Бывшего политзаключенного Артема Дубского задержали 11 мая, когда он приехал в Беларусь навестить родственников. После этого его избили — у молодого человека следы побоев на груди, ссадины на голове. Такие действия правозащитники трактуют как пытки. И говорят о том, что они в белорусских изоляторах продолжаются до сих пор. Это не всегда избиения и насилие — понятие пыток намного шире. Рассказываем, что это такое и почему пытки существуют в Беларуси.
Что такое пытки?
Понятие «пытка» определяется международной конвенцией против пыток и других жестоких и бесчеловечных видов обращения. Это любое действие, которым умышленно причиняется сильная боль или страдание, чтобы получить от человека сведения или признания, наказать его за собственные действия, запугать или принудить к чему-то. Все это считается пыткой, если эти боль и страдания причиняются государственным должностным лицом, с его ведома или молчаливого согласия.
Четкого перечня, что входит в это понятие, не существует. С одной стороны — сужать его до избиений и средневековых методов нельзя. С другой — одно и то же действие в разной ситуации может иметь и не иметь характер пыток. Например, если здорового молодого человека в возрасте 20 лет заставляют несколько раз отжаться или поприседать, это, скорее всего, превышение служебных полномочий, но не пытка.
— В то же время, если то же самое заставляют делать человека в возрасте, с большим весом или с заболеваниями — это, безусловно, пытка, — утверждает юрист правозащитного центра «Весна» Павел Сапелко.
Помимо пыток, в белорусских тюрьмах и изоляторах фиксируют жестокое обращение. Здесь разница в намерениях: у пыток есть определенная цель, у бесчеловечного обращения ее нет.
Несколько примеров. В месте лишения свободы заключенных кормят несвежими продуктами. Но администрация говорит, что они не хотят, чтобы заключенные страдали, а у них просто нет денег. Как только деньги появятся — обещают кормить лучше. Или содержание людей в переполненных камерах. В ответ на это представители государства могут сказать: «Нет денег, чтобы построить новые, большие и просторные».
— Вот это — жестокое, иногда доходящее до уровня бесчеловечного и унижающего обращение, — поясняет юрист. — Соответственно, в зависимости от ситуации требования к государству разные. Если это жестокое обращение, мы говорим, что его надо прекратить. Но если речь о пытках (когда деньги есть, но еда все равно плохая. — Прим. ред.), помимо этого нужно установить виновных и наказать их. В обоих случаях также нужно компенсировать жертвам их страдания.
Как пытают в Беларуси
Примеров пыток, которые прямо сейчас применяют в белорусских изоляторах, множество. Начиная с того, что людей держат в неудобных и болезненных позах, лишают возможности полноценно спать, оставляя включенным свет, отбирают у них постельные принадлежности и теплые вещи, не дают предметы первой необходимости.
— С одной стороны, когда человеку не дают принадлежности повседневного использования, это антисанитарно, — говорит Павел Сапелко. — А с другой, глубоко унижает его. У нас даже были сведения, что не выдавали туалетную бумагу. И это тоже пытки. Потому что все эти условия создавались в наказание за осуществление своих гражданских и политических прав.
При этом пытки все еще существуют и в более традиционном понимании. Так, в феврале этого года политзаключенный Олег Ничипорко заявил на суде, что доказательства его вины получены под пытками и отрицал большую часть обвинений. Он рассказывал, что ему угрожали, били о стену, забирали матрас, не давали еду, горячую воду, не выводили на прогулки.
Многодетная мать Ольга Золотарь рассказывала, что ее били по затылку и ягодицам, выламывали руки, прижимали голову к земле. Бывший адвокат активистки Андрей Мочалов видел множество телесных повреждений у Ольги: синяки на руках, шее и ягодицах. Анархист Дмитрий Дубовский на свидании с сестрой рассказывал, что его душили, надевая на голову пакет, связывали руки за спиной и подымали вверх — от этого они опухли и были в крови от стяжек. Также Дубовский утверждал, что политзаключенному Игорю Олиневичу срезали кожу на пятках.
Пыткам подвергся главный редактор издания «Наша Ніва» Егор Мартинович. Об этом он рассказывал правозащитнику «Весны» Андрею Полуде, пока они оба находились в ИВС. Журналисту надели на голову боксерский шлем, а после били его по голове. Также его били во время обыска. И это только несколько примеров из множества историй. А вот говорить об улучшении ситуации не приходится.
— Оценивать ситуацию по количественным показателям нерелевантно. Если в 2020 году было задокументировано пять тысяч случае пыток (по факту их было больше), то в 2021 и 2022 году 500 и 100 случаев соответственно. Можно ли говорить, что ситуация улучшилась? Нет, — утверждает юрист. — Общество настолько задушено, что даже не предпринимает никаких попыток совершить те действия, за которые потом могли бы применять пытки и бесчеловечное обращение.
Насилие — не изобретение августа 2020
— Правозащитные организации Беларуси начали свою деятельность в 90-е, но уже тогда на каком-то уровне были знакомы с пытками и говорили о них, — рассказывает Павел Сапелко. — Мы всегда утверждали, что пытки и жестокое и унижающее обращение в Беларуси есть, и что нет практически ни одного инструмента, который бы мешал эти действия осуществлять. В августе 2020-го некоторые белорусы говорили: «Не может быть такой жестокости», и появились версии, что к нам приехали российские спецслужбы и устроили такой беспредел. Потому что наши родные белорусские милиционеры такого сделать не могли. А вот правозащитники говорили, что могли, потому что мы видели все это раньше.
— Но это не новое явление, мы все родом из прошлого. В 30-е годы СССР буквально жил пытками. И вопрос — они возникли на пустом месте или у них были идейные корни? А то, что мы сейчас имеем, напрямую связано с традициями спецслужб советского периода. Все оттуда же, откуда портреты Дзержинского в кабинетах зданий КГБ.
Как система способствует процветанию жестокости и пыток
У ответа на вопрос «Почему в Беларуси пытают?» есть несколько сторон. Первая выражается в отсутствии эффективных механизмов, которые были бы призваны бороться с пытками.
На первый взгляд, в нашей стране есть множество силовых ведомств — Следственный комитет, прокуратура. Но они тесно связаны с теми, чьи преступления потенциально должны расследовать.
— В каком-нибудь районе (например, Ганцевичском) есть РУВД и следственный комитет. И если сотрудник РУВД совершит акт пытки, заявление на привлечение его к уголовной ответственности подадут в Ганцевичский отдел СК. Его примет следователь, который, возможно, еще вчера ездил на осмотр места происшествия с этим сотрудником, — поясняет Павел Сапелко.
Четко установленной в законе ответственности за пытки у нас тоже нет. В уголовном кодексе предусмотрена ответственность за превышение служебных полномочий, злоупотребление властью или бездействие должностного лица. Частично эти статьи покрывают пытки и жестокое обращение, но полноценным регулятором их назвать сложно, считает Сапелко.
После 2020 года белорусы массово заявляли о пытках в изоляторах — было подано 680 заявлений. Следственный комитет провел проверки по ним, но возбуждать уголовные дела отказался. А на практике проверка практически не имеет смысла.
— Если собрать все, что об этом написано в УПК, это будет страничка текста, — рассказывает юрист и перечисляет особенности процедуры. — Например, полноценно провести допрос в рамках проверки следователь не может. Как и очной ставки между потерпевшим и подозреваемым (или обвиняемым), потому что это не расследование. И никто не видит в этом проблемы! А сейчас убрали временные ограничения (вероятно, реакция на события 2020 года), и теперь эти проверки могут вестись бесконечно. Последствие — безнаказанность.
Почему психика человека позволяет ему пытать?
Вторая сторона ответа на вопрос «Почему в Беларуси пытают?» кроется в людях. Врач-психиатр, психоаналитик, член Международной психоаналитической ассоциации Сергей Попов считает, что сейчас в белорусских СИЗО, колониях и тюрьмах с большой долей вероятности работают те, кто склонен к садизму, деструктивности и насилию. Причины эксперт называет две: востребованность таких людей в диктаторских системах и негативный отбор. И если те, кто злоупотребляет властью, понимают, что не понесут за это никакого наказания, то склонность к насилию может перерасти в крайнюю форму — пытки.
— У них есть легальная рамка, чтобы проявлять свою деструктивность. Я думаю, в других условиях они могли бы просто быть преступниками.
Психиатр считает, что причины, почему человек пытает, могут быть разными. Одна из них — врожденный высокий уровень агрессии. Если среда, в которой растет ребенок, предоставит ему способ освоить и конструктивно обходиться со своей повышенной агрессивностью, он сможет социализироваться. Например, найти себя в спорте, полиции или армии в хорошем смысле. Если нет — будет применять насилие к другим.
Еще одна возможная причина — психические травмы из-за насилия, полученные в детстве. Тогда психика формируется вокруг этой травмы, и агрессивное поведение — единственный способ психического и физического выживания.
— Возможно, пытая человека, агрессор как бы убивает уязвимую и зависимую часть себя. Таким способом он пытается избавиться от своей травмированной части. Но его внутренняя проблема таким образом не решается, и тогда необходимо вновь и вновь повторять насилие. Здесь также важна роль внешней системы, которая создает условия для того, чтобы эти люди жили именно так. И формируются высокоорганизованные садисты, которым, чтобы почувствовать себя живыми, нужно что-то экстраординарное. Например, насилие и пытки.
Также Сергей Попов говорит, что люди время от времени причиняют боль друг другу — от этого невозможно избавиться полностью. Однако у человека внутри есть механизмы, которые позволяют не переходить черту. Психиатр выделяет три аспекта:
- В здоровой психике заложен механизм репарации или стремления восстанавливать разрушенное. Репарация проявляется через чувство вины, которая возникает в результате конфликта между стремлением разрушить и стремлением сохранить;
- Страх потерять хорошее отношение к себе;
- Cопереживание. Когда мы сталкиваемся с болью другого, нам тоже больно.
Те люди, которые пытают других людей, таких противовесов лишены.
Такой образ жизни очень энергозатратный: человек не может применять насилие просто так, даже если это его единственный знакомый способ строить отношения с другими людьми. Нужно что-то получать взамен. Поэтому, считает Сергей Попов, в такой ситуации скорее всего присутствует и извращенное удовольствие от причиняемых страданий.
Может ли быть ответственность за пытки? Увы, не скоро
— «Весна» никогда не обещала быстрых и эффективных действий в смысле расследования и, особенно, привлечения к ответственности. Потому что механизмов нет, — утверждает Павел Сапелко. — Еще осенью 2020 мы проводили их ревизию и поняли, что на сегодня реально только привлечение виновных к ответственности в порядке универсальной юрисдикции. Когда прокуратура или другие правоохранительные органы иных государств возбуждают уголовные дела, рассматривают их и при возможности привлекают людей к ответственности в судах.
Хотя полноценной возможности привлечь к ответственности за пытки в Беларуси пока нет, это не отменяет необходимости документировать все проявления жестокого обращения и насилия. Иначе, уверены правозащитники, пройдет много десятилетий, и ничего не изменится.
— Мы хотим, чтобы ситуация, которая произошла в Беларуси, получила свой механизм по расследованию и привлечению к ответственности виновных. И если правоохранительные органы других стран берутся за расследование наших дел, то не из-за непреодолимой тяги помочь Беларуси. У всех есть понимание, что преступления не должны оставаться безнаказанными.