постсоветские культурные проекты — кино, книги, спектакли и всевозможные постановки, то все это должно быть направлено на разработку тем, которые являются действительно нашими национальными.
Также очень много надо сделать в плане историографии, потому что у нас очень сложная историческая канва и отношения с соседями, в которых достаточно тяжело разобраться не специалисту. Да и специалисту тоже! Кто же, все-таки, великий князь — Витаутас и Витовт? Кому принадлежит, например, Адам Мицкевич. Он польский, литовский или белорусский поэт? Моя главная мысль в том, что это те точки, которые теоретически и практически недоброжелатели, имперцы и другие ребята всегда используют как точки раздора. Мы же должны понимать, что через культуру, через объективные научные исследования эти точки будут способствовать укреплению взаимосвязей. Одно и то же историческое лицо или событие может выглядеть по-разному для разных народов, но при этом оставаться при этом одним и тем же историческим лицом или событием. Это очень важный момент. Поэтому такие общие точки взаимодействия и взаимопонимания должны возникать, и это не менее важно того, на каком языке это будет сказано. Поэтому я бы не отделял вопросы общей истории и культуры, восточноевропейской и конкретно наследие ВКЛ и Речи Посполитой, от вопросов дерусификации, потому что это совершенно другой разворот. Это европейский взгляд на историю и на будущее Беларуси. Если мы себя привязываем к Московскому княжеству, Российской империи, Советскому союзу, то тогда мы остаемся в этом восточном векторе. А от него нужно уходить в сторону общеевропейских подходов, ценностей и базисов, потому что белорусы исторически жили гораздо дольше в европейском контексте, чем в условном восточном.
Это тот концепт, который предусматривает отказ от, скажем так, российского советского мифотворчества и переход к поискам точек опоры в нашей общей с Литвой, Польшей и Украиной историей. То есть это подъем тех пластов знаний об истории и культуре нашей нации, которая лежат до того, как началась русификация, проводимая здесь Муравьевым-вешателем (граф Михаил Муравьев, гродненский, минский и виленский генерал-губернатор (1863−1865), жестоко подавил восстание 1863 года — Прим. ред.)) и всеми российскими императорами и продолженная советской властью, а сейчас — псевдо-белорусской властью, которую представляет Александр Лукашенко.
Поэтому предстоит очень большой объем работы — не только по созданию контента, но по его продвижению в удобоваримой для людей в форме. Надо учитывать то, что молодое поколение совершенно по-другому воспринимает информацию, чем люди старшего поколения. Но для этого есть уже наработки. Есть люди, которые уже сегодня это делают — продвигают секс на белорусском языке и какие-то исторические факты в формате комиксов. Когда сменится власть, все эти наработки можно будет масштабировать и внедрить их в масштабах всей страны.
Более того, я вам скажу, что в отличие от 90-х, когда была первая попытка белорусизации общественного пространства, сегодня эта задача намного более сложная. Даже в Советском союзе объем изучения белорусского языка в школах был намного выше, чем сейчас. То есть, по сути, последние 30 лет после совка оказались гораздо более разрушительными для белорусской культуры, чем все советские годы. Это странно звучит, но, тем не менее, Лукашенко оказался большим русификатором, чем Петр Машеров (первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии с 1965 по 1980 год — Прим. ред.), Николай Слюньков (первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии в 1983—1987 годах, член Политбюро ЦК КПСС в 1987—1990 годах — Прим. ред.) и всех остальных, кто были до него.
Тогда люди все равно хотя бы как-то владели языком сейчас. А сегодня очень многие представители молодого поколения из тех, которые не интересуются национальным возрождением и культурой, имеют очень слабое представление о белорусском языке. Что касается бизнеса и экономики, то если мы посмотрим официальную статистику, которую давал Белстат до начала революции 2020 года по торговле Беларуси с Россией и ЕС, то эти показатели приблизительно колебались вокруг 55 на 45 процентов. То есть перевес в сторону России был не настолько критичным, как это многим кажется. Нельзя было сказать, что 100% белорусской экономики работает на Россию.
Сейчас, когда были введены санкции, когда Беларусь влезла в российскую войну против Украины соучастницей, структура экономики, конечно, меняется. Однако, на мой взгляд, те наработки и те — самое главное — люди, которые имеют связи и возможности в Европе, быстро заполнят это поле и будут штурмовать общеевропейский рынок. Он очень большой и на нем, несмотря на высокую конкуренцию во многих сферах, можно построить бизнес. Конечно же, нужно будет перестроить многие экономические цепочки, но в целом это не выглядит как фантастическая задача. Государство должно создать условия и выработать четкие понятные правила игры и обеспечить реально действующее верховенство права, чтобы законы были законами для всех, а не только для друзей.
Лявон Вольский, белорусский музыкант: «Образование, культура, масс-медиа — и через три года мы будем жить в настоящей стране»
На протяжении почти тридцати лет власть в Беларуси демонстрировала пренебрежение и даже презрение к белорусской культуре и вообще всему белорусскому, что пробивалось сквозь постсоветский безнациональный асфальт. Советский тезис — будущее за русским языком (как вы знаете, великим, могучим и так далее), а не за всякими местечковыми «говорами» — на территории нашей страны продолжал воплощаться уже в отсутствие СССР. Это странно, но абсолютно закономерно — те, кто захватил власть в Беларуси, продолжали и продолжают жить по советским стандартам. Они просто не могут по-другому из-за специфичного, когда-то сформированного и десятилетиями не меняющегося мышления. Поэтому с этой властью началась стремительная русификация — перевод образования на русский язык, формирование государственной писательской организации, состоящей, в основном, из русскоязычных (и, честно говоря, бездарных) авторов, создание армии эстрадных исполнителей (которые пели по-русски и выглядели бледной тенью русской эстрады, которая сама была бледной тенью западной поп-музыки).
Пропагандисты стали формировать образ белорусскоязычного страшного оппозиционера, который стремится захватить власть и «уничтожить страну». Но все это делалось настолько топорно, что нашло отклик разве что у малообразованных или немолодых советско-ориентированных слоев в населения.
Для начала надо постепенно перевести образование на белорусский язык. Именно «постепенно», без шока, в несколько этапов. Это может занять года три-пять. Параллельно необходимо переводить государственную отчетность и документацию на белорусский язык и поставить чиновников перед выбором: говоришь по-белорусски — работай, не хочешь — не надо. В основном все эти чиновники выходцы из деревень и небольших городков и когда-то учились по-белорусски, просто теперь это не престижный язык, и они стараются говорить на русском (у кого-то получается лучше, у кого-то — так себе). Постепенно, за несколько лет на белорусский переводится армия и силовики, а потом процесс пойдет сам. Это уже начиналось в 91-м, но было насильно остановлено.
Надо запустить белорусские масс-медиа — ФМ-каналы, телепроекты, развлекательные шоу. Снять эти идиотские запреты с настоящей национальной музыки, литературы, изобразительного искусства — с культуры. Именно с настоящей белорусской культурой не первый десяток лет воюет лукашенковское государство.
Образование, культура, масс-медиа — и через три года мы будем жить в настоящей стране, а не в этом чем-то недоделанным, недодуманном, недопеченным. Но все это при условии, что будет проводиться грамотная экономическая политика. Потому, что, если наступит кризис, коллапс и упадок, людям будет не до всего этого. Наоборот, они будут с ностальгией завывать: «Как хорошо было при Лукашенко».
Саша Филиппенко, писатель: «Надо реабилитировать белорусский язык, а русский — перестать политизировать»
Конечно, многое зависит от того, кто станет лидером новой Беларуси.
Нам все время предлагают выбирать из союзов «а», «и» или «но». Я же всегда выступаю за то, что сила любой страны в союзе «и», за то, чтобы у нас был и белорусский, и русский, и польский языки, чтобы у нас три языка были признаны в стране национальными. Я уже два года живу в Швейцарии и вижу, что языки могут совершенно легко сосуществовать в одной стране. Когда язык — это исключительно средство коммуникации, то не возникает вопрос, что ты имеешь в виду, если заговорил со мной не по-французски, как обычно, а по-немецки или по-итальянски. Значит, у собеседника пошла мысль на этом языке. Я бы хотел, чтобы у нас так было.
Я бы сделал из Беларуси конфедерацию, чтобы было подобие кантонов, которые сами бы решили, на каком языке они хотят у себя говорить.
Сейчас же белорусский язык совершенно в бесправном состоянии. Его фактически не преподают. Поэтому, кстати, и протесты были русскоязычными, ведь Минск сейчас — русскоязычный город, да и Беларусь — русскоязычная страна. Мне повезло — у меня все образование было на белорусском языке.
Я недавно разговаривал с белорусами, которые работают по всему свету, в Нью-Йорке, есть среди них и дипломаты. И там прозвучала прекрасная фраза: в любви я признавался на русском языке, это мой родной язык, но, когда придет время, я буду топить за беларусизацию. Если мы не заговорим на языке, то чтобы хотя бы наши дети заговорили на белорусском языке. Я твердо убежден, что это можно сделать без ошибок.
Но самый главный для меня момент, который мне бы хотелось донести: русский язык не принадлежит России. Он в равной степени принадлежит нам, белорусам, людям в Украине, всем, кто на нем говорит. Это как английский язык. Или как невозможно назвать французом франкоговорящего швейцарца в Женеве. Он говорит на французском и, вполне возможно, не переносит французов, которые от него через границу. И когда мы начинаем делать это разделение, то даем этот козырь Путину. При этом люди, которые воюют в Украине за ВСУ, говорят мне: мы воюем на четырех языках: русском, украинском, суржике и мате. Очень хочу, чтобы мы были такими же сильными в этом плане — реабилитировали белорусский язык, а русский — перестали политизировать.