Появляется всё больше и больше свидетельств украинок о сексуальном насилии со стороны российских военных. Сейчас эти данные собирают волонтеры и правозащитники, как минимум, по одному уголовному делу уже установлена личность подозреваемого. На днях мэр Бучи Анатолий Федорук в интервью украинскому журналисту Дмитрию Гордону заявил о том, что сексуальному насилию в городе подвергались не только женщины, но также мужчины и дети. Это всё не укладывается в голове. Почему и как происходят подобные вещи, говорим с врачом-психиатром и психоаналитиком, членом Международной психоаналитической ассоциации Сергеем Поповым.
«Беззащитность жертвы, безнаказанность, пропаганда и ярость»
— Практически все войны сопровождаются свидетельствами о сексуальном насилии. В чем причина?
— Прежде всего необходимо сказать, что война — это царство деструктивности и ситуация, когда эта деструктивность, присущая человеку, имеет возможность легально проявиться. Сексуальное насилие — тоже ее часть.
В целом же это объемный вопрос, на который в нескольких словах ответить не могу. В войне России с Украиной я бы выделил четыре основные причины, почему насилие стало возможным.
Первая — беззащитность и доступность потенциальной жертвы. В жизни мы все сталкиваемся с нереализованными сексуальными влечениями, но совершаем над собой внутреннюю психическую работу, чтобы сделать их социально приемлемыми.
Если влечения долгое время не реализованы и появляется ситуация (в данном случае война на чужой территории), когда их можно легко реализовать, то у человека, не владеющего своей психикой, не имеющего внутренних границ и способности к сопереживанию, появляется большой соблазн воспользоваться доступностью и беззащитностью человека, которого он выбрал в качестве жертвы.
Вторая причина — безнаказанность и негативный отбор. Руководство оставляет безнаказанным и, возможно, даже одобряет подобные поступки со стороны своих солдат по отношению к мирным украинским гражданам.
Также развязывает руки то, что насилие часто совершается в группе, потому что в толпе чувство ответственности исчезает. Логика агрессора такова, что если это совершают все, значит, это как бы не совершает никто.
Предполагаю, что сейчас в российской армии происходит отрицательный отбор. Этот термин был описан во время Второй Мировой войны на основе концлагерей. Там были немецкие надсмотрщики и их помощники из среды заключенных, которые имели привилегированное положение. Так вот вторые были жестче, чем первые. Это называется негативным отбором — когда самые лишенные совести, беспринципные и неспособные к эмпатии садисты образовывали группу людей со склонностью к самым большим зверствам.
Третья причина — агрессивная пропаганда, которая годами делит людей на «своих» и «врагов», при этом дегуманизируя и первых, и вторых. Я подразумеваю под этим более широкое понятие. Это десятилетиями сформированное устройство общества таким образом, чтобы люди только работали, приходили домой уставшими, без желания и возможности думать о чем-то высокоморальном, о культуре, не имели возможности видеть мир. А после этого пропаганда в средствах массовой информации переворачивает с ног на голову их представление о жизни и мире и заставляет поверить в миф о коллективном враге.
И четвертой причиной я бы назвал всплеск ярости и мести у российских военных, встретивших сильное сопротивление со стороны украинской армии, что, несомненно, не может не создать дополнительный импульс к агрессии.
«Насилие — выбор, но чаще всего этот выбор человек сделал раньше, чем пришел в армию»
— Есть ли что-то общее в личной истории склонных к насилию людей?
— Кто чаще всего становится агрессором, насильником и палачом? В своем большинстве это люди, которые росли в ситуации того же насилия, унижения, дефицита любви и близости, невозможности расширять свой кругозор — горючая смесь, которая влияет на то, что психика формируется очень жестокой. Насилие — это выбор, но чаще всего этот выбор человек сделал еще раньше, чем пришел в армию.
Насилие совершают люди, которые не хотят видеть и не видят в человеке человека, не думают о последствиях своих действий для других. Такие люди не наделяют свои поступки глубокими смыслами, не соизмеряют свою реальность с реальностью другого человека, не мучаются внутренними конфликтами.
— Передо мной стоит десять солдат. Можно ли по их поведению определить, кто склонен к сексуальному насилию?
— Определить можно по реакции на отказ. Человек, склонный к этому, впадает в состояние неадекватной ярости, когда его возбуждение пытаются остановить отказом. Думаю, это именно то, что объединяет таких людей.
— Возможно ли, что до войны эта склонность никак не проявлялась?
— Я не верю в историю, когда склонность к насилию никогда и никак не проявлялась в мирной жизни. Это было в нем раньше, но, вероятно, в меньшей степени или иначе проявлялось. Такой человек в детстве мог мучить животных, садистично относиться к близким, возвышать себя через унижение других, шантажировать или манипулировать силой, нарушать законы, применять моральное или физическое насилие по отношению к тем, кто рядом. Другой вопрос в том, что есть семьи, где это является обыденностью. Парадокс — в таких семьях это часто становится нормой для обоих.
— Какую индульгенцию агрессор дает себе на причинение насилия и как объясняет причину своего поступка?
— Я не думаю, что у тех, кто совершает насилие, происходит внутренний конфликт. Чаще всего они пользуются моментом, но если конфликт и возникает, то в самом начале этого преступного пути. Жертвы часто рассказывают, что агрессор находился в состоянии алкогольного опьянения. Алкоголь забирает этот внутренний конфликт, под его воздействием нет регуляции агрессии и деструктивности.
— Повлияют ли совершенные преступления на дальнейшую жизнь агрессора, если он не понесет за это наказание по закону?
— Уверен, что да. Агрессор, у которого более развита внутренняя психическая жизнь, будет испытывать проблески вины, тяжелое чувство безвозвратности, невозможности изменить произошедшее и восстановить то, что он забрал у жертвы. В таком случае он может убивать себя медленно — алкоголем, годами тянущейся депрессией, а может — быстро, и случаи, когда агрессоры совершают суицид, имеют место. Конечно, это повлияет и на близких, но такой человек чаще всего обречен на одиночество.
Другой крайностью может стать утверждение агрессора в праве дегуманизировать — расчеловечивать, отрицать принадлежность другого к человеческому роду.
Также психика насильника может инкапсулироваться. Описано много случаев, когда в послевоенное время люди как бы помещали свои преступления в зону внутри себя, в которую никому не позволяли вторгаться. Это не может не повлиять на детей этого человека, ведь они живут и воспитываются в атмосфере, где всегда присутствует какая-то ужасная тайна, которой никто не должен касаться.
Впоследствии, когда дети становятся взрослыми, у них появляется много психологических проблем, в том числе с формированием идентичности, со сложностью строить отношения. Получается, что расплачивается за поступки родителей следующее поколение.
"Праведная месть" — это порочный круг ненависти и деструктивности"
— Правозащитная организация Human Rights Watch рассказала историю женщины, изнасилованной в школе Харьковской области. Женщина говорила, что военнослужащий ее бил, порезал ножом лицо, шею, волосы. То есть, насилие на войне сопровождается еще и дополнительными физическими и моральными страданиями. Почему?
— Это верх садистичности. Для насильника важно поставить жертву в абсолютно животные условия, при которых она испытывает нечеловеческий ужас и страх и перестает быть личностью. Физическая боль, издевательства — все это дает чувство триумфа и почти животного, извращенного чувства удовольствия, а также убеждает насильника, что перед его глазами человека нет.
— Если возникнет ситуация, при которой пострадавшая сторона окажется на территории нападавшей, насилие, но уже с другой стороны, может повториться?
— К сожалению, да, и здесь нет логики — только эмоции, ведь степень боли и ужаса запредельна. Мы говорим о заразности ненависти. Представьте себе ситуацию: два солдата направляют друг на друга автоматы. Что их может остановить? Ситуацию может спасти только то, если они увидят, что перед ним стоит другой человек, такой же, как и он сам.
— Выходит, что агрессор, который, пусть даже победитель и совершает «праведную месть», всё равно становится насильником со всеми вытекающими?
— Да. В этом также присутствует дегуманизация и «инфицирование» ненавистью. Признание факта насилия, ответственность за совершение преступления и наказание обязательны и необходимы, для этого есть законы. Но «праведная месть» — это порочный круг ненависти и деструктивности, не позволяющий вступить на путь покаяния, горевания по навсегда утраченному и начала восстановления разрушенного.
«То, что произошло, я не выбирал»
— Можно ли выстроить диалог с человеком, если понимаешь, что он пришел тебя изнасиловать, чтобы попробовать его остановить?
— Правильного ответа на вопрос нет. Этого человека можно сравнить с хищником, с животным, который выбрал жертву и, к сожалению, его вряд ли уже что-то остановит, кроме соразмерной противостоящей силы. Ситуация травматична хотя бы потому, что жертва оказывается в ловушке с самого момента встречи с агрессором.
— Если положение абсолютно безвыходное, это звучит почти фантастически, но в данном случае человек должен себе сказать: с физической точки зрения контроль над ситуацией потерян, но завладеть им собой психологически не позволю. Исходить из этого: то, что произойдет или уже произошло, я не выбирал. Это очень сложно, но нужно всеми возможными способами попробовать уйти от ситуации и сберечь психику.
— Что происходит с психикой человека, ставшего жертвой насилия?
— Психическая катастрофа, разрушение базового чувства физической безопасности. Замедляется или перестает работать префронтальная кора головного мозга, которая отвечает за способность к здравому суждению, за память своего прошлого, чувство идентичности, предвосхищению будущего. Работают только эволюционно более ранние подкорковые участки мозга, которые направлены на физическое выживание. Человек уже не может быть тем, кем он был раньше.
— Как человеку, оказавшемуся в такой ситуации, могут помочь близкие?
— Прежде всего понять и самим, и объяснить человеку, что насилие в одиночку просто отгоревать нельзя. Такой травматический опыт — это не то же самое, что расставание или потеря. Эта травма связана с нарушением фундаментальной основы существования — безопасности, поэтому важно, чтобы близкие пострадавшего делали очень конкретные вещи: кормили, следили за сном, помогали ориентироваться в пространстве, не давали человеку слишком долго быть в изоляции, но при этом и не вторгались бесцеремонно: «Расскажи, поделись».
— Почему важно обращаться за психологической помощью?
— Как минимум потому что близкий, который слушает о печальном опыте родного человека, также оказывается подверженным травмированию. Человека, ставшего жертвой сексуального насилия, необходимо привести к специалисту, который поможет восстановить те психические функции, которые самостоятельно не возвращаются, научит различать и говорить о своих эмоциях. Это очень большая и долгая работа по восстановлению от такой травмы.
— Что является ключом к выздоровлению?
— Очень важно, чтобы был человек, с которым у пострадавшего сложатся абсолютно доверительные отношения, кто будет всецело принимать его опыт, объяснять, что переживания, которые он испытывает, нормальны. О нем пострадавший точно будет знать: меня не будут стыдить. Через опыт таких отношений человек будет понемногу возвращаться в нормальную жизнь. Каждый из нас по-разному переносит травматический опыт. Ключ в том, чтобы рядом оказался человек, который поможет это пережить.
— Любой акт насилия — это всегда индивидуальная история. Таким уничтожающим образом человек решает свои глубинные психологические и психические проблемы. Это злоупотребление в крайней степени и повторение все той же истории, когда люди, которые находятся у власти, решают свои внутренние психические проблемы, используя при этом миллионы людей.
Читайте также:
