В сентябре у теле- и радиоведущей Катерины Пытлевой началась химиотерапия. На первый сеанс она взяла с собой книгу, блокнот с карандашами и ноутбук. Думала, три часа, пока препарат из капельницы будет поступать в кровь, потратить на себя, но не сдержалась и решила поработать. Монтировала, заполняла план-контент и даже записала видео-интервью с экономистом. Это должен был быть серьезный текст о том, как жить, когда в ДНК «зашит» не только рак, но и любимое дело, но все пошло не совсем по плану.
Катерина с семьей живет в Вильнюсе. Журналистка — программный директор «Маланка.Media». Летом ей поставили диагноз — рак груди третьей стадии с микрометостазом и удалили опухоль. Сейчас она проходит «химию». Всего восемь курсов — четыре красные (супертоксичные) и четыре белые (полегче). Позади два сеанса, через неделю, если все будет хорошо, третий. Начинаем с простого: «Вы как?»
— Я прекрасно, причем во всех смыслах, — отвечает Катерина. — У меня будто началась новая жизнь. Никакой трагедии в том, что случилось, нет. Наоборот, происходит какая-то тотальная перезагрузка. Я стала больше внимания уделять себе. Чаще отдыхать. В то же время, у меня все кипит. Прибавилось моральных и физических сил для новых проектов. «Химию» мой организм переносит нормально, так что физически я себя тоже чувствую хорошо.
— Почему вы называете этот период «новая жизнь»?
— Потому что обычно ты как белка в колесе: крутишься, крутишься, бежишь куда-то. Не всегда есть время и возможность, чтобы остановиться и понять, куда ты бежишь, зачем? Болезнь заставила провести тотальную переоценку всего. Я бы назвала это инвентаризация жизни. «Прохожусь» по всем сферам, выбрасываю ненужное. Смотрю, что я делала не так, где себя не берегла, и почему мой организм сдался.
Я человек, который болеет своим делом и мало разделяет жизнь на жизнь и на работу. У меня это все вместе. С одной стороны — это здорово, ведь одно подпитывает другое. Со второй… До рождения детей у меня же было по пять работ, одна из них — утренние эфиры на радио. Всем хотелось заниматься, все делать. А где брать время? Урезать у сна. Я спала по три-четыре часа в сутки. Это минимум, при котором я могу функционировать. Мне казалось, это нормально. Если получалось подремать шесть часов, классно. Последние полгода у меня было двое суток в неделю, когда я работала не только днем, но и почти всю ночь. Монтировала, писала сценарии. Потом на три часа ложилась — и дальше работать, заниматься детьми, домашними делами. С болезнью я стала заставлять себя по-другому составлять свой график: сплю минимум шесть часов и не позволяю себе работать в ночь.
— В Facebook вы написали, что готовились к «химии», словно к марафону. Это как?
— «Химия» — это удар по организму, чтобы организм его выдержал, он должен быть максимально собран. Это как у спортсменов, которые настраиваются на марафон или олимпийское достижение. Подготовиться к этому можно с помощью спорта и правильного питания. Они всегда присутствовали в моей жизни.
После операции (в начале августа Катерина удалили левую грудь. — Прим. ред.) каждое утро я начинала с зарядки на 30−40 минут. Делала ее либо дома, либо в спортзале. Там занималась на тренажерах. Затем — бассейн и с разрешения врачей — баня. Она хороша для сердечно-сосудистой системы. В зал ходила два-три раза в неделю в зависимости от самочувствия. Сейчас, во время «химии», тренируюсь дома.
Плюс продолжаю правильно питаться. Уже месяца четыре как я отказалась от жареного. Очень редко и совсем немного могу позволить себе, когда с детьми идем в кафе. Ем печеное, вареное, тушеное, а еще много сырых овощей, фруктов и орехов. Это помогает разгрузить пищеварительную систему. К тому же я вегетарианка. Сейчас количество животного белка я снизила почти до веганского уровня.
— Сработало?
— Сложно сказать, но врач удивилась, что после двух курсов меня даже не тошнило. Когда я пришла делать первый, мне прописали и таблетки от тошноты, и уколы. С посылом, если одно не подействует, попробуйте второе. Меня это насторожило, но после первой «химии» медик приятно удивилась: «Тебе повезло, что твой организм так реагирует». Хотя я все равно ждала и жду подвоха. Слышала, бывает накопительный эффект.
Не знаю, то, что я так все переношу, это особенность организма или мой комплексный подход. Врач, думаю, тоже не может на это ответить. В любом случае, такой образ жизни явно не вредит. Я себя чувствую активной, полной энергии, а значит, все делаю правильно.
— А еще говорят, готовясь к «химии», вы даже тазик специально купили.
— Ну, а как? У меня дома не было тазика. Я смотрю, что происходит с Катей Водоносовой (музыкант и телеведущая, у которой также обнаружили рак. — Прим. ред.). Где-то через месяц со мной случается то, что с ней. Вижу, ей плохо, она по несколько дней лежит, ее тошнит. Подумала: и мне нужен тазик. Ну не в кастрюлю же… Или бегать. Мало ли в каком я буду состоянии. А потом, если прокипятить, глядишь, пригодится и рыбу солить.
— Купили самый яркий?
— Нет, металлический, чтобы потом в походы брать. Я же женщина практичная, не покупаю то, что не понадобится в хозяйстве.
«На „химии“ брала интервью по Zoom»
«Химия» у Катерины началась в середине сентября. На все про всё должно уйти месяца четыре. Курсы красной делают с перерывами в три недели, между белыми промежутки поменьше. Как все это происходит?
— Утром я приезжаю в больницу, сдаю анализ. Если он хороший, иду на «химию», иначе ее переносят. Пока перенос у меня был лишь раз. Из-за того, что иммунитет сильно упал, вводить препарат стало опасно. Мне дали уколов и неделю на восстановление. Потом я пришла, сдала анализ — и все было хорошо. Мне поставили капельницу и через три часа я уехала домой.
— О чем вы думали эти три часа?
— Я работала (смеется). Так как операцию мне делали слева и там удаляли лимфоузлы, капельницу мне могут ставить только в правую руку. А левой я работаю на ноутбуке. На первой «химии» записывала интервью с экономисткой из BEROC Анастасией Лузгиной, на второй с юристом Артемом Проскаловичем.
— Собеседники знали где вы?
— Да, но я прям не говорила, что я на «химии», объясняла: «Я на процедуре». В Zoom же не видно, что у меня в руке капельница, просто я сижу в маске в каком-то кресле. И все, ничего шокирующего. Ну, а что сидеть? Я думала, может нужно в это время что-то посмотреть или почитать, чтобы для себя. Купила блокнот с карандашами, собиралась рисовать нейрографики, но мне не хочется этим заниматься. Вот люди с диабетом, они же, когда колют уколы, не делают из этого какой-то ритуал, а зачем мне с «химией» так поступать? Просто сейчас лечение — часть моей жизни, но это не значит, что все остальное должно стоять на паузе.
— По ощущениям ваши две «химии» отличались?
— Вторая легче прошла. После первой было чувство, словно мне на голову надели звенящее ведро, и ощущение, будто ты траванулся. Правда, меня не рвало, но чуть-чуть мутило. Некоторые говорят, это состояние похоже на похмелье или токсикоз. Токсикоза у меня не было, а относительно похмелья — похмелье тяжелее. Конечно, не очень приятно, но не критично. В этот день я чувствовала усталость. Вернувшись домой, до ночи работала, а на следующий день спала. После второй «химии» у меня не было потребности много отдыхать: на утро мы пошли гулять, хотелось дышать воздухом.
А еще, когда готовилась к первой «химии», знакомая, которая уже перешла в ремиссию, предупредила: «В первые сутки после курса не ешь то, что любишь, потому что потом тебя насовсем от этого отвернет». Я так и сделала. Специально закупила спортивные супчики, где есть все необходимые вещества и микроэлементы, при этом, чтобы если тошнить, то легко. Смеси до сих пор стоят у меня в шкафчике, но сейчас запах этого супа вызывает у меня отвращение. Наверное, в этот период организм ставит равно между «химией» — отравой, и тем, что ты потреблял. Он же не знает из-за чего тебе плохо. Во второй раз такого уже не было. Наоборот, мне прям хотелось поесть.
— За лечение вам в Литве нужно платить?
— Нет, все покрывает страховка.
«Когда поняла, что виски поредели, не видела смысла цепляться за волосы»
— 8 октября в Facebook вы написали: «Пачалося… Якога колеру парык для эфіраў абраць?» В какой момент вы поняли, что пора бриться налысо?
— Волосы у меня долго не выпадали, я даже удивлялась. Читала, что обычно это начинает происходить через недели две-три после первой «химии», а у меня все не выпадали и не выпадали. А потом, как сейчас помню, мы сидели в кафе с детьми и мужем, я провела по голове, и в руках остался клок. В течение суток это усилилось. Расчесываешься, куча волос на расческе, помоешь голову, вся раковина в волосах. На утро на подушке прям россыпь. Когда поняла, что виски поредели, не видела смысла цепляться за волосы. Для меня побриться налысо не проблема. Я трижды по собственной воле без всяких болезней ходила с такой прической. Тут вопрос был в том, что нужно найти парик для съемок. В Литве это оказалось не так просто, но как только мы его подобрали, в тот же вечер муж помог мне подстричься.
— Как это было?
— По-бытовому. Взяла бритву мужа, сказала: «Я сама состригу, а где не достану, подравняешь». Он ответил: «Хорошо». И, так как обычно я совмещаю сразу несколько дел, слушая интервью какого-то эксперта по поводу ситуации в Украине, я побрилась по черновому. Муж проверил, затем взял другую насадку, чтобы сделать поровнее, и все.
— И как вам?
— Для меня лысина, самая удобная прическа. С ней не нужно ничего делать. Раньше я, конечно, не брилась прямо под ноль, оставляла до шести миллиметров, но ничего. Сейчас мне тоже комфортно, и детям очень нравится. Они любят трогать меня за голову. Я бы и раньше так брилась, но лет десять назад муж попросил: «Давай ты не будешь стричься налысо, мне не очень нравится». И я больше этого не делала.
— А сейчас он что говорит?
— Воспринимает как данность. Шутит: «Лысая башка, дай пирожка». Иногда любя называет «лысик мой». Парик мы ездили выбирать вместе. Он мой главный советчик. Купили то, что нравится и мне, и ему.
Если честно, когда мы собрались мерить парик, у меня не было конкретного видения, какую прическу я хочу. Я же вольна выбрать что захочу. Думали, нужно как у Умы Турман в «Криминальном чтиве», черное каре. Померила, но не то пальто. Пробовала разные варианты — длинные, светлые, рыжие, вьющиеся, но остановились на коротких. С ними не видно, что ты в парике. Сейчас у меня цвет темный шоколад. Мне, кстати, парикмахер когда-то советовал в такой перейти, говорил, пойдет. И вот совпало, что я к нему пришла. Пусть и не со своими волосами. Мужу прям очень нравится образ, в котором я теперь в кадре.
— Почему решили купить парик? Анна Красулина, пресс-секретарь Светланы Тихановской в комментариях вам, например, писала, что и без парика будет стильно.
— Все мне это писали (смеется). Да я и сама знаю: мне лысина идет. Но тут вопрос, в каком жанре я работаю. Мне не хотелось, чтобы моя лысая голова, фактически мое личное дело, отвлекало людей от тем, которые я поднимаю. У меня не молодежная программа. Я рассказываю о политике и будущем Беларуси. Плюс на «Маланке» очень возрастная аудитория.
В обычной же жизни я хожу без парика. Купила себе несколько шапок. У меня немного поменялся стиль. Мой образ теперь пляшет вокруг прически. Это интересно, и своего рода эксперимент.
— Дети знают, почему вы побрили голову?
— Они знают, что я болею, и это все из-за лекарств. Но они также знают, что волосы вырастут, и им хочется первыми это заметить. У них есть лупы, и они в лупы рассматривают мою голову. Порой в эти моменты я слышу: «О, я вижу, тут уже начало расти».
«Еще до того, как поставили диагноз, меня накрыла паническая атака»
В дни, когда Катерине делали «химию», в офис она не ездила, но продолжала работать из дома. Первые сутки, говорит, себя бережет, работает лежа, спит по восемь-девять часов и даже днем подремать себе разрешает. Но почему вовсе не поставить на время курсов работу на паузу?
— Это скучно. А что тогда делать? Только лечится? — вопросами на вопрос отвечает собеседница. — Я не считаю, что нужно делать культ из болезни. Конечно, можно было бы, заняться чем-то другим, но зачем, если мне нравится то, что я делаю. Взять отпуск, и что? Опять же есть бытовые моменты: нужно добывать деньги. У меня дети, семья. Сидеть на шее у мужа — это вообще не про меня. Я работала даже в декрете и из роддома.
Да и, работа меня всегда спасала. Наверное, поэтому я такой трудоголик. С 14 лет, когда в семье после смерти мамы (мама Катерины ушла из-за рака. — Прим. ред.) была тяжелая ситуация, мне помогло лишь то, что я устроилась на телевидение. Работа дает мне возможность переключиться, не фокусироваться на чем-то одном.
— Это не страх что-то не успеть?
— Нет, ни разу. За двадцать лет в профессии я успела все, что хотела, но могу больше.
— Из-за состояния случались моменты, когда на работе вы понимали: больше не могу?
— Еще до того, как мне поставили диагноз, и я была в моменте ожидания, меня накрыла паническая атака. До этого мне озвучили, что возможно, в печени у меня метастазы. Я жила от одного исследования до другого. Фоном на подкорке сидело: происходит что-то страшное. Меня раздирали надежда и обреченность. Психике это нужно переварить. Как-то в прямом эфире я стала задыхаться. Причем, я не могла понять, что это. У нас была дискуссия, мы общались с экономистом — и вдруг в горле появился ком. Благо, я была с напарником. Знаками показала: отключите меня и уберите из кадра. И, пока спикер отвечал, выползла из студии. К счастью, это были последние десять минут эфира. Такое со мной случилось впервые. Я не понимала, что происходит. Не знала, что когда тебя колотит, ты не можешь сглотнуть и глубоко вдохнуть, это паническая атака. Мне вызвали скорую, и уже врачи сказали: «Вам нужно спокойнее все воспринимать».
После атаки мы с психологом занялась устранением этой проблемы. К специалисту я записалась, когда я поняла, что у меня рак. С его помощью я собралась и продолжила работать. Есть подозрение, что всего до операции у меня было около десяти таких приступов, но не с меньшей интенсивностью. Благодаря терапии я поняла, как ловить эти моменты, и что с ними делать.
— И даже в этот момент мыслей про отпуск у вас не появилось?! Как-то вы себя совсем не жалеете.
— Я себя очень даже жалею, точнее не жалею, а берегу. Жалость плохое чувство.
— Интервью «Нашай ніве» вы рассказывали, что после того, как написали в соцсетях про свой рак, столкнулись не только с волной поддержки, но и негатива. Как вы для себя объясняете, почему люди такие злые?
— Кого-то недолюбили, кого-то обидели. В соцсетях мне пишут разное. Чаще всего это связано с моей гражданской позицией. В болезни люди, видимо, чувствуют мою слабость. Вот и давят на нее, так как по-другому не могут сделать мне больно. Пишут: «Задумайся, Катя, это все из-за того, что ты на этой стороне, а не на той», «Карма тебя догоняет из-за того, что ты рассказываешь нам не такое, как по телевизору». Особенно словоохотливые ребята в «Одноклассниках». Я редко туда захожу, но в личку мне там присылают прямо пространные полотна. Некоторые напрягаются, оставляют сообщения в течение месяца. Пишут: «Если не отвечаешь, значит, ты все поняла». Видимо, людям хочется подпитки своих эмоций. Но лучший способ взаимодействия с троллем — отсутствие взаимодействия, поэтому на такие сообщения и комментарии я никак не реагирую. Если честно, мне жаль этих людей. Им приходится жить с такой темнотой в душе. А я живу со светом. Мне легко, а за них грустно.
— Вы сами задавались вопросом, почему все это на вас свалилось?
— Я знаю, почему. Недавно закончился «Розовый октябрь» (компания против рака груди. — Прим. ред.). Там была небольшая лекция, где ученый рассказал, что они с группой исследователей выяснили: раковые клетки есть у каждого, вопрос, что с ними будет. «Запустятся» ли они, зависит в том числе, и от образа жизни человека. Моя опухоль гормонозависимая. У меня было три ЭКО подряд. Во время них организм получает ядерные дозы гормонов. Велика вероятность, что они не прошли незамеченными моим организмом и могли спровоцировать болезнь. Возможно, свою роль в этом сыграли стрессы и плохие новости, но основное — ЭКО.
— Ого, вы так по-научному ответили. Я думала, вы скажете что-то философское.
— Я биолог по образованию. Болезнь — это физиологические процессы, и объяснять их каким-то тонкими материями, мне кажется, неправильно. Это физиология, нужно понимать, как и что работает в нашем организме.
— Что сейчас говорят врачи по вашему состоянию?
— Шансы хорошие, опухоль у меня неагрессивная. Метастаз был микро. Тут все как-то вдохновляет.
Главная проблема: мой рак генетический, важно, чтобы он не появился снова. Опухоль и метастаз мне удалили. После «химии» меня скорее всего ждет облучение, чтобы убрать раковые клетки, которые, возможно, еще остались в моем организме. Затем начнется гормонотерапия. Это лечение на пятилетку. Параллельно, так как форма мутации, которая определила мою болезнь, возвращается в грудь и яичники, меня ждет две операции по их удалению. Потом, надеюсь, анализы покажут, что все, болезни больше нет. Ремиссия.
— В Facebook вы писали, определить, что рак вы получили в наследство, вам помогло сложное генетическое исследование. Можете рассказать.
— Если совсем просто: есть два основных гена рака молочной железы BRCA1 и BRCA2. В них могут быть десятки мутаций, которые вызывают болезнь. В Беларуси во время самого распространенного анализа в этих генах ищут, по-моему, мутаций шесть. Мне сделали такое исследование в Литве. Результат — отрицательный, то есть у меня якобы нет генетической предрасположенности к раку. Но генетик, узнав мою историю (кроме мамы, в семье Катерины раком болела бабушка, ее не стало, и три тети, они живы. — Прим. ред.), сказала: «Давайте докапываться до сути». И назначила еще один редкий развернутый анализ. Для него используются сложные и дорогие реактивы, поэтому специалисты, которые его делают, ждут, пока соберется группа из нескольких пациентов. Результаты готовились четыре месяца. Они показали: рак я получила в наследство. Благодаря этой информации, мне можно удалить правую грудь и яичники. Иначе, несмотря на то, что я хотела это сделать, без показаний врачи бы мне не разрешили. Все-таки это калечащая операция. В итоге мне бы пришлось жить на пороховой бочке до конца жизни.
«Меня не предупредили, что это будут какие-то обнаженные снимки»
После мастэктомии — операции по удалению груди, на месте левой груди у Катерины осталось лишь «два сшитых кусочка кожи». Как и когда ей будут делать реконструкцию, она не узнавала. Говорит, скорее всего это случится не раньше, чем через год-полтора, а сейчас есть дела поважнее.
— Для многих женщин грудь — важная часть тела. А каково это, когда просыпаешься, а ее нет?
— Не знаю, мне удобно (смеется). Сейчас я хожу с протезом. Единственное, у меня был маленький пунктик, когда после операции я пошла в спортзал и бассейн. Там общий душ, раздевалка. Думала, стоит ли мне этот протез в купальник засовывать. Плюс, так как шрам еще только заживал, и швы мне еще не сняли, все это выглядело не очень эстетично, и мне не хотелось шокировать людей. Размышляла, как быть, а потом решила просто забить. У кого-то нет руки, у кого-то ноги, у меня — груди. Ну и что? Разве я становлюсь из-за этого каким-то неполноценным человеком? Нет.
— В итоге ловили на себе взгляды?
— Нет, ничего очевидного не заметила.
— Зато снялись в своей первой фотосессии ню. Долго соглашались?
— Если честно, согласилась не зная. Меня не предупредили, что это будут какие-то обнаженные снимки. У меня взяли интервью, потом должен был приехать фотограф. Он, когда со мной связался, сказал, что хотел бы сделать съемку в домашней обстановке (не в парке и не в городе). Я решила, мало ли какая концепция у человека. Мы договорились встретиться в офисе, там он мне все рассказал. Я ответила: «Окей, а как мы будем это осуществлять?» И спросила: «Оголяться по пояс?»
Мы прикрыли дверь в одном из помещений, и все отсняли. Это было немного странно, хотя я человек не стеснительный, и с фотографом повезло — он талантливый. Плюс я и сама хотела зафиксировать эту веху в моей жизни. Единственный дискомфорт, что все происходило впопыхах. В соседнем помещении строители делали нашу новую студию.
— Что сложнее, остаться перед камерой без одежды или перед обществом без волос?
— Ничего не сложно, вообще пофиг (смеется). Во время фотосессии я больше переживала, что я не успела покрыть ногти хотя бы бесцветным лаком. Думала: «Ну как так, Катя, ты же вроде к съемкам готовилась».
— Катя, когда мир сходит с ума, а вас еще и болезнь накрыла, как не поехать крышей?
— Искать простые радости и наслаждаться ими.
— Какие они у вас?
— У меня их много. Обнимашки с детьми и мужем, прогулки, игры, музыка, спорт. Совместное времяпрепровождение с коллегами и друзьями. А еще многое на работе меня радует. Например, проект получился или не было никаких ресурсов, а тут раз — и все сложилось. Нужно фокусироваться на этом.
— Мы разговариваем почти два часа и все это время вы суперпозитивная. Кажется, вы очень сильный человек, но бывают же моменты, когда вы сдаетесь? Как это выглядит?
— Нет, не бывает такого. У каждого свой жизненный путь. Каждый делает из него определенные выводы и приходит к определенным типам реакций на какие-либо события. У меня в жизни было очень много нехороших событий — смерть родителей, смерть дочери. Каждый раз, пока я справлялась с очередной трагедией, у меня вырабатывался иммунитет и крепость психики. В общем, зрели стальные яйца. Сейчас они созрели, поэтому я не расклеиваюсь и так позитивно на все реагирую.
