Годами лидер группы «Дай Дарогу!» Юрий Стыльский не мог понять, какая в его жизни миссия, — и много лет назад написал об этом не очень цензурную песню «Д.С.П.Г.». Буквально пару лет назад, казалось, все изменилось. Пришли большие концерты, выступления на крупных фестивалях, заслуженное медийное внимание и достойные деньги, которыми оценивали его талант. Но наступил 2020-й, а затем и 2021-й. Молчать о происходящем Юрий не мог, за что сперва отсидел несколько суток в изоляторе в Бресте. А потом прошел суд по признанию клипа на песню «Баю-бай» экстремистским, спешный отъезд из Беларуси, жизнь в Украине и еще один переезд — на этот раз в Польшу. Это большое интервью «Зеркала» с музыкантом.
Сегодня Юрий сидит на балконе чужой квартиры в Варшаве. «Тут все с нуля, как будто только что родился», — говорит Стыльский.
Новую жизнь он начинает в новых качествах. Преподавателя — теперь у него есть целых 15 детей, в которых музыкант мечтает разжечь талант композитора. Автора жизнеутверждающей песни, которая претендует стать «намеком на гимн белорусов». И художника — в самом широком смысле.
«В Варшаве почти каждый раз находятся люди, которые хотят сфотографироваться»
— Как вы?
— Да супер вообще. Если бы не грустил о родном куте, было бы вообще превосходно. Иногда кажется: ах, там мама, друзья, все родимое, там я состоялся, в конце концов. А здесь порой ощущение, что жизнь начинается с нуля. Реально я пару месяцев назад тут родился. Языка толком не знаю, хотя очень жалко. Считаю, было бы мудро изучать в школе языки государств, с которыми мы граничим. Упустил.
— Но у вас же есть карта поляка, а ее можно получить только с определенным знанием языка.
— Дело в том, что я ее получил лет 10 назад. Сейчас, возможно, экзамены проводятся строже, а тогда нужно было выучить определенные вещи. Благодаря наставникам я был в курсе, какие вопросы могут задавать, и очень хорошо знал ответы на них.
То есть знал формулы, какой у Польши герб и все в этом духе. И гимн, конечно же, знал. И Шопена. Короче, порвал там консула сразу же, и он сказал: «О-о-о, пан, добже». А если бы он завел в дебри, думаю, было бы тяжеловато.
— Но в итоге знать польский придется.
— Да-а-а. Но и мне самому интересно.
— Когда вы гуляете по центру Варшавы, то уже как частное лицо? Или по-прежнему как Юрий Стыльский?
— В Бресте и вообще в Беларуси я ходил по улице и чувствовал себя каким-то необычным. Здесь я, конечно же, слегка приземлился. Звездная [болезнь] уже не та, скажем так. Это естественно. Но в то же время почти каждый раз, когда выхожу, находятся люди, которые хотят сфотографироваться. Не в таком количестве, как это было в Беларуси, но все же узнают, говорят: «О, Юра! Какая неожиданная встреча».
— Когда вас приземлило, это больно ударило по самооценке?
— Отношусь спокойно. Это естественно. Если бы это было неестественно, может быть, я бы думал: «Э-э, что случилось? Разуверовали, что ли?» А так — понимаю, что я не в РБ, что поляки меня не знают, что количество белорусов здесь ограничено.
«Я не уехал с концами. Наберусь опыта, багажа и приеду домой более богатым»
— Год назад, 5 августа, должен был пройти суд по признанию клипа на песню «Баю-бай» экстремистским материалом. Но вы на суд решили не идти. Почему?
— Благодаря практике знакомых и своему личному опыту я видел, что происходит, и решил, что пускай этот суд пройдет без меня. И, что самое интересное, в тот день мне позвонили из суда, сказали: «Ваше присутствие необязательно». Можете представить себе такое?
Вообще, возможно, в Бресте ко мне снисходительно относились. Многие, кто встречал меня, говорили: «Ты еще на свободе?» Всем было так удивительно. Но я думал и думаю до сих пор, что никому не насолил, никого не оскорбил.
— Вас не предупреждали: «Юра, нужно уезжать, потому что теперь точно посадят»? В 2020-м вы рассказывали, намекали.
— Мне просто прислали повестку, что я привлечен к суду как заинтересованное лицо. События могли пойти не по тем рельсам, по которым хотелось бы. Поэтому лучше было подстраховаться.
— Когда именно и как вы уезжали?
— Я попал в Россию, там показал паспорт и проехал в Украину. На самом деле, думал, что это не затянется, съезжу к другу, отдохну на море и обратно приеду.
Когда закончился суд, подумал: «Может, я еще несколько месяцев поторможу». Потому что условия пребывания классные, море через дорогу — ровно две минуты идти. Красивый пляж, я был самым загорелым.
Я не был ничем обременен, мог там спокойно находиться, у меня не требовали деньги за проживание — спасибо большое за это, конечно же. Находясь в Одессе, я смотрел на ситуацию, как она будет разворачивается, что будут советовать люди. И все шло к тому, что безопаснее мне будет где-то погулять и еще отдохнуть.
— В какой момент для вас стало понятно, что это надолго?
— Когда людей начали упаковывать и закрывать за лайки и комментарии. Когда безумие достигло черты за гранью.
Сейчас уже думаю, что, возможно, для меня это как командировка — подучить польский, заняться делом в конце концов, потому что до отъезда я был очень расслаблен. Были концерты и корпоративы, но я пребывал в зоне какого-то райского комфорта. Возможно, слишком сильно расслабился. А здесь мне нужно собраться.
— Не было сожаления, что, может, зря перестраховались? Или стыда — вот, не выдержал, уехал?
— В какой-то степени было. Во-первых, мне не хотелось уезжать. А во-вторых, может, ничего [со мной плохого] бы и не было.
В любом случае, думаю, что к ответственности привлекли бы, раз признали клип экстремистским. Должен же кто-то понести наказание. Логика ведь такая. (Смеется)
— Так, может, не стоило «нарывацца і вытыркацца», как Вольский поет? Жили бы себе сейчас дома, может быть, даже спокойно.
— С моей гражданской позицией мне было тяжело промолчать.
— Не сожалеете, что так произошло?
— Знаете, меня тянут домой какие-то банальные штуки: на мотоцикле погонять, с друзьями пообниматься, маму навестить, на карусели ее сводить, потому что она соскучилась. И все, вернуться назад в Польшу, чтобы набираться хорошего опыта дальше. Потому что перспектив в Беларуси нет, жизнь как будто остановилась. Никто не выступает, все как будто замерло или еще хуже — катится куда-то. Как мне это люди объясняют: с такой гражданской позицией в Беларуси нет возможности раскрыть свой талант.
— Писатель Виктор Мартинович говорит, что сейчас возможность вернуться в Беларусь намного важнее возможности уехать. Согласны с ним?
— Не думаю, что я уехал с концами. Возможно, наберусь опыта, багажа и приеду домой более богатым. Хотелось бы, чтобы в итоге так случилось.
Может, меня здесь и засосет, и мне не захочется возвращаться в родны кут. Или я вернусь, посмотрю и скажу: «Ну-у-у, тухляк». Но пока это, во-первых, небезопасно, во-вторых, как говорили мои друзья, это не тот Брест и не та Беларусь, которая была в 2019-м. Друзья считают, что меня тянет в мои представления о том, как было, а реальность совсем другая.
Поэтому набираюсь опыта, расту, созидаю в надежде, что вернусь и облагорожу родны кут.
«Не хотелось бы, чтобы моя аудитория в Варшаве увеличивалась»
— В Беларуси вам запретили выступать еще в 2020-м. Что переживает и как живет музыкант, которому, по сути, отрубают руки, когда лишают его дела?
— Меня это сильно не испугало. Как говорится, был поставлен знак качества. Когда тебя называют экстремистом в Беларуси, это же говорит о том, что признают весомым в обществе. Я это воспринял как комплимент.
— Так, а что дальше с этим комплиментом делать?
— Я писал музыку для рекламы, записывал в своей микростудии музыкантов. Просто за этот период снизилась концертная деятельность. Но меня это не пугало. Ладно еще, если бы меня одного это коснулось. Но, по сути дела, всех. Это стало каким-то утешением.
— Когда вы впервые после перерыва смогли сыграть первый большой концерт, что испытали тогда?
— Был у меня в Варшаве сольный концерт, но не скажу, что он был сверх: я привык к другим площадкам, к аудитории побольше. Но 250 человек пришли. Было классно, почти рок, хотя мы играли акустику. И танцы, и пляски, и настроение, и угар.
— По ощущениям, есть ли разница, когда ты играешь для белорусов дома и для белорусов в эмиграции?
— Нет, абсолютно. Потому что это все та же любимая белорусская публика. Только еще и в каком-то лютом концентрате. Мало того, что они любители твоего творчества, так еще и соратники, единомышленники, с такой же гражданской позицией.
— Вы в Варшаве, здесь ваша аудитория ограничена. Есть страх, что через какое-то время останетесь без выступлений?
— Я это сразу понял — про аудиторию. И, если честно, не хотелось бы, чтобы она увеличивалась, чтобы люди в ужасе уезжали из Беларуси.
— А есть опасение, что выступите раз, два, три — и перестанете собирать залы?
— Ничего страшного. Появится что-то другое, я перейду на другой уровень понимания жизни. Может, из меня получится хороший преподаватель, и это будет вдохновлять меня больше, чем рок-н-ролл. Я не горюю абсолютно, а позитивно смотрю на жизнь и вещи, которые происходят.
«Если на тебя смотрят тысячи, промолчать или принять чокнутую позицию — это зашкварно»
— Как на вас повлияла война в Украине?
— Да это какой-то кошмар. Я там жил и очень сопереживаю людям, которые столкнулись с этим безумием. Не представляю, что бы я делал, если бы ко мне в хату прилетел снаряд. Вот куда идти? В ЖЭС? Или в милицию? Писать, что «разбомбило хату, помогите»?
Представляю эту ситуацию не только глобально, но и на бытовом уровне. Люди живут, занимаются любимым делом, а потом раз — лишаются крова. Как не тронуться головой? И ничего не остается, как посвятить себя «перамоге».
Теоретически могу накинуть на себя эту историю, что бы делал я, но это такая душевная пустота. А если, не дай Бог, ты потерял родственников? Говорить об этом можно только с комом в горле.
И ладно бы, если бы это на Луне происходило или хотя бы на другом континенте. Но это происходит буквально в нескольких километрах от Беларуси. Не могу понять, как люди принимают такую позицию — говорить о том, что они за войну. Безумие какое-то.
— Много талантливых людей молчит о том, что происходит в Украине, чтобы продолжать зарабатывать деньги. Или становится на сторону войны. По-вашему, что важнее: талант музыканта или его позиция?
— Все зависит от уровня твоей звездности. Если ты можешь повлиять на людей, если на тебя смотрят тысячи, промолчать или принять чокнутую позицию — это зашкварно. Поэтому я многих не понял. Сейчас время, когда люди оголяются и показывают, кто они такие.
— А кого вы не поняли?
— Того же Басту, Кипелова. Не говоря о Газманове — там совсем клиника.
«Кто вы, Юрий? Я отвечаю, что преподаватель. Это очень классно»
— У вас есть план, что будете делать, если останетесь в Польше надолго? Понимаете, как себя здесь реализовать?
— В идеале — хотел бы быть преподавателем. Или изобразительного искусства, или музыки. Параллельно — писать музыку, играть концерты. Тем же самым я хотел бы заниматься и в Беларуси. Любимым делом. И передавать это новым поколениям.
— В какой момент вас так перекодировало? Раньше — рок-н-ролл и никакой семьи, а сейчас — 15 детей и «хочу передавать опыт новому поколению»?
— Возможно, до конца еще и не понял, откуда и из-за чего. Это то, на что подталкивает жизненный путь, что советуют люди, которых встречаю.
Допустим, о преподавании. Позвонили люди, говорят: «Юрий Иванович, мы представляем такую-то организацию. Не хотели бы преподавать у нас?» А так как у меня уже был опыт, я сказал: «Очень интересно». Плюс это официально. Я трудоустроен. Вообще превосходно. И звучит гордо. «Кто вы, Юрий?» А я отвечаю: «Преподаватель». Это очень классно.
— Как выглядят эти занятия: Юрий Стыльский и 15 детей?
— У меня свой прием. В первую очередь я хотел бы развивать в них качества композитора. Не слизывать с листа ноты и аккорды, играть чужие композиции, а создавать свое. Это придет только со временем, потому что дети только начинают учиться прижимать аккорды, изучать бой. Можно сказать, проходят азбуку.
Тем, кто будет гореть, начну давать домашние задания — придумать с родителями какие-то стихи. Потом вместе будем накладывать на них музыку. Главное — выявить у человека талант. И если он, человек, потянется, с ним серьезно заниматься.
— Вы скучаете по Бресту?
— Конечно. У меня там друзья, мы, бывает, «гуляем» по городу вместе, когда разговариваем по видео. Вот тут построили кафешку, а вот этот дом снесли. Так я могу посмотреть, что у нас там происходит. Но только, говорят, очень тухло все. И люди интересные поуезжали, и никакие события не происходят. И цены подымаются как-то бешено.
— Ловили себя на мысли, что уже и не знаете, сколько какие-то продукты в Беларуси стоят?
— Думаю, это естественный процесс. Я всегда замечал, как у нас эти цены растут. Лишь волнуюсь, как люди живут. Но, судя по сториз, живут вроде нормально. Иногда плачевно, ноют, что «посмотри, сколько черешня стоит». А огурцы! В Польше в некоторых магазинах все в два раза дешевле. В два!
А недавно вообще зашел в магазин, и там была акция: отдавали людям бесплатно по килограмму персиков и нектаринов. И что самое интересное: очередей не было.
— А скучаете по Бресту, когда видите фото, как туда приезжает Денис Пушилин из самопровозглашенной ДНР?
— Я смотрю на это так, что страна и белорусы находятся в оккупации. Не удивлюсь, если к нам приедет какой-нибудь Ким Чен Ын с визитом солидарности. Все теперь возможно.
— Когда вы вернетесь домой, что первым делом сделаете?
— Маму бы навестил, друзей. Скучаю. Даже думал: может, сгонять на неделю? Просто может быть чревато. Хочется и колется.
Вообще, думал приехать и сыграть несколько корпоративов. Но нет уверенности, что я не приеду на корпоратив к ГУБОПиКу, например. С песней «Баю-бай».
«Находясь в Беларуси, я бы прекратил публичную трансляцию сплошного кайфа»
— Недавно в своем Instagram вы высказались на тему того, какие счастливые сториз постят белорусы, на которых вы подписаны. Высказались. Потом объясняли, что хотели сказать. Потом за это извинялись. Так что вы хотели сказать?
— Выплеснул эмоции, а потом понял, что, может, где-то и перегнул. Многие писали: «Ты не прав, Юра! Я тут змагаюсь и достоин того, чтобы отдохнуть у тихой речки». Но я говорил о людях и ставил себя на их место: если бы сейчас я находился в Беларуси и не мог бы врубить рупор «нет войне», потому что за это меня могли бы вытянуть за ноги из дома, я бы вообще прекратил [вести] этот Instagram. Потому что извне по счастливым сториз создается впечатление, что у нас в Беларуси просто рай.
Другими словами, если бы в 1943 году в оккупированной Чехии или Франции у людей был Instagram, то, думаю, вряд ли бы пекарь показывал, как он печет булки. Или как люди на шашлыках бухают. Вы себе это представляете? Возможно, я к этому слишком обостренно подхожу, но у меня такое видение.
— Но вам тоже можно предъявить: «Юрий, а почему вы не в Беларуси, у вас есть рупор, а вы постите, как почистить мандарин так, чтобы получился слоник?»
— Дело в том, что я нахожусь тут, а не там. Я могу говорить все: о войне, о том, как я сходил в туалет или поел шашлыков. То есть у меня нет ограничений. А там люди конкретно ограничены. Им сказали: «Или вы выкладываете, что у нас рай, или просто затыкаетесь. И они сказали: «Хорошо, мы заткнемся и будем говорить, что у нас рай».
Находясь там, я бы прекратил публичную трансляцию сплошного кайфа.
— То есть ваша главная претензия, что для безопасности люди показывают только одну сторону жизни?
— Блестит только одна сторона монеты. Сияет прям. Прям колотит из-за этого.
«Зная, что происходило 5−10 лет назад, при создании клипа «Баю-бай» долго думать не пришлось»
— 23 августа прошлого года клип на песню «Баю-бай» все-таки признали экстремистским.
— Да, только клип. Потому что песня, если вслушаться в текст, прославляет доблестных силовиков.
— Клип скрыт из общего доступа. Для чего?
— В целях безопасности людей. Его же многие репостили.
— Обычно в экстремисты зачисляют суды железнодорожных районов Гомеля или Витебска, а тут свои же — суд Ленинского района Бреста. Не было обидно?
— Да нет. Я их даже понимаю. В теории, возможно, брестские и не хотели меня наказывать.
Это произошло из-за того, что я дал интервью проекту «Жизнь-малина». В деле, которое я почитал перед отъездом, была отсылка к тому, что в интервью я слишком негативно отозвался о действующей власти.
Скорее всего, это было указание из Минска, что у вас тут в Бресте деятель, который слишком расслабился. Еще в деле было написано, что видеоролик дискредитирует силовые структуры, якобы в клипе они безжалостно убивают мирных людей.
— И что здесь неправда?
— Они констатировали факт, но в ключе против меня. Хотя на Партизанском проспекте Шутова убили? Убили. А его друга — свидетеля — на 10 лет посадили. То есть вот такой каток. И мы этот каток показали.
— Песню вы написали летом 2020 года, когда людей еще не избивали так жестоко. Вас не передернуло, насколько все предвидели?
— Да, события пошли ровно по клипу. Но это было даже очевидно. Возможно, немного перефантазировали, но, судя по тем событиям, которые происходили пять, десять лет назад, под какой пресс попадали «змагары», при создании этого клипа долго думать не пришлось. Давайте молотилки привяжем к автозакам? Давайте трудовой народ будет бежать за границу? Давайте. А так же и было.
— Вы говорите, что знали, как было пять-десять лет назад, и понимали, как будет. Тем не менее, в 2020-м писали, что верите в перемены, что «бело-красно-белый флаг воспарит над нашей процветающей страной». Это была наивность? Искренние заблуждение? Что-то еще?
— Весь сюрреализм, который нам предстояло увидеть, был до такой степени нелогичным, что, казалось, такого быть не может.
— Какую песню «Дай Дарогу!» слушать, чтобы стало хорошо, когда на душе плохо?
— У нас почти все песни веселые. Каждому свое. У меня есть песни на разные темы: социалка, бытовуха. Не могу посоветовать конкретной, чтобы она была бальзамом. Думаю, любой человек найдет в нашей дискографии для себя хиток, который поможет.
У меня обычно синдром последней песни. Сейчас, например, пишу песню, которая, возможно, будет вдохновлять белорусов.
Речь в ней о свободной Беларуси. Не хотелось бы пафосно преподносить, но, возможно, это даже намек на гимн. Думал, что у нас нет какого-то змагарского гимна. Есть «Муры», есть «Мы не быдло», но все же они как будто чуть-чуть не дотягивают. И вот ко мне пришло такое вдохновение.
Все уже записано. Подключил «Вольны хор», чтобы она была мощная. Писал ее долго, припев придумал еще в Бресте. И вот буквально недавно закончил. Только не знаю, как ее выпускать. В идеале было бы здорово презентовать с клипом, но там будет видно.
— А вообще, «бытовые» песни из первых альбомов вам сейчас отзываются? Или чувствуете, что переросли и сами изменились?
— Не только я изменился, но и жизнь вокруг. Все это, конечно, дает какую-то почву, мысли для осознания того, что я буду делать дальше.
— Какой период в вашей жизни считаете самым классным и плодотворным?
— Когда я стал понимать, что занимаюсь любимым делом, и это востребовано. Плюс что могу зарабатывать достойные деньги, на которые имею право. И люди благодарят меня искренне.
Тогда я почувствовал себя и востребованным, и состоявшимся. Это было в году 2019-м. Нас начали приглашать на большие площадки, платить какие-то сумасшедшие для меня деньги.
— То есть это было довольно свежее понимание, которое быстро обрубили.
— Ну да. Но, думаю, что этот кайф обрубился не у одного меня. Можно сказать, я даже мало потерял. Не успел взять кредит на хату, на какую-нибудь двушку в центре. Хотя мог.
Но, главное, ты свободен, здоров и любим. А остальное купим. Напутствие всем, кто это читает. Будьте свободны, здоровы, любимы, а остальное купим.
— Верите ли вы, что все в Беларуси изменится в позитивную сторону?
— Верю, но, может, не очень быстро.
— Чем бы вы занялись в счастливой Беларуси?
— Любимым делом — творчеством.
— А двушку бы купили в конце концов?
— Конечно же. У меня вообще такая мечта, чтобы в радиусе 10 метров от меня все были максимально счастливые и удовлетворенные, где бы я ни появился. Было бы классно.