Русский добровольческий корпус проводил наземные операции в Белгородской области. Могут ли что-то подобное делать белорусские добровольцы уже в нашей стране? Как скандал в BYPOL повлияет на сторонников перемен? Лукашенко — это подчиненный Путина? Почему Тихановская так осторожно высказывается в отношении силового варианта? Эти и другие злободневные вопросы задали наши читатели. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит». Это его текстовая версия.
— Русский добровольческий корпус проводил наземные операции в Белгородской области. Могут ли что-то подобное делать белорусские добровольцы уже в нашей стране?
— ДРГ заходили на территорию России с понятной военной целью. Им нужно было отвлечь внимание российского командования и оттянуть какое-то количество российских сил из тех районов, где Украина планировала основные или вспомогательные удары в своем наступлении. Чем больше солдат Россия перекинет для охраны границы в Брянске или Белгороде, тем меньше у нее будет резервов, чтобы затыкать дыры в случае, если ВСУ пробьет их в каком-то месте на фронте в Запорожье или на Донбассе.
В белорусском случае абсолютно неясно, какую цель с точки зрения Украины могут преследовать такие вылазки. Ниоткуда оттягивать белорусские войска не нужно — они не воюют в Украине. Удержать несколько приграничных сел или городков силами сотен людей можно в течение часов, максимум одного дня — до тех пор, пока туда не прибудут силы быстрого реагирования, артиллерия или авиация.
В итоге единственное, чего можно добиться такими диверсиями, это подтолкнуть Лукашенко в сторону еще большего участия в войне, а заодно озлобить значительную часть белорусского общества, которая не поддержит такие бесплодные рейды ради картинки. Мы видим — и это открыто сегодня говорит президент Зеленский, — что главная цель Украины на белорусском направлении — это делать все, что в их силах, чтобы держать Беларусь как можно дальше от участия в войне.
А ответ на вопрос, в каком случае эти соображения могут поменяться, на поверхности: если Минск сам по каким-то своим причинам или под давлением полноценно втягивается в войну, то все те меры, которые Украина применяет на российской территории, от ударов дронами до вылазок диверсантов, станут абсолютно применимы и в белорусском случае. Никаких сдержек не будет. Но и делать это в порядке профилактики Киев тоже не намерен.
— Как скандал вокруг «Байпола» может повлиять на позиции Офиса Светланы Тихановской и Переходного кабинета среди сторонников перемен?
— Во-первых, этот конфликт — самый серьезный удар по самому «Байполу» за все время его существования. Фактически, организация распалась, единого «Байпола» больше не существует. Более глубокая проблема даже не в том, кто прав в спорах о финансовых отчетах или о полиграфе. Кажется, через медиацию конфликта Кабинетом Тихановской, через надлежащий аудит, независимый полиграф для всех участников конфликта все эти вопросы можно так или иначе решить. Суть кризиса и его главные последствия — это подрыв доверия у продемократических белорусов к организации экс-силовиков.
«Байпол» и его флагманская инициатива план «Перамога» полностью зависят от того, насколько люди «на земле» верят, что организацией руководят честные компетентные люди, работающие как одна команда, доверяют друг другу и в момент Х будут давать трезвые инструкции.
Также очень важно, насколько надежно эти люди охраняют частные данные тех, кто доверился им и записался в план «Перамога». Вместо этого мы увидели взаимные обвинения в том, что кто-то нечестно работает с финансами, кто-то работает на КГБ, кто-то отказался проходить полиграф. Так и не понятно, кто контролировал соцсети и кто настоящий лидер этой организации. Кажется, за этими спорами их участники просто забыли о людях в Беларуси, которые даже не знали в этот момент, выехал ли за ними уже ГУБОПиК за то, что они зарегистрировались в плане «Перамога» год или два назад.
И только когда журналисты начали задавать эти вопросы, байполовцы и Кабинет Тихановской заверили людей, что частные данные и база плана «Перамога» в безопасности. С моей субъективной точки зрения, даже если скоро откроется какое-то окно возможностей, этот скандал ставит крест на возможности «Байпола» мобилизовать не то что большинство, а даже заметное количество участников плана «Перамога».
Непосредственно для Кабинета Тихановской этот скандал ставит вопрос о том, насколько Александр Азаров и далее может быть министром или членом этого кабинета. Если мы представим какую-то демократическую страну, в которой есть коалиционное правительство и в этом правительстве есть лидер партии, теряющий поддержку большинства членов своей партии, тогда становится непонятно, кого он представляет в этом правительстве. Даже из последнего пресс-релиза Кабинета очевидно, что с Азаровым осталось меньшинство членов организации, а большинство байполовцев ушло в новую структуру.
Кроме того, есть и формальные проблемы: весной Кабинет Тихановской наконец зарегистрировался как фонд здесь, в Польше. Это юридическое лицо, которое нужно Кабинету, чтобы иметь по крайней мере какое-то постоянное финансирование для своих членов и аппарата. И президентом правления этой структуры по иронии судьбы стал Александр Азаров. Оставить его во главе этого фонда без того, чтобы опровергнуть или как-то снять все подозрения по поводу финансов «Байпола», означает сильно уменьшить энтузиазм доноров работать с Кабинетом. Но лишить его должности — это также серьезный репутационный кризис для команды Тихановской, так как это будет уже второй министр, который уйдет из кабинета из-за скандала. Первой была Татьяна Зарецкая в ноябре прошлого года.
Получится, что к годовщине своего существования в августе Кабинет подойдет с отсутствием заметных результатов своей работы, финансово-организационной структуры, которая была бы стабильна, и двумя громкими отставками министров. Не знаю, как посчитают в самом Кабинете или Офисе Тихановской, но снаружи это будет выглядеть как очередной демотивирующий провал.
— Недавно прошла встреча полка Калиновского и Светланы Тихановской, военные говорили, что сейчас в Беларуси возможен только силовой сценарий. Почему политик так осторожно высказывается в отношении этой идеи?
— Я вижу здесь две причины, и одна из них — та, которую вы описали. Это страх показаться слишком радикальной, потерять поддержку даже своих сегодняшних сторонников или стать абсолютно неприемлемой фигурой для большинства общества. Сложно оценивать опросами готовность белорусов поддержать силовой сценарий. Одно из исследований «Белорусского трекера перемен» в прошлом году показало, что больше 40% респондентов (а это горожане с доступом в интернет) сказали, что они поддержали бы силовой вариант смещения Лукашенко с должности. Но это не то же самое, что поддержать идеи об освободительном походе добровольцев на Беларусь после победы над Россией.
Значительная часть оппонентов Лукашенко может хотеть, чтобы его кто-то убрал, пусть и с применением силы, но без того, чтобы на улицах городов было насилие или массовые жертвы. Другие исследования показывают, что белорусы продолжают оставаться пацифистами. Например, таковы результаты одного из последних опросов Chatham House, респонденты которого — это тоже горожане с доступом в интернет.
Так, 56% респондентов заявляют, что они бы поддержали немедленное прекращение огня в Украине — так, чтобы линия фронта зафиксировалась и стрелять перестали. И лишь две относительно небольшие группы по краям общества желают, чтобы либо Россия, либо Украина вела войну до победного конца.
Получается, что, выступив не только за войну до победы Украины, но еще и за идеи калиновцев о силовом освобождении Беларуси, Тихановская рискует закрепиться в зоне ниже 10% поддержки и никогда не вернуться к чему-то более массовому. Честно говоря, мы не знаем, оправдан ли этот страх. Вполне возможно, что ее электорат уже сжался до таких размеров, что дальнейшая радикализация риторики не сильно чему-то повредит. Но Тихановская и ее команда явно не хотят рисковать и обрезать себе мосты ко все еще пацифистски настроенным оппонентам Лукашенко.
Я думаю, что есть и вторая, более прикладная причина. Белорусские демсилы зависят не только от внутренней, но и от внешней поддержки. Я говорю не только о финансах, хотя и о них тоже, но и об уровне дипломатических контактов и признания, которые получила Тихановская после 2020 года. Судя по разным сигналам из демсил и по моему общению с западными дипломатами, почти никто из них не готов поддержать переход демсил на позиции насильственной борьбы.
Украина и Беларусь все еще рассматриваются как два абсолютно разных кейса на Западе. В одном случае Запад готов даже предоставлять оружие для борьбы с агрессором. В другом — не готов даже в риторике поддержать переход черты из ненасилия в силовое сопротивление. Западные политики считают все еще недопустимым для себя публично поддерживать проекты по силовому свержению, пусть и диктаторской, но все еще действующей в стране власти.
Примерно по такой же логике Украине не разрешают западным оружием бить по российской территории, а российский народ не призывают к вооруженному восстанию. Хотя в принципе это помогло бы Украине на фронтах. А поскольку у Тихановской нет своих дивизий, рвущихся освобождать страну, ей и ее команде, судя по всему, не очень понятно, что именно они выиграют, полностью перейдя на радикальные рельсы, кроме симпатии нескольких сотен белорусских добровольцев в Украине. А вот риски такого перехода вполне осязаемые.
— Путин сказал, что размещение ядерного оружия в Беларуси начнется после 7−8 июля. Ранее Лукашенко говорил, что перемещение уже началось. До этого [пресс-секретарь президента РФ] Песков рассказал о встрече политиков, но кажется, что сам Лукашенко был не в курсе, что ему оперативно придется лететь в Россию. Похожие кейсы были и раньше. Путин воспринимает Лукашенко как подчиненного?
— Я не залезу в голову к Путину, чтобы рассказать вам, как именно он воспринимает Лукашенко. Но очевидно, что мнение Минска — это не определяющий фактор в том, какие ядерные маневры проводит Россия и когда она это делает. Это Россия решает, размещать или не размещать ядерное оружие в Беларуси, какие и сколько боеприпасов будут завезены, и когда его, не дай бог, надо будет использовать. У Путина нет просто ни одной причины давать Лукашенко право голоса в таком важном для Кремля вопросе.
Неидеальной аналогией здесь может служить Карибский кризис, когда [первый секретарь ЦК КПСС Никита] Хрущев разместил свои ядерные ракеты на Кубе. Он сам сделал это, когда захотел. А потом, когда договорился с [президентом США Джоном] Кеннеди о деэскалации, сам вывел ядерное оружие обратно. Мнение [лидера Кубы] Фиделя Кастро здесь не имело никакого значения. Он горячо поддержал ввод советских ядерных ракет и был очень недоволен, когда их убрали. Но его никто не спрашивал. И это несмотря на то, что оформлялось это размещение ядерного оружия двусторонним советско-кубинским соглашением. Точно так же оформлялось размещение советских войск в Восточной Германии — двусторонним договором между СССР и немецкими коммунистами. Но по факту никакого инструмента влиять на размер или сроки размещения советской группировки у восточногерманских властей не было.
У Лукашенко, вероятно, остается право голоса в том, какую площадку выдать россиянам под ядерное оружие или какой военный городок или общежитие выделить военным, которые приедут это ядерное оружие охранять. Судя по его многочисленным заявлениям, что в случае агрессии против Беларуси он сам сможет применить это ядерное оружие, Кремль разрешает ему заниматься такой риторикой во внутренних интересах.
Очевидно, что в Кремле понимают, что Лукашенко важно изображать из себя хозяина положения, и дают ему такую возможность. Ну, или хотя бы терпят. Даже несмотря на то, что и российские военные, и белорусские официальные дипломаты раз за разом повторяют, что никакого контроля за ядерным оружием у Минска не будет. Но на этом свобода маневра Лукашенко в отношении ядерного оружия заканчивается, как и у всех российских сателлитов до него.
— Почему в России отдельные богатые люди высказывались против войны, но при этом в Беларуси что в 2020-м, что после начала войны ни один из «кошельков» Лукашенко не выступил за здравый смысл?
— Будет честным сказать, что и в России таких людей было очень мало. Громко и четко против войны высказался только банкир Олег Тиньков. Еще два олигарха, будучи за рубежом, [совладельцы «Альфа-Групп» Михаил] Фридман и [Петр] Авен сделали такие абстрактные заявления вроде «мы против войны, мы за мир».
В Беларуси в 2022 году таких людей действительно и вовсе не было, за исключением нескольких крупных IT-бизнесменов вроде Виктора Прокопени или Аркадия Добкина, которые высказались против войны. Но и они уже давно не жили в Беларуси на тот момент. И причины такого молчания кажутся вполне очевидными.
У белорусских крупных бизнесменов или, как их называют, «кошельков режима», нет никакой подушки безопасности, каких-то активов за пределами страны. Их зависимость от Лукашенко, а у некоторых еще и от российского рынка, колоссальна. По сути мы говорим о псевдобизнесах. Большинство из этих людей настолько легко заменимы или разоряемы, и они настолько зависят от государственных льгот, что мало отличаются от руководителей госпредприятий. Большинство из них, в отличие от айтишников, не слишком беспокоятся о своей репутации в мире. Они практически не работают с Западом. И они лично, и многие их компании находятся под санкциями еще с 2020−2021 годов. Выскажись ты или не выскажись против войны — санкции за то, что ты «кошелек белорусского режима», с тебя все равно не снимут.
Ну и, наконец, степень ответственности Беларуси и России за войну объективно разная. У тех богатых россиян, у кого еще есть какие-то муки совести, не получилось бы сказать, что это не наша страна, а какая-то другая напала на Украину. А в случае с белорусами очень многие — а по соцопросам даже большинство — не считают, что Беларусь является участницей этой войны. С такой картиной мира и внутренний этический стимул для того, чтобы отрекаться от действий власти, ниже, чем у тех людей, у кого есть паспорт страны-агрессора.
— Почему белорусская оппозиция не вступает в тесный контакт с российской?
— Я могу понять, зачем такое сотрудничество российской оппозиции. Но я не нахожу ответа на вопрос, что конкретно это даст белорусским демсилам. Какой совместный проект, какую совместную задачу им надо решать, для которой им нужен этот тесный постоянный контакт? Для начала непонятно, а кто такая российская оппозиция? Это Навальный с его командой, Ходорковский, Каспаров, Кац, бойцы Русского добровольческого корпуса в Украине?
Российская оппозиция раздроблена, причем намного сильнее, чем белорусская, где при всех спорах, скандалах, конфликтах есть хотя бы один понятный центр притяжения — Светлана Тихановская и ее структура. А тесный контакт с какой-то одной силой в российской оппозиции означал бы, что на тебя обидятся все остальные. Российская оппозиция электорально слаба. Она при Путине не выигрывала никаких значимых выборов, кроме нескольких региональных кампаний. Даже по независимым опросам российская оппозиция не пользуется не то, что поддержкой большинства, как Тихановская в 2020 году, но даже большей поддержкой, чем российские коммунисты.
Самые массовые российские митинги, которые оппозиция смогла собрать, прошли в 2011−2012 годах. И тогда в Москве на них выходило в полтора-два раза меньше людей, чем в Минске на пике протестов 2020 года. Это при том, что Москва в пять раз больше Минска.
Можно долго спорить о шансах белорусских демсил возглавить свою страну после Лукашенко. Но шансы российской оппозиции на это же после Путина выглядят для всех абсолютно мизерными. И поэтому многие игроки просто не видят смысла инвестировать свой политический ресурс в людей, которых они считают безнадежными. И, наконец, традиционно среди российской оппозиции было немало людей, либерализм и демократические взгляды которых заканчивались на белорусском, или украинском, или крымском вопросе. А там опять вылазил дискурс про угрозу НАТО, «братские народы», необходимость всем быть вместе.
Конечно, война остудила такую риторику либеральных россиян. Но для белорусских демсил, которые с началом войны стали на однозначно антироссийские рельсы, любая двусмысленность, недосказанность в этом вопросе неприемлема.
При этом на бытовом или рабочем уровне между двумя диаспорами много контактов и даже сотрудничества. Лично я знаю случаи, когда разные редакции независимых российских и белорусских СМИ снимают одну студию в какой-то европейской стране или совместно подаются на какие-то программы поддержки Евросоюза. Но на официальном политическом уровне все не так. Белорусская оппозиция не видит смысла в работе с российской. И чем-то это напоминает отношение Киева к белорусским демсилам. Им тоже сначала приходится доказывать свои абсолютно проукраинские взгляды, а затем демонстрировать, чем они могут быть полезны для победы. Чтобы в Киеве хотя бы задумались, в каком формате лучше сотрудничать с белорусскими демсилами.
Читайте также
