Зимой 2021-го группа «J:Морс» выпустила клип на песню «Бывай». Он посвящен вынужденной эмиграции. Тогда лидер группы Владимир Пугач вряд ли задумывался, что в апреле 2022-го ему самому придется взять гитару, собрать чемодан — и отправиться из Минска в Варшаву. Музыкант не скрывает: жить за границей он не собирается, и как только будет возможность, вернется домой. А сейчас он ждет своих музыкантов, чтобы отправиться в тур по Польше и Литве. Впереди у них много работы, а пока группа Владимира еще в пути, мы с ним поговорили.
— Давайте с главного, как вы?
— Как и большинство людей, у которых все в порядке с психикой, переживаю не самые лучшие времена. Постоянно думаю о том, что происходит в стране, в мире. Пытаюсь это переварить, принять, перенайти свое место в жизни.
— Много лет подряд парни и девушки дарили друг другу билеты, чтобы 14 февраля вместе провести на концерте «J:Морс». В 2022-м в День влюбленных концерт в Беларуси вы даже не планировали. Почему?
— Еще за год до этого стало понятно, что в Беларуси нам не очень рады давать площадки для выступлений. Все началось в сентябре 2020-го с минской «Песочницы», где мы собирались сыграть бесплатный концерт. На площадку приехали «бусики» и санстанция, специалистам вдруг понадобилось обработать пространство от COVID-19. Параллельно с этим позвонили нашим организаторам и сообщили, что на заводе, который находится рядом (речь о помещении завода «Горизонт». — Прим. ред.), выключают свет. В общем, дали понять, что мероприятие не состоится. Тогда мы быстро сориентировались и провели все онлайн. Но для нас это был «звоночек», что без трудностей наши концерты в Беларуси проходить не будут.
14 февраля 2021 года мы чудом собрали Prime Hall, но, насколько я понимаю, наш концерт просто пропустили (видимо, было чем заняться). После этого предупредили, не буду уточнять кто, что в ближайшее время о площадках в Беларуси можно забыть. Мы стали пробовать выступать в соседний странах и традиционный концерт к 14 февраля в 2022-м решили сделать в Киеве. Это было буквально за десять дней до войны. На тот момент украинцы уже с подозрением относились к приезду в их страну граждан с белорусскими паспортами. На границе нас не пропустили, так что концерт не состоялся, но это далеко не самая большая беда, которая случилась в этом году.
— Вернемся ненадолго в Беларусь. Как технически происходит то, что перед артистом или группой закрываются все двери?
— Никто прямо не скажет, что вот вас запрещают или вас вносят в черный список, это делается по-другому. Артистам просто физически не дают играть. Звонят, например, из Могилева, где через три дня у нас выступление, и предупреждают: «У нас проблемы с проводкой. Провести концерт не получится». Ты говоришь, так впереди три дня, электрики еще все сделают. А тебе: «Знаете, там все так сложно, за три дня не выйдет». И так далее. На всех площадках, где мы собирались спеть, вдруг случались технические сложности.
В моей жизни подобная ситуация возникает не первый раз. В 2006 году, когда были выборы президента, мы отказались ехать в тур в поддержку Александра Лукашенко. После этого нас выкинули с радио и телевизоров. Мне звонили мои приятели, программные директора радиостанций, и говорили: «Старик, ты же все понимаешь, но пока так». Поэтому к ситуации, которая сложилась после 2020-го, морально я был готов. Но в этот раз ни я, ни мои друзья-музыканты не почувствовали себя уязвленными. Мы понимали, что вместе отгребаем. Когда ты оказываешься в такой ситуации, но в хорошей компании, ощущаешь, что делаешь все правильно.
— Можете рассказать, кто и как в 2006-м предлагал вам присоединиться к туру в поддержку Александра Лукашенко?
— Неважно, кто предлагал. Это были функционеры, которые тогда рулили на телевизионных каналах. В какой-то момент они позвонили нам, сказали, что составляют список артистов для тура, и предложили присоединиться.
— Это «присоединение» было за деньги?
— До таких деталей переговоры не дошли. Но это, кстати, интересный момент, который характеризует отношение власти к белорусской культуре. Я не знаю, платят ли белорусским артистам за такие выступления, но российским дают полные гонорары.
— Долго после этого отказа «J:Морс» была под запретом?
— Все эти запреты, как мне кажется, происходят не по прямому указанию Администрации президента. Это логика работы вертикали, где каждый винтик старается выслужиться перед винтиком повыше. Где-то через год то ли чиновники поменялись, то ли их фокус сместился — и все вернулось на круги своя.
Правда, уже 2010 году нас опять позвали играть в такой тур, и мы снова отказались, но тут у нас было очень красивое оправдание. В день, когда они предлагали ехать, мы презентовали во Дворце спорта альбом «Электричество». О чем и сообщили.
В итоге незадолго до концерта во Дворец спорта пришла бумага, что мероприятие отменяется в связи с тренировкой по волейболу (точнее, в связи с подготовкой игр европейского Кубка вызова по волейболу. — Прим. ред.). Времена тогда еще были другие, работало общественное мнение. Мы дали интервью всем, кому можно. Информация пошла в свет. В итоге мне позвонил Всеволод Янчевский (на тот момент начальник главного идеологического управления Администрации президента. — Прим. ред.), спросил, что там у нас происходит. Я ему все рассказал. Это был предвыборный период, данная ситуация показывала, как работает репрессивный аппарат. Янчевский же — человек, который пытался создать позитивный и нейтральный фон данной компании. Он меня выслушал, тренировка отменилась, и концерт все-таки состоялся. В 2020-м, конечно, ничего подобного бы не произошло.
— Почему?
— За 10 лет пропаганда, которую мы считали недалекой и не талантливой, сделала свое дело. Оказалось, если ее целенаправленно и безостановочно производить, она влияет на людей. То, что произошло в Беларуси, это эффект лягушки, которую кладут в холодную воду и медленно подогревают. В итоге лягушка не замечает, что уже сварилась. Вот что с нами произошло.
— Но ведь был же 2020-й, когда на улицы вышли тысячи людей.
— Большинство белорусов с точки зрения политической ангажированности всегда было достаточно инертно. Между властью и значительной частью жителей страны (я тоже был среди них) существовала некая условная договоренность: общество не лезет в политику, а власть не мешает нам жить. Все шло своим чередом, пока не случился 2020 год. Насилие, которое мы увидели после выборов, спровоцировало усыпленный пропагандой народ. Сработала стрессовая ситуация, и все сразу всем всё припомнили.
«По итогу никаких репрессий против меня никто не применял. Были лишь приветики»
После того, как в Беларуси «J:Морс» оказалась под запретом, группа придумала план Б и не прекращала играть концерты. Были какие-то частные мероприятия, выступления за границей. Это, вспоминает Владимир Пугач, не очень комфортно, но лучше, чем ничего:
— Я до последнего не хотел уезжать из Беларуси. Для меня это довольно болезненное мероприятие. В Беларуси у меня есть очень важные вещи, привязанность к которым сильнее, чем дискомфорт сосуществования с репрессивным режимом.
— Расскажете?
— Это личное. Из Беларуси в Польшу я переехал лишь два месяца назад, когда началась война и стало ясно, что выступать в России мы больше не будем по моральным соображениями, а в Украине по техническим причинам. Я понял, что единственные, для кого я теперь могу играть концерты, это люди, которые уехали в Европу или Грузию.
То, что со мной сейчас произошло, я называю трудовой релокацией. Я не убегал из Беларуси, а направился туда, где могу спокойно жить и работать. Туда, где мой зритель. В Польше я пока играю «сольники», но скоро приедут мои ребята, и мы планируем дать большие концерты в Вильнюсе и Варшаве.
Концерт «J:Морс» в Варшаве пройдет 1 июля в Klub Riviera Remont. Билеты можно приобрести по ссылке.
— А «звоночки», чтобы, скажем так, вы отправились туда, где ваш зритель, пораньше, были?
— Были, конечно. Еще осенью 2020-го один известный человек, когда его выпустили из изолятора, сразу не душ поехал принимать, а позвонил мне. Описал, как выглядит моя папочка, и сказал, что мне доброжелательно передали: «Всем будет спокойнее, если вы уедете на пару месяцев». Получалось вроде как с беспокойством. Я все выслушал, но вместо этого решил остаться и играть концерт в «Песочнице», который был запланирован через пару дней. По итогу никаких репрессий против меня никто не применял. Были лишь вот такие приветики.
— Что творится внутри, когда прилетает предупреждение и нужно принимать решение?
— Ребятам в группе я сразу ничего не рассказывал. Выбрал все-таки остаться и сыграть концерт.
— Но как в этот период есть, спать…
— Вы так спрашиваете, словно мой опыт уникален. Половина моих друзей, которые занимали какую-то гражданскую или политическую позицию, имели такие приветы. Да, мы жили в такой атмосфере. Жили неприятно, но жили.
— В Беларуси «J:Морс» — это суперзвезда. А что происходит с вами в Польше?
— Мой переезд — это серьезный прыжок из зоны комфорта. В 46 лет у меня оказались только гитара и чемодан — и я понятия не имел, что делать. Пока жду группу, решил поиграть концерты сам. Позвонил Лявону Вольскому и попросил подсказать, где и как договариваться с площадками. Первое выступление мне организовала его жена Яна. Все желающие тогда не поместились, поэтому через неделю был второй концерт. А потом я стал ездить с выступлениями по польским городам. Получаются довольно уютные творческие вечера.
После долгого перерыва я был в восторге от возможности снова увидеть людей, которые не смотрят себе под ноги, а смотрят тебе в глаза. Людей, которые не утратили бодрости духа, желания помогать. Когда ты живешь в Беларуси и видишь, как все превращается в асфальт (и помнишь при этом, как было в 2020-м), ты чувствуешь досаду и апатию. А здесь я почувствовал, что все это живо. Оказывается, ничего не умерло, а просто переехало. Это для меня было неожиданностью.
— Насколько белорусские музыканты, которым пришлось уехать из страны, могут реализоваться за границей? Есть ли у них работа?
— Мне сложно судить, я всего два месяца здесь. Очевидно, что в Польше белорусские музыканты работают на белорусскую аудиторию. Тут она в 20−30 раз меньше, чем была дома, поэтому и работы меньше. По большому счету, концерты здесь — это способ продержаться, а не жить. Для меня по крайней мере.
— Насколько финансово вы просели?
— В этом смысле все непросто. Последние года полтора я могу назвать прожиганием сбережений. Но на фоне того, что люди теряют жизни и свободу, мне даже в голову не приходит жаловаться.
— Все время, сколько мы говорим, вы какой-то невероятно грустный. Это день такой или просто не лучший период?
— Да нет, просто я неэмоциональный. А вообще у меня горло болит (улыбается).
— Говорят, когда человеку не очень хорошо на душе, рождаются лучшие произведения. Как у вас?
— Эта формула работает. Желание что-то выразить во вне начинается с того, что в тебе это что-то есть. А это всегда либо «минус», либо «плюс», то есть какая-то эмоция. С начала войны у меня продолжающийся стресс. Нужно понять, как жить дальше, потому что в новом мире, где мы оказались, привычные схемы и алгоритмы перестали работать.
Когда тебе 46 и за плечами 20-летняя карьера, переформатироваться очень сложно. Много времени занимает процесс переосмысления. Лишь последние два месяца я спокойно живу и работаю. В Беларуси я засыпал в пять утра, а потом полдня не мог прийти в себя. Тут засыпаю вечером и просыпаюсь в 7.00. Я начинаю нормально функционировать, то же самое и с творчеством. Постепенно возникает желание работать.
— Почему в Беларуси вы не могли нормально спать?
— Происходящее в стране и со мной вылилось у меня в депрессии.
— Сейчас пишется суперхит?
— Когда я что-то придумываю, я не знаю, что в итоге получится. Перед тем, как уехать в Польшу, мы с ребятами записали новую песню. Инструментальная часть готова. Когда у меня пройдет горло, я пойду в студию и спою ее. Параллельно ведется работа еще над несколькими песнями. В этом смысле вообще ничего не должно поменяться. Мы как делали музыку, так и будем делать.
В 2020-м, когда у нас должен был выйти новый альбом, мы долго сомневались, стоит ли его выпускать. Потом решили, зачем лишать людей того, что они ждут. Мы его издали и не прогадали. Нашим слушателям, может, это и нужно было, чтобы согреться и получить что-то привычное в эмоциональном плане. Сейчас мы тоже не собираемся останавливаться.
«Если я буду бояться сказать: „Ребята, давайте не будем нападать на другую страну“, так зачем я вообще живу?»
С началом войны в Украине в жизни Владимира Пугача наступило странное время — период, когда хотелось себя одернуть и сказать: «Подожди, подожди, что происходит?» Внутри был гнев, а дни заполнялись телефонными звонками родным и друзьям в Украину. Тогда же музыкант записал видеообращение к белорусским военным. Просил, чтобы они не шли в страну-соседку.
— Не страшно было это публиковать?
— Если я буду бояться сказать: «Ребята, давайте не будем нападать на другую страну», так зачем я вообще живу? Есть вещи, по поводу которых нужно не просто иметь свое мнение, но и высказывать его. Я не знаю, повлияло ли на кого-то это обращение (в тот период их много кто записывал), но, если собрать все те просьбы в один массив, может быть, в какой-то мере они чуть-чуть помогли. Все-таки белорусские войска пока не вошли в Украину.
— Как вы считаете, должны ли публичные люди высказываться в связи с важными событиями?
— Это очень индивидуально. Чехов как-то сказал, что выдавливание из себя раба — процесс индивидуальный. Такие вещи не решаются профсоюзом, артелью. Нет такого, что вы артисты — вы обязаны. С того момента, как человек рождается, он должен только самому себе. Если он религиозен, он будет отвечать перед Богом, если атеист, то перед совестью. Я никогда не упрекну кого-то, кто посчитал уместным для себя промолчать. Я против мессианства. Когда артист начинает считать себя миссией — это, как правило, плохо заканчивается.
— Как ваши слушатели отреагировали на вашу позицию по Украине? Были те, кто, скажем так, пытался объяснить вам, что это спецоперация?
— Нет, мне повезло. Процентов 99 людей, которые на меня подписаны, с 2020-го меня поддерживают.
— А были друзья или, например, коллеги, с которыми после 24 февраля вы оказались по разные стороны?
— Нет, среди моих друзей есть лишь те, кто пытается отстраниться и не занять позицию, но их, скажем так, полтора человека. Это очень близкие мне люди, поэтому с ними я данную тему уважительно не затрагиваю. Переубеждать кого-то тоже не хочу. Кажется, мои пути с этими людьми разошлись на каком-то витке эволюции.
Вообще, с людьми вокруг мне повезло. Мой круг общения скорее делится на более или менее радикально настроенных к происходящему. Многие, кстати, в нынешней ситуации жалуются на родителей. Мой папа, ему сейчас 72, пять лет назад освоил YouTube и прекрасно ориентируется в повестке. У нас нет разночтений и эволюционной пропасти.
— Вы знакомы с Русланом Алехно?
— Я знаю, кто это такой, думаю, он тоже знает, кто я. Мы пересекались на мероприятиях.
— На прошлой неделе он написал в Instagram, что выступил на концерте ко Дню России в оккупированном Херсоне. Вы понимаете, что движет такими людьми?
— Я уже говорил, что долго переосмыслял происходящее. При этом больше войны меня напугало то, как много людей ее поддерживают. В основном россияне. Для себя я объяснял это так: человеку, живущему на Дальнем Востоке, Украина и, предположим, Сербия — это одно и тоже. Добавьте к этому еще 20 лет пропаганды. В итоге, людям сказали, что в Киеве фашисты, и они поверили.
Что же касается белорусов, которые выросли рядом с Украиной и, возможно, не раз там бывали, их я не понимаю. Вы же прекрасно знаете, как там живут люди. Знаете, что в большинстве случаев, по крайней мере до войны, так можно было спокойно говорить по-русски. Да, в Украине есть правые радикалы, но они не представлены в парламенте. Будем честны, ультраправые есть в любой стране мира. В России, я уверен, они тоже найдутся. Как в таком случае можно поддерживать то, что бомбят соседнюю страну? Кроме Алехно, есть и другие белорусские артисты, которые в этом участвуют. Наверное, чтобы не загрызть себя совестью, они как-то это себе объясняют. Видимо, нашли для себя какой-то эмоциональный костыль.
Я много читал про Вторую мировую войну, про жестокость, но был уверен, что мы живем на том витке эволюции, где подобное невозможно. И вот в 46 лет я впервые столкнулся с массовым поведением людей, которых не могу понять.
— Как вы себя поддерживаете в эти непростые времена?
— Общением. С одной стороны. я довольно закрытый человек, но в последнее время меня тянет пообщаться. Когда чувствуешь себя частью гражданского общества, которое мы бы хотели видеть в Беларуси (а в Польше, мне кажется, теперь его маленький филиал), я словно просыпаюсь.
Во «Властелине колец» есть персонаж король Рохана, который сидел в паутине. Последние года полтора я напоминал себе этого героя. И сейчас, когда я попал в нормальную жизнь (не в какую-то особенную, а просто в нормальную), она мне кажется волшебной, и это помогает.
— Какую песню «J:Морс» слушать, когда на душе погано?
— Я не знаю. Когда мне грустно, я слушаю Йохана Йоханссона. У него есть альбом «Орфей». Это очень атмосферная, лаконичная музыка. Иногда, наоборот, мне хочется что-то гиперэнергичное. А что из «J:Морс» выбрать? Кому что больше нравится. Если такая потребность есть, я счастлив, а песню вы найдете.