Виктор Царикевич — один из первых политзаключенных последней избирательной кампании, освобожденных после отбытия наказания. Его осудили за серию перформансов в своем районе, в том числе за чучела в милицейской форме. Виктор рассказал «Радыё Свабода» о душе из шампанского, о мошке в одиночной камере, о разговорах с осужденным сотрудником КГБ и о том, почему он не уезжает из Беларуси.
Дали год за «похороны закона», куклы милиционеров и флаг на стеле
Виктору Царикевичу 39 лет. Он живет в Гродненской области, в городе Мосты с населением 15 тысяч человек. Двухэтажный дом на окраине города построил сам. Отучился на зоотехника, сменил много работ и наконец занялся строительством. У Виктора и его жены Татьяны трое детей: 4, 9 и 12 лет.
Виктора задержали 11 ноября прошлого года. Накануне в селах Мостовского района на автобусных остановках кто-то развесил чучела в милицейской форме.
А на поле были импровизированные «кладбища» со знаками «надгробий» — конституции Беларуси, экономики страны, судебной системы, честных выборов, уважения к милиции. Дата «смерти» — 9 августа 2020 года. Рядом с кладбищем лежала кукла милиционера в гробу. «Здесь похоронен закон», — гласила надпись на листе бумаги.
Кроме того, посреди белой стелы «Мосты» при въезде в город появилась красная полоса, а на деревьях в этом районе кто-то нарисовал бело-красно-белые флаги.
Во всем этом творчестве обвинили Царикевича — «хулиганство». Его также признали виновным в оскорблении председателя Мостовского райисполкома Юрия Валеватого.
Сам подсудимый изначально согласился записать для милиции признательное видео, но в суде свою вину целиком не признал.
Судья Мостовского района Виталий Синила приговорил Царикевича к одному году колонии строгого режима. Через суд у семьи конфисковали старую машину. До суда Виктор находился в гродненской тюрьме, наказание отбывал в витебской колонии «Витьба».
После пересчета срока по новому законодательству его наказание было сокращено на 81 день (1 день в СИЗО = 1,5 дня колонии общего режима). Виктора освободили 21 августа.
«Домой! Домой!»
В ту субботу, 21 августа, Виктор проснулся, как обычно, в 6 часов в «Витьбе».
«Я чувствовал нутром, что пойду сегодня домой», — говорит он.
До его дома — пол-Беларуси. Выпускать его хотели на два дня позже. Виктор даже написал жалобу в Генпрокуратуру. Подействовала она или нет, он не знает, но после завтрака ему приказали собрать вещи. «Домой! Домой!» — узнали и пересказали ему товарищи.
«Собирать же нечего, — говорит Виктор. — Но вещи надо было раздать: кому дать кипятильник, кому-то чашку, кому-то печенье, шоколад, вафли, все понемножку, а не одному все свалить. Кому-то пиджак, свитер, шапка, новые носки, зубная паста, крем для бритья. Часы снял с руки и отдал им».
Провожать Виктора выстроилась целая очередь добровольцев. Они подходили целыми компаниями, чтобы обнять, передать просьбы на свободу, что-то попросить.
Обычно людей выпускают тихо, почти незаметно, — говорит собеседник. А его не хотели выпускать. Почему так, у него нет ответа. Возможно, секрет в его харизматичной улыбке, которая поднимала на зоне дух, а может, и в том, что он не разделял сидельцев по должностям, не боялся разговаривать с бывшим служащим КГБ и дружил с судьей, осужденным за взятки. В «Витьбе» отбывают наказание многие бывшие госслужащие.
До вокзала он добрался на такси. Оттуда маршруткой до Минска и с пересадкой в Щучине, куда доехал около 17 часов. У водителя попросил позвонить жене, что скоро будет. Высадился на трассе.
«И вот я смотрю, ко мне со всех сторон по лужайкам бегут люди. Облили с ног до головы шампанским. Начали обнимать. Мы плакали, много плакали, просто без слов», — вспоминает счастливый день Виктор.
В первую неделю после колонии он снова привыкает к свободе, занимается домашними делами, проводит время с семьей. Ходит каждый день в одной и той же одежде, потому что, по его словам, еще не разобрал свои домашние вещи.
«Я не знаю, что чувствую. Потом вдруг у меня заболела голова, хотя я не болею, потом хочется есть, есть, а через пять минут — снова», — говорит недавний заключенный. Ему пока сложно вернуться к нормальной жизни.
«Там 80% сидят из этих 3%»
Виктор говорит, что в «политических» недостатка не было нигде. По его словам, в каждой камере СИЗО с ним сидели по 2−3 человека с политическими делами, сейчас в «Витьбе» около 70 политзаключенных. В колонии те, кто стоит на учете как «экстремист», обязаны носить желтые бирки.
«Там 80% сидят из этих 3%, — шутит Виктор. — Их главная цель — обмануть своего соседа, сначала съесть чужое, а своего не трогать».
Человеческого, по его мнению, на зоне нет ничего. Раньше осужденные сдерживали свои обещания, а теперь не выполняют. Если кто-то одолжит что-то другому, вряд ли ему это отдадут. Человечности со стороны персонала Виктор также не встречал. Если кто-то выглядел как хороший человек, он боялся это показать, чтобы его не «сдали» начальству коллеги.
«Политические» стали отходить от «зэчья». Они там курят, «чаи гоняют», а мы зарядку делаем, читаем, занимаемся другой работой", — рассказывает бывший заключенный.
В колонии Виктор работал подсобным рабочим по дереву. Он заработал 4 рубля за 4 месяца.
«На промзоне приветствуется все тупое, дурное. Если дашь хороший совет, это не приветствуется. А если придумываешь, как всем усложнить жизнь, чтобы доску, например, принести не напрямик, а в обход», — рассказывает заключенный о порядках.
«Через щелку в грязном окне увидеть улицу — счастье»
Об условиях заключенный кратко говорит: было тяжело. Каждый день — как испытание. Не знаешь, где будешь через минуту. В колонии тяжелее, чем в СИЗО, потому что вообще нет личного времени и места.
«Гродненская тюрьма возвращает в средневековье. На стенах плесень», — вспоминает Виктор.
Как самые тяжелые моменты Виктор вспоминает время карантина и время в «стакане», когда помещение перенаселено в несколько раз, «как шпроты в банке». Трудным был долгий этап в колонию. Руки скованы спереди наручниками, «собаки ноги чуть ли не грызут», а вам нужно нести свои две огромные сумки с вещами, бросить их в вагон. Нет и речи о том, что конвоиры помогут.
По окончании следствия по делу Царикевича его поместили в одиночную камеру на 21 день. Оттуда его регулярно вызывали на переговоры. От него ожидали, что он даст показания или свидетельства против других. Он ничего не сказал.
«Когда я провел неделю в одиночке, у меня в камере появилась одна мошка, маленькая мошка. Я был так счастлив, что был там не один», — говорит бывший заключенный.
Маленькой радостью было увидеть город по дороге в суд.
«Через щелку в грязном окне увидеть улицу — счастье. Я не видел снега этой зимой», — говорит Виктор.
Чтобы проверить себя на выносливость в условиях ежедневных стрессов, он бросил курить в тюрьме.
Однако при этом старался оставаться бодрым.
«Может, я только один день грустил, когда у ребенка был день рождения. Но долго не могу грузиться… На Новый год было грустно, а потом все равно весело. Кто-то запустил салют за воротами гродненской тюрьмы», — вспоминает он.
Виктор говорит, что улыбаться в заключении не принято. Если сотрудник видит улыбку, он может прийти со «шмоном», потому что улыбка говорит о том, что человек не сломлен, поэтому у него возникают дополнительные трудности. Но внутреннее настроение, по его мнению, — это именно то, чего нельзя отнять.
В «Витьбе» он видел, что люди очень подавлены.
«Я не боялся улыбаться. Не надо опускать нос. Я был первым, кто стал там поднимать дух. Были и те, кто носы повесили. Я научил их здороваться, теперь все так здороваются», — говорит Виктор и показывает знак «виктория» и сжатый кулак.
«Когда их будут судить, я буду за то, чтобы судили нестрого»
«Витьба» считается показательной колонией, потому что здесь есть бывшие прокуроры, следователи, судьи, бизнесмены. По наблюдениям Виктора, есть разделение заключенных по прежним должностям. «Простые люди» боятся подходить к «госслужащим», хотя хотели бы попросить совета в своих делах. Сам он так не разделял людей, а относился к ним по человеческим качествам.
«Я любому мог сказать, что он убийца, если он сидел за убийство. Не боюсь это сказать. Там так не принято», — говорит Виктор.
Бывшему сотруднику КГБ, которому дали 15 лет за измену государству путем передачи секретной информации, Виктор говорил в лицо, что тот виновен.
«Говорю: «Сколько бы ты дал себе, если бы судили себя?» — «Лет 7−8». — «Вот и сиди. Кто виноват, что система такая жестокая? Ты сам себя осудил. Ты преступник. Ты хотел 7−8, а система захотела 15», — пересказывает диалог собеседник.
Царикевич считает, что сотрудники побаивались его, потому что он не боялся. Колонну, в которой он шел на работу, могли не пересчитывать, не проверять, опускали глаза на митинге, после того как написал жалобу на них в Генпрокуратуру.
«Они чувствуют, что когда-нибудь с ними что-то будет», — считает бывший заключенный.
Он убежден, что ожидать от тюремного персонала чего-то хорошего не стоит, как и верить им.
«Если их будут судить, я, вероятно, буду одним из немногих, кто скажет, что их нельзя судить строго. Чтобы они увидели, что не только зло бывает, чтобы они почувствовали, что может быть что-то хорошее», — говорит Царикевич о будущем.
«Зачем тогда вообще было поднимать голову?»
В июле Царикевич получил письмо от Юрия Воскресенского с предложением написать прошение о помиловании. Виктор не ответил на него.
Он рассказал, что 30 мая в колонию приехали представители Генпрокуратуры, вызвали по очереди всех, кто стоит на учете как «экстремисты», и уговаривали написать такое же прошение. 6−7 человек согласились. Однако позже их родственникам в Генпрокуратуре сказали, что никаких бумаг у них нет. Позже их нашли у Воскресенского, говорит Царикевич. Теперь заключенные больше не доверяют таким предложениям.
Виктор считает, что внутри колонии никого не будут осуждать, если они напишут прошение о помиловании, потому что это личное дело каждого.
Что касается общего настроения заключенных, собеседник убежден, что большинство продолжает надеяться на скорые перемены.
«До нынешнего времени люди все еще сидят и думают, что что-то вот-вот изменится. Все, что построено на насилии, недолговечно… Надежда там никогда не умрет. Каждый вечер по СТВ новости. Это как закон — прийти и послушать хотя бы анонс — может, что-то изменилось», — говорит Виктор.
Сам верит в лучшее, уезжать из страны не планирует.
«Все будет хорошо. Ход истории не изменить. Сидеть, повесив носы, — зачем? Пусть год, пусть два, все равно что-то изменится. Пусть даже пять. Надо остаться и своими руками построить страну … Зачем тогда вообще было поднимать голову?» — говорит он.