Один их самых известных туристических видов Киева — с Майдана в сторону гостиницы «Украина» и монумента Независимости. Сразу за этой гостиницей начинается так называемый «правительственный квартал» — район, в котором, среди прочего, размещены здания Кабинета министров, Верховной Рады, Верховного Суда, Нацбанка и, конечно, офис президента страны. Столицу Украины и ее административный центр называют в числе главных (если не самой главной) целей российских войск. Кроме рабочих мест чиновников, в «правительственном квартале» есть и обычные жилые дома. Мы поговорили с одной из жительниц района, чтобы узнать, как там сейчас обстоят дела.
Война с пенсионерами?
Киевлянка Александра Волочан войну встретила в своей квартире на улице Пилипа Орлика (на ней же находится Верховный Суд Украины). С тех пор жизнь ее семьи превратилась в постоянные перебежки между квартирой и находящимся неподалеку убежищем. В момент нашего разговора женщина как раз вернулась домой — чтобы поесть, согреться и взять с собой часть запасов.
— 24 февраля рано утром мы проснулись от взрывов, — вспоминает женщина. — Сразу после этого прозвучала сирена. Мы побежали к телефонам звонить родным. Моя семья и знакомые в будущую войну особо не верили — говорили, что Россия так не поступит, это все бред. А вот у меня самой в последние дни было ужасное предчувствие, даже предлагала близким уехать — но как уж случилось, так случилось. Созвонившись со знакомыми и полистав интернет, поняли, что был ракетный удар — на тот момент еще действительно по военной инфраструктуре. О жертвах [среди гражданских] тогда тоже не сообщалось.
По словам собеседницы, шок первого дня войны выливался в странные мысли, когда люди все еще пытались жить своей обычной жизнью. Так, мама Александры, которая помогает дочери с бизнесом, 24 февраля все еще собиралась идти в офис. Однако, когда события начали разворачиваться дальше, стало понятно, что на работу в ближайшее время никто не попадет. Уехать семья не могла, так как личная машина была в ремонте, а с общественным транспортом были трудности. Когда стало известно об огромных пробках в западном направлении, выезжать передумали. А приближение российских войск к Киеву и новости об обстреле машин с гражданскими и вовсе исключили для семьи вариант с выездом.
— Мы сразу очень сильно боялись, потому что живем в «правительственном квартале», — говорит Александра. — Тут же много государственных учреждений, которые могут стать целью для россиян. Все это время очень боимся, что начнут стрелять по ним и зацепят нас. Пока все более-менее нормально, только бегаем в убежище по сигналу тревоги. Иногда после нее ничего не происходит, а иногда слышишь где-то неподалеку — бабах! — и по всему дому стекла дрожат. Ситуация похожа на какое-то затишье перед бурей.
Причем семья переживает не только и не столько за себя. По словам Александры, в районе живут в основном пожилые люди. Очень многие соседи с трудом передвигаются или не ходят вообще — они даже не спускаются во время тревоги в убежище. В качестве примера приводит соседку, живущую парой этажей выше: женщина незрячая и к тому же больна онкологическим заболеванием. Ее единственный опекун — дочь, которой уже за 50. Во время тревоги, говорит Александра, она спускается в убежище со всеми, мать же остается в квартире одна. И таких людей, утверждает собеседница, в центре Киева очень много.
Семья Александры помогает пожилым соседям продуктами — центр Киева очень холмистый, и даже если бы пенсионеры добрались до магазина, им было бы тяжело вернуться назад с покупками. Некоторых пенсионерок с «кравчучками» (сумками на колесиках) встречают в городе — те спрашивают, где найти хоть какой-то магазин: «где взять еду, вообще не понимают».
Всего в убежище на улице Орлика, по словам собеседницы, обычно находится до 20 человек.
— Большинство тех, кто спускается с нами в бункер — тоже старички, — говорит женщина. — Они такие закаленные, им море по колено: мы сидим после тревоги до последнего в ужасе, а они подождали десять минут и говорят: «Ой, бомбы не сбросили — и хорошо, мы пошли, нам тут скучно». Те, кто в состоянии, помогают более «слабым». Нам тоже тяжело в бункере, там долго не просидишь: сыро, сквозняки, сейчас еще и заморозки начались. Есть более комфортный и теплый подвал в нашем доме, но там окна — боимся, что он нас не защитит. В целом больше времени сейчас проводим в убежище, чем дома. Ведь даже если нет тревоги, это не значит, что ничего не случится. Перед взрывом телевышки (1 марта в районе Дорогожичи россияне обстреляли телебашню, известно о пяти погибших прохожих. — Прим. Zerkalo.io) тревоги, например, не было.
О новостях семья узнает преимущественно из интернета. Причем связь есть даже в убежище. Александра научила пользоваться сетью и пенсионеров из бункера: установила им Telegram, Viber, подписала на информационные каналы. «Создали даже чат нашего убежища, чтобы следить за безопасностью, знать, у кого ключ, распределять продукты и так далее», — говорит женщина.
Несмотря на относительное спокойствие с обстрелами, в «правительственном квартале», вероятно, все же есть российское военное присутствие. Александра говорит, что местные жители видели диверсантов — точнее, наводчиков, расставлявших по району метки — вероятно, для корректировки стрельбы.
«Приходится покупать хамон и сыры с плесенью»
Еще одной серьезной проблемой для центра Киева стало продовольствие. Все магазины и аптеки в «правительственном квартале», по словам собеседницы, закрылись. Единственное исключение — небольшой магазинчик «с чипсами, шоколадом и другой мелочью». В нем многие местные закупились на ближайшее время, сметя с полок практически все, а за серьезным запасом еды нужно ходить в большой магазин, до которого примерно полчаса пешком. Дорога занимала бы меньше, но по центру города расставлены блокпосты, у всех прохожих проверяют документы. За покупками обычно ходит муж Александры, захватывая продукты и лекарства и для тех самых пенсионеров.
— При этом хаоса у нас на районе нет, — говорит Александра. — Вижу, что дорогие магазины с брендовыми вещами стоят целые, даже открытые витрины с сумками за тысячи долларов не разбиты. На улицах тихо, люди ходят только в аптеки и магазин, ну и еще собаку выгулять, бывает. Особенно тяжело с лекарствами — в убежище из-за холода заболело несколько маленьких детей, им нужны таблетки. Их родители даже перестали спускаться в убежище, чтобы не делать еще хуже. При этом если отдельные аптеки и открыты, то раз в пятилетку. На левом берегу, насколько я знаю, с этим получше, там большие районы и соответствующая инфраструктура. А вот в центре труднее — здесь магазины преимущественно маленькие, в формате «у дома», и они все закрылись.
В квартиру семья возвращается только пополнить запасы, приготовить теплую еду, принять душ и «по делам кота». 10-летнюю дочь в этой время оставляют либо в ванной, либо возле несущих стен.
— Припасы у нас есть на пару дней, — рассказывает Александра. — Воду берем из бювета — слава богу, он есть неподалеку. Купить ее сейчас трудно, но некоторое время развозили на машинах. Хлеб можно найти только там, где есть своя пекарня — мы, когда нашли багеты, купили сразу штук восемь и раздали лишнее людям в убежище. А еще продукты остались в магазинах дорогого сегмента, где продают иностранные товары — но уже и в них все разбирают. Покупаем там хамон, сыры с плесенью. Берем все подряд, даже то, что особо не едим, а то кто знает — вдруг совсем без еды останемся. Тяжелее найти самое простое: макароны, гречку. Смогли отыскать консервированные овощи — уже хорошо. Говорят, есть какие-то службы, которые помогают с доставкой продуктов, но мы ими не пользовались.
В других частях Киева у Александры остались родители — встретиться они так и не могут, до сих пор связываются лишь по телефону.
— У мамы рядом с домом нет убежища, а в самом доме нет подвала, — рассказывает женщина. — Она просто остается в квартире, когда звучит тревога. У отца получше — есть подземный паркинг, все жильцы идут туда. Но там [на левом берегу Днепра] и ситуация хуже: рядом поврежден [снарядом] один жилой дом, был взрыв в административном здании. Папа, кстати, как и многие наши знакомые, записался в тероборону, но его, естественно, не взяли — нет боевого опыта. Записали волонтером — возить еду и всякими другими способами помогать. В целом поведение жителей зависит от нервов: наши соседи через стенку, например, вообще ни разу в убежище не спускались. Они часто куда-то уходят, возвращаются — и не боятся. Сразу сказали, что в убежище не пойдут. Мы же опасаемся за свои жизни, особенно после случая с телевышкой, где погибли обычные прохожие.
«Ко всему человек адаптируется»
Тяжелее всех лишения войны, кажется, переносит дочь Александры.
— Сначала у нее были дикие истерики, она кричала, что не доживет до утра, — делится собеседница. — Говорила, какой смысл в этом всем, если она не увидит выпускного, не закончит школу (сейчас учится в четвертом классе).
Если в первые пару дней, по словам женщины, воздушная тревога вызывала «кромешный ужас» и оцепенение, от звука взрывов «сердце уходило в пятки», а в спокойное время трудно было даже заснуть из-за страха пропустить предупреждение о налете, то сейчас «мозг переключился».
— Мы уже натренировались, в течение пяти минут успеваем добраться до убежища. Знаем, какие сумки взять, что в них заранее сложить, — рассказывает Александра. — Вчера дошло до того, что в спокойное время занялись уборкой, готовкой еды — не будешь же одними чипсами питаться. Дочь ходит в бункер сама. В общем, ко всему человек адаптируется — начинаешь жить по другим законам. Звоню маме во время тревоги спросить, идет ли в убежище — говорит «Ну, посмотрим». Она вообще больше всего переживает, что с собакой гулять не может. В общем, начинается ощущение какой-то болезненной эйфории, что ли — ты постоянно на взводе. Наверное, какие-то внутренние психологические резервы работать начинают. Ужасные качели. Слышишь взрывы — и хочется просто лечь и умереть от усталости и постоянного страха, а потом подхватывает адреналин — и бежишь что-то делать.
Говоря об отношении к действиям России, женщина не скрывает возмущения. Александра подчеркивает, что и она, и ее муж имеют корни в России, часть их родственников живет там. Но сама семья не находит действиям РФ никакого оправдания.
— В Москве живет мой бывший муж, и он все понимает, — говорит женщина. — Когда позвонила ему первый раз, он говорил «Не переживай, это всего лишь военная операция», и так далее. Но когда я ему отправила реальные новости, он прозрел и, простите, о*****л. Сам предложил меня вывезти — но куда, под пули? Конечно, не все такие. Свекровь оттуда звонит и говорит: «Ой, ты знаешь, у нас такая беда — дочка не сможет теперь отдыхать, а у них отпуск намечался» (среди санкций западных стран одной из прямо затрагивающих россиян мер стал запрет на нахождение российских самолетов в их воздушном пространстве. — Прим. Zerkalo.io). Это просто кощунство! У людей что-то свое в голове — может, какая-то защитная реакция.
Рассказывая о состоянии жителей Киева, Александра говорит, что люди невероятно устали.
— Случиться может все, что угодно. Ты засыпаешь и понимаешь, что завтра можешь не проснуться — тебя может засыпать, в дом может попасть снаряд. Мы читаем в новостях: «Будут бомбить Бессарабку» — а это совсем рядом с нами. И что ты сделаешь? Бежать — куда? По улицам, где еще опаснее? Все это превратилось в какое-то бесконечное ожидание смерти, — впервые за все время разговора еле сдерживает слезы Александра. — Хочется жить, и за столько времени уже устаешь бояться. Пытаешься хоть как-то сымитировать нормальную жизнь, просто попить чай — и тут снова воздушная тревога.
Интересуемся, что помогает семье продолжать бороться в таких невыносимых условиях.
— Мы сейчас живем одним желанием — победить, — твердо говорит Александра. — Я понимаю, насколько несопоставимы наши армии и их огневая мощь. Но люди настолько не хотят этого «русского мира», что мы все знаем: даже в случае поражения в войне, мы не будем так жить [как хочет Россия]. Они пришли на чужую землю, уничтожают наши города — и после этого ждут, что мы на такую жизнь согласимся? Это же просто нереально. Даже если нас захватят, как они нас удержат? Даже лояльные [России] люди уже нелояльны. Собираются тут держать военный контингент что ли? Не понимаю, на что они рассчитывают. Только если расстрелять 40 миллионов [украинцев] «Градами» и бомбами с самолетов, оставив тут выжженное поле. Не могу понять эту логику. Никто тут не хочет чужой власти. Мы просто хотим, чтобы это все закончилось, и они ушли домой. Не желаем российским солдатам смерти — я же вижу, там молодые ребята, по 19−20 лет — по сути, дети. Их жалко. Их жалко, но жалеть их никто не будет.
