В чем смысл закрытия границ Польшей и Литвой? Какие успехи ВСУ могут заметно изменить отношение Лукашенко к Путину? Ждать ли обмена белорусских политзаключенных на белорусов, воевавших за Россию? Эти и другие злободневные вопросы задали нам вы. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит». Это его текстовая версия.
— Лукашенко поклялся, что не знал о планах Путина начать войну против Украины. Ранее он пускай и косвенно, но утверждал обратное. Зачем сейчас было менять риторику?
— Риторика Лукашенко по поводу его роли в войне никогда не была особенно последовательной. Раньше он утверждал, что в ночь перед вторжением России он через Генштаб пытался связаться с Киевом и убедить украинцев выйти на связь с Россией, чтобы предотвратить войну. Получается, если верить тому заявлению, о готовящейся войне Лукашенко узнал не из телеобращения Путина, как он говорит сейчас.
В принципе, в этом его последнем рассказе в интервью украинской [пророссийской] журналистке все может быть не так далеко от действительности. Мне никогда не казалась правдоподобной версия, что Лукашенко за очень длительное время знал о готовящейся войне. Для Путина доверить ему такой секрет было бы просто опрометчиво. Как мы позже узнали из сливов западной разведки и расследований западных журналистов, Путин скрыл это даже от своих ближайших соратников. Рассказать об этом Лукашенко означало бы поставить под риск всю операцию, потому что белорусский политик мог бы рассказать об этом украинцам или тем же западным странам. Но при этом версия про «узнал из телевизора» тоже звучит максимально странно. Лукашенко не мог не видеть, как на его территории 30-тысячная группировка россиян выходит к границе, становится в походные порядки, заправляет топливом свои машины. Кто-то должен был бы предупредить белорусских пограничников, чтобы вдруг не возникло эксцессов с пропуском россиян в Украину. Поэтому если не за несколько недель, то как минимум за несколько дней или часов Лукашенко должны были предупредить о начале этой войны. Но смена его риторики действительно очень любопытна, потому что обычно он, наоборот, делает вид, что был участником всех процессов, что раскладывал все гонки, что он пытался всем помочь. А в вопросе войны, начавшейся с белорусской территории, Лукашенко, наоборот, вопреки привычке, решил преуменьшить свою роль и осведомленность. И это четкий симптом того, что он пытается поработать со своим образом либо на Западе, либо в Украине.
Он все еще далек от того, чтобы дистанцироваться от остальных решений России, которые он пока хвалит и поддерживает. Но первый шаг в сторону позиции «я ничего не знал, меня не спросили» он тоже сделал. Мы не знаем, будут ли новые подобные заявления, но за этим точно стоит следить. Потому что если Лукашенко и дальше будет преуменьшать свою роль в войне и особенно свою осведомленность о разных шагах россиян, то это может иметь два не особо противоречащих друг другу объяснения.
Во-первых, это скажет нам, что Лукашенко некомфортно сидеть в одном окопе с россиянами. Во-вторых, что он не хочет нести ту же ответственность по итогам войны. А значит, он уже задумывается о ее конце далеко не на российских условиях.
— Какие успехи ВСУ могут заметно изменить отношение Лукашенко к Путину?
— Базовое отношение Лукашенко к любому российскому президенту вряд ли когда-то изменится. Как бы далеко ни зашли ВСУ, Путин, пока он контролирует российскую политику, будет оставаться для Лукашенко главным источником как внешней поддержки, так и потенциальных проблем.
Поэтому Лукашенко в обозримой перспективе будет заинтересован показывать свою лояльность Путину, менять ее на разные формы экономической и другой поддержки и не переходить российские красные линии, чтобы Кремль не начал работать против него. Изменить эти базовые настройки сможет только крайний сценарий, когда Лукашенко поймет, что Путин, по сути, сбитый летчик, который больше не может надежно контролировать Россию и чем-то угрожать Беларуси, он терпит поражение за поражением в Украине и эта череда не остановится. В таком случае Лукашенко, скорее всего, будет искать новые точки опоры — как в России, так и в остальном мире.
Сложно спрогнозировать, как далеко должны зайти ВСУ, чтобы спровоцировать такой сценарий развития событий в России. Тот же пригожинский мятеж случился без каких-то украинских успехов на фронте, по сугубо внутрироссийским причинам. То есть связь между украинскими успехами и российскими проблемами не всегда прямая. Поэтому нельзя быть уверенным, что какой-то глубокий кризис в России не случится и без впечатляющих успехов украинцев на фронте.
Но при этом какие-то прежние элементы маневрирования между Западом и Россией могут появиться у Лукашенко и раньше. Я бы ждал от него таких попыток, когда всем, включая его самого, станет понятно, что Россия не способна выиграть эту войну и что она будет серьезно ослаблена по ее итогам.
Снова-таки сложно связать это с конкретными координатами на карте. Если попробовать поспекулировать, то кажется, что сегодняшнее украинское контрнаступление на юге имеет решающее значение. При этом речь не идет только о событиях этого года. Наступление вполне может возобновиться в следующем. Если украинцы смогут освободить какой-то из крупных городов у Азовского моря — Мелитополь, Мариуполь или Бердянск — и таким образом перерезать сухопутный мост России в Крым, то это будет очень серьезным тревожным звоночком для России. Зачистка остального юга Украины, в том числе всей Херсонской и Запорожской областей, — это вопрос времени. А дальше серьезные проблемы могут начаться в Крыму, потому что Украина, выйдя к Крымскому перешейку, сможет намного эффективнее уничтожать каналы снабжения полуострова из России и в том числе атаковать, например, базу Черноморского флота в Севастополе. И когда группировка в Крыму окажется отрезанной, у войны могут быть абсолютно разные повороты.
Путин может захотеть быстро зафиксировать ущерб и начать какие-то переговоры, чтобы сохранить хотя бы контроль над Крымом. Или же он может резко эскалировать и прибегнуть к угрозе или даже применению ядерного оружия. Все эти сценарии открывают для Лукашенко такие риски, что я бы ожидал от него попыток начать диалог с Западом уже тогда, когда украинцы выйдут к Азовскому морю. Интересом Лукашенко в этом диалоге может стать какое-то послабление санкций или же какие-то гарантии безопасности лично для него в случае, если война станет глобальным противостоянием России и НАТО, или падения российского режима.
Для этого Лукашенко необязательно надо будет немедленно и громко портить отношения с Москвой. Он просто может начать активнее вести сепаратные переговоры с другой стороной конфликта. В войнах прошлого века именно так вели себя сателлиты воюющих держав, когда чувствовали, что их старшие братья скоро проиграют. А то, что Киев и Минск на протяжении всей войны продолжают общаться друг с другом, только подчеркивает, что для Лукашенко такой диалог, с врагом своего друга, не что-то принципиально новое.
— Зенон Позняк предложил Владимиру Зеленскому и Александру Лукашенко обменять двоих белорусских политзаключенных на двоих пленных белорусов, воевавших за Россию. Возможен ли такой обмен? Как вы относитесь к такой инициативе?
— Вероятность такого обмена лично я оцениваю невысоко. Лукашенко не посылал этих двух людей на войну. Они вряд ли чем-то дороги ему лично. Если бы украинцы взяли в плен действующих белорусских силовиков или каких-то других важных для Лукашенко людей, то это была бы совершенно другая история. Тогда у него был бы понятный мотив — показать самим пленным, и другим соратникам, и белорусским силовикам, что Лукашенко своих не бросает. Даже если вы попадете в плен, он будет за вас вписываться. Это политически и по-человечески понятный шаг. Так обеспечивается лояльность приближенных и подчиненных. Ровно по этой же логике Путин спасал своего друга — украинского политика Медведчука, когда того задержала СБУ, обменяв его и еще 55 россиян на более чем две сотни защитников Мариуполя, включая тех, кого в России считали нацистами.
Похожих причин для Лукашенко в этом случае нет. Но это не значит, что он не способен в принципе на такой шаг. Нельзя никогда исключать принятие решения на эмоциях. Я лишь говорю о том, что политического смысла для него в таком обмене сегодня нет. Скорее, даже наоборот. Это может дать миру прецедент, как можно освободить белорусских политзаключенных. Хотя, конечно, вряд ли западные спецслужбы начнут арестовывать близких к Лукашенко людей, чтобы пополнить обменный фонд. Лукашенко воспринимает западных политиков в намного более негативном ключе, чем мы. Он их демонизирует, и поэтому он вполне может бояться такого исхода. А значит, для него нелогично давать им повод думать, что можно арестовать кого-то или взять в плен и Лукашенко в ответ будет отпускать политзаключенных.
Переходя к вашему первому вопросу, мой скепсис по поводу шансов этой идеи на успех никак не влияет на мое позитивное отношение к ней. Любая инициатива, которая привлекает внимание к проблеме белорусских политзаключенных, — это хорошо, потому что этого внимания сегодня критически не хватает. Позняк медийный человек, и Лукашенко внимательно следит за его громкими заявлениями. Хотя бы потому, что он на них регулярно реагирует. Поэтому я уверен, что и об этой инициативе Позняка ему тоже донесут. И даже если есть 1% шанса, что Лукашенко на эмоциях или из желания побыть добрым правителем скажет что-то вроде «Ай, Наташа, давай попробуем», то на это уже стоило идти. К тому же здесь нет никакого спора о моральности торга с режимом, потому что обмен политзаключенных никого не предает, никого не легитимизирует, не ослабляет ничьего давления на режим. Он просто помогает выйти на свободу этим людям.
— В чем смысл закрытия границ Польшей и Литвой? Это же все равно не сможет помешать, например, ЧВК Вагнера организовать провокации.
— В этой проблеме есть несколько слоев. Действительно, закрытие КПП для туристов, грузовиков, автобусов никак не помешает вагнеровцам штурмовать границу, особенно если они это будут делать вместе с мигрантами. Потому что вряд ли они планировали свои штурмы где-то в районе КПП, отстояв очередь за остальными автобусами и машинами.
Главным тут выглядит политический мотив. Та же Польша уже заявляла, что готова использовать погранпереходы для решения других вопросов — например, в истории с арестом Андрея Почобута.
Так случилось потому, что основной массив экономических санкций уже введен либо зависит от решений на уровне ЕС, а это значит долгое согласование, и непонятно, какой будет компромисс в итоге, а нужны рычаги быстрого разговора. Получается, что соседи Беларуси выбрали такую угрозу как единственный относительно болезненный кнут, который еще есть у них в руках.
При всей браваде из Минска, торговая блокада будет серьезным ударом для белорусской экономики, причем не столько для власти, сколько для простых граждан — в первую очередь люди почувствуют это на дефиците товаров, которые все еще поступают из ЕС. Это касается как продуктов питания, так и лекарств. Это также будет серьезным ударом для остающегося экспорта в ЕС и для всей транспортной отрасли, которая все еще продолжает работать с Европой.
То, что удастся привозить через Россию, будет стоить намного дороже. Беларусь по факту превратится в Крым в центре Европы, изолированный со всех сторон, с доступом к миру лишь через Россию. Кроме того, Варшава не скрывает, что таким образом, угрожая перекрыть переходы, соседи пытаются привлечь к давлению на Лукашенко еще и Китай, потому что интересы Пекина тоже будут затронуты. Часть его наземного транзита все еще идет через Беларусь.
Другое дело, что совершенно неясно, какую тактику выберет Пекин и китайские компании: давить на Лукашенко, заставляя его унижаться и выполнять условия своих западных соседей, или перебросить остающийся транзит в Европу на морские пути. Тут важно, что Польша, Литва и Латвия регулярно говорят об угрозе закрыть границу, но по факту еще не делают этого. И наоборот, заявляют в последнее время, что прямо сейчас оснований для таких решений нет. Хотя, казалось бы, если это может физически обезопасить их граждан от угрозы вагнеровцев, то чего тянуть? Это еще одно подтверждение, что главное здесь — политическая мотивация.
Соседи Беларуси подвешивают транспортную блокаду как дамоклов меч — угрозу, висящую в воздухе, которая должна не физически поставить барьер на пути вагнеровских орд из Беларуси, а, скорее, повлиять на мотивацию принятия решений в Минске. Иначе говоря, это политика сдерживания. То есть попытка так высоко поднять цену провокаций для Лукашенко, чтобы он не то чтобы не задумывался о них, но даже всеми силами пытался их предотвратить.
Но любая угроза имеет ценность, пока она актуальна. Поэтому соседям Беларуси действительно не имеет логического смысла вводить блокаду превентивно — до того, как Лукашенко и вагнеровцы не сделают чего-то качественно нового на границе. Польша, Литва и Латвия таким образом просто лишат себя последнего аргумента в разговоре с Минском, и Лукашенко будет больше ничем не скован. И это будет худший сценарий для всех.
— Могут ли на Беларусь наложить еще более мощные санкции? Если да, то какие и к каким последствиям они приведут?
— В теории новых санкционных пакетов против Беларуси можно принять еще сотни. Туда всегда можно добавлять новых чиновников, компании, которые появляются на месте подсанкционных, или родственников придворных бизнесменов, на которых они переписывают свои фирмы.
Сюда же можно отнести разные формы дипломатической изоляции. Беларусь можно исключить из разных международных организаций, ее дипломатов и послов — выслать из тех западных стран, где они еще находятся. А места в ООН или каких-то других международных организациях можно передать представителям Кабинета Тихановской. То есть в теории мер много, но по факту они все символические.
Минску, конечно, будет очень неприятно, но способность Лукашенко править от этого никак не пошатнется. Серьезные санкции, разумеется, касаются экономики. И здесь, если посмотреть на еще не закрытые ниши, можно выделить три направления: финансовое, торговое и вторичное.
В финансовой сфере Беларусь остается еще не настолько изолированной от мира, как та же Россия. Например, лишь четыре белорусских банка отключены от системы SWIFT. Расширение европейских и американских санкций на все белорусские банки было бы далеко не символической мерой, потому что это бы очень серьезно затруднило все международные расчеты в валюте. Но в итоге это все равно вопрос дополнительного времени и денег. Потому что белорусские банки, по крайней мере большинство из них, смогли бы найти для себя альтернативные платежные системы и альтернативных, не западных, посредников для платежей. Просто география их работы сильно бы уменьшилась. США еще могут ввести блокирующие санкции против белорусского Нацбанка, то есть лишить его доступа к белорусским резервам в долларах. Мы не знаем, какая часть белорусских ЗВР до сих пор хранится в американской валюте, поэтому оценить масштаб этой санкции очень сложно.
В торговых ограничениях сложно придумать что-то сильнее, чем полная торговая блокада со стороны западных соседей Беларуси, которую мы уже обсудили. Вся оставшаяся внешняя торговля переключилась бы на Россию или шла бы через нее. Это не смертельно. Люди живут и в Крыму, и в Донецке. Просто Беларусь стала бы похожа на эти оккупированные территории с точки зрения как ассортимента товаров, так и высоких цен на них. Транспортная отрасль или сектора, которые зависят от контрабанды в ЕС, вроде производства сигарет, упали бы особенно сильно. И не факт, что восстановились бы вообще.
Ну и, наконец, остаются вторичные санкции. То есть наказание всех тех, кто еще продолжает работать с Беларусью. В теории эта мера могла бы стать самой болезненной, потому что она бы отрезала для белорусской экономики всех остальных партнеров за пределами нескольких стран-изгоев, включая Россию и, возможно, Иран. Такие страны, как Китай, арабские государства, Турция, побоялись бы работать с Беларусью, если бы они видели серьезный стоящий перед ними риск западных санкций. Но для этого у Запада должна быть очень серьезная мотивация, готовность поссориться с этими странами, потому что придется, по сути, выдвигать им ультиматум — либо вы не попадаете под наши санкции, либо продолжаете работать с Беларусью. Пока что вторичные ограничения пробуют применять к России, и процесс идет достаточно туго.
Ждать, пока на Западе сформируется политическая воля сделать то же самое с Беларусью, то есть не бояться поссориться с другими странами, чтобы насолить Лукашенко, придется очень долго. Иными словами, при огромном желании у Запада есть техническая возможность сильно понизить уровень жизни в Беларуси до чего-то похожего на так называемую ДНР. Но Запад не идет на такие меры, потому что далеко не очевидно, что они позволят решить хоть какую-то политическую проблему. Не факт, что белорусы выйдут на голодный бунт, что Лукашенко решит пожертвовать своей властью, лишь бы не править беднейшей страной, или что он станет слишком дорогим для Путина.
Слишком много территорий и даже целых стран вроде Венесуэлы много лет живут в таком режиме без какого-то просвета или намека на демократизацию. И пока Лукашенко не продемонстрировал какой-то новый уровень создания региону проблем, у Запада нет достаточной мотивации для того, чтобы идти на такие удушающие санкции.
— Белорусам чаще стали отказывать в ВНЖ в Литве, активистку Ольгу Карач признали угрозой нацбезопасности, депутат Сейма обратился к белорусам и сказал, что присваивать себе историю Литвы нехорошо, премьер-министр соседней страны заявила, что уже есть основания ввести одинаковые ограничения против россиян и белорусов. Почему в Литве началась антибелорусская волна и к чему она может привести?
— В предыдущих выпусках мы уже несколько раз обсуждали, как война меняет логику отношения западных стран, включая наших соседей, к Беларуси. Любой побочный вред, любые страдания самих белорусов уходят на второй план, а на первый выходят риски безопасности самих этих государств.
Поэтому даже те страны, которые десятилетиями принимают белорусских политических беженцев, становятся бескомпромиссны, когда речь начинает идти об их собственной безопасности.
В период войны даже в демократических государствах растет роль спецслужб и других силовиков. То есть для условного МВД Литвы намного проще ввести жесткие общие ограничения для всех белорусов, чем пустить в страну дополнительную тысячу человек, из которой один окажется агентом КГБ или вагнеровцем. К слову, сегодняшняя волна антибелорусских заявлений, статей в СМИ, законодательных инициатив в Литве как раз и связана с размещением ЧВК Вагнера в Беларуси. И это не было решение Вильнюса — дать лагерь группе наемников, которых во многих странах мира считают террористической организацией.
Лукашенко напомнил, что он все еще может подбрасывать угрозы. И это запустило в Литве и, в меньшей степени, в Польше традиционный внутриполитический цикл для таких случаев, когда каждый политик хочет показать себя самым непримиримым борцом с внешней угрозой, эксплуатировать образ врага. И эта внутренняя динамика только умножает эффект от общей атмосферы войны, потому что политически выгоднее становится реагировать с перебором, чем с недобором.
А обратная позиция о большей гостеприимности к белорусам становится политически опасной. И поэтому ястребы в такие периоды выходят на первый план. А голуби или просто прагматики чаще замолкают. В такие эмоционально заряженные моменты на первое место также выходят стереотипы в отношении белорусов, завязанные на восприятии целой нации по действиям или заявлениям каких-то одиночек. И в Литве это накладывается на общий с Беларусью исторический контекст. И вот уже идеи о литвинстве, украденном у нас Вильнюсе, белорусской монополии на наследие ВКЛ становятся из маргинального взгляда в белорусской диаспоре чем-то общепризнанным среди белорусов, если послушать некоторые литовские СМИ и политиков.
Я не эксперт по Литве, чтобы предсказать, во что конкретно это все выльется. Люди, которые знакомы с политическими дискуссиями в этой стране, говорят, что принятие каких-то новых ограничений против белорусов осенью этого года практически неизбежно. Вряд ли они затронут политическую часть диаспоры, то есть беженцев или обладателей гуманитарных ВНЖ. Не в интересах Литвы распугивать белорусских айтишников, многие из которых уже подумывают о переезде теперь уже из Вильнюса. Но политическая логика толкает в сторону от рациональных и спокойных решений. Поэтому пока идет война и Лукашенко регулярно подбрасывает новые поводы вспоминать о белорусской угрозе, тренд кажется очевидным — условия пребывания белорусов в Литве не будут становиться лучше, а, скорее, наоборот.
