Белорусский военный врач Сергей Рубаник не так давно он вернулся из Ливана. В течение года врач работал в интернациональном госпитале, который находится на территории военной базы в населенном пункте Накура. На юге страны — по-прежнему неспокойно, поэтому военнослужащие, а особенно местные жители, рады любой помощи, а тем более профессиональной и квалифицированной. Свою историю он рассказал Кристине Чабан из МЛЫН.BY.
Как проходит подготовка к миссии ООН в Ливане
После университета Сергей служил в Слониме, в медицинской роте по специализации «анестезиолог-реаниматолог». Начальник медицинской службы спросил у Сергея, согласен ли он поехать в Ливан в составе миссии ООН. Сергей посоветовался с семьей и решил: почему бы и нет. Так он отправился в первую миссию в 2012 году.
Чтобы попасть в миротворческую миссию, недостаточно быть просто врачом, отмечает Сергей. Без знания иностранного там нечего делать.
— Поэтому меня отправили на специализированные курсы в Военной академии. Там мы изучали английский язык, основы миротворческой деятельности, международное гуманитарное право, прошли морально-психологическую подготовку, специальную подготовку и многое другое, — поделился он.
В интернациональном госпитале временных сил ООН в Ливане начальник приемного отделения — врач-хирург медицинского отряда специального назначения 432-го Главного военного клинического медицинского центра, подполковник медицинской службы Вооруженных Сил Сергей Рубаник был уже трижды: с 2012—2013 анестезиологом-реаниматологом, в 2017—2018 — хирургом и 2021−2022 — также хирургом.
«После каждой миссии я терял близкого человека»
В этот раз в Ливане было все так, как Сергей запомнил: на всех въездах находились блокпосты, а на военной базе, которая находилась в полутора километрах от границы Израиля, по всему периметру стояли двухметровые железобетонные плиты с колючей проволокой.
— Почему вы поехали туда вновь, спустя три года?
— Честно скажу, начальник попросил съездить «крайний раз». Дома с женой и дочкой устроили семейный совет и все обсудили. Жена сказала, что поддержит любое мое решение. Дочка тоже поддержала, добавив «ты же глава семьи, тебе виднее».
— А как отреагировали мама с папой? Помнится, что и в прошлый раз не особо отпускать хотели…
— Мама была в шоке, говорила, что пойдет к министру обороны (смеется). Говорила, мол, ты что еще не наездился?! Я ее успокоил и ответил, что я человек военный, и пока ношу погоны — обязан выполнять свой долг. К тому же, по контракту меня могут раз в пять лет вызвать в служебную командировку.
А папа отреагировал не так эмоционально. По-отцовски. Единственное, о чем я попросил его — дождаться меня, все же возраст уже. Сейчас ему 75 лет.
После первой миссии я потерял родного дядю — он трагически погиб в автомобильной катастрофе. После второй миссии я похоронил бабушку. В третью миссию — тещу. Конечно, было не по себе, потому что не смог прилететь, поддержать жену. Но это судьба, это жизнь, от которой никуда не деться. К сожалению, невозможно ничего предугадать.
— А за то время, что вы были в миссии, там, в Ливане, кто-то умирал?
— Да. Часто обращались с травмами после ДТП с участием мотоциклов и скутеров (там ПДД есть, но люди ездят по каким-то своим законам). Мы их называли «хрустики», а водителей — «камикадзе» — они ездили без прав и шлемов.
Часто привозили людей в возрасте, они умирали в результате хронических заболеваний.
Было и две смерти среди военнослужащих. Так, 35-летний офицер-майор ганиец скончался предварительно от тромбоэмболии легочной артерии. Он жаловался на боль в ноге. Пока его везли к нам — он скончался в дороге. Привезли его уже мертвым.
А в августе 37-летний испанский офицер умер от физической нагрузки.
К слову, в прошлой миссии был похожий случай: молодой 35-летний индонезийский офицер тоже скончался от физнагрузки. Он надел на себя бронижелет и побежал в горы на базе. В жару! Поймал солнечный удар, в результате чего его сердце не выдержало. Мужчину даже не успели довезти. Он скончался.
— В этом случае, спорт — зло…
— Да.
— А вы не занимались спортом?
— Нет. Раньше занимался восемь лет вольной борьбой. Но сейчас я немолодой уже, мне 47 лет. В моем возрасте уже и давление начало скакать, поэтому активный спорт я бросил. И тяжелой атлетикой заниматься там опасался. К тому же, если 35-летние умирают — надо как-то задуматься над этим вопросом. Я же не бессмертный. Но в душе я всегда молодой, — с улыбкой говорит Сергей. — В Ливане мы изредка играли в большой теннис и чаще — в нарды.
— А три года назад вы и в баскетбол, и в волейбол играли…
— В этом году даже и времени не было. Когда я приехал — была ротация индийской группы. К тому же некоторые врачи ушли в отпуска. Я был и за интерниста, и лор-врача, и ортопеда, и хирурга — все в одном лице. В помощниках были офтальмолог, УЗИст — он же и радиолог. Я принимал в день по 30−40 человек — от гражданских до военных. Из кабинета в конце дня не выходил, а выползал.
— Говоря о возрасте, как к вам обращались коллеги?
— В миссии меня называли uncle Rubi (дядя Руби). Индонезы даже думали, что у меня такая фамилия (смеется).
«За год похудел на 10 кг»
На территории военной базы построено несколько магазинов, где можно приобрести самое необходимое. Там же работают спортивные залы, теннисный корт. Миротворцы же питаются в столовой, которая находится на территории базы. Но, как признается Сергей, еда быстро приедается, а порой ее и вовсе есть невозможно. Всему виной острая, насыщенная специями пища.
— Какая кухня там была?
— Так как это интернациональная столовая — конкретно одной кухни там не было. Был шведский стол с блюдами из круп, овощей и мяса.
— А что подавали на завтрак, обед и ужин?
— Утром: оливки, помидоры, огурцы, капуста; кипяченое молоко, вареные яйца, обжаренные тосты, омлет с картошкой и овощами; куриные и говяжьи сосиски, стейк. Завтрак был еще хорошим — питаться можно было. Мы иногда брали с собой контейнеры и набирали в них колбасу, бекон и яйца, чтобы вечером пожарить.
На обед там стояли салат (капуста, нарезанная огромными кусками, помидоры, огурцы и перец), два вида «супа» — чечевичный или вода с овощами (спаржа, фасоль). Далее — рис и картошка, которую они ну совсем готовить не умеют. Ее перчили до такой степени, что есть ее было невозможно! Иногда в меню было и пюре, но с ним у них тоже были проблемы: картошку могли не дочистить; ни масла, ни молока там тоже не было, зато, опять же, было много перца. По сути, это было не пюре, а толченая картошка — все. Вкуса картошки как такового не чувствовалось, зато специй — сполна. Единственное, что у них получалось — жареная скумбрия. Ели в основном, чтобы забить желудок и выживать.
А на ужин было то, что оставалось после завтрака и обеда. Все как в самой знаменитой фразе: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу».
— Поэтому вы и потеряли 10 килограмм?
— Ну да, — вздыхая говорит Сергей. — Сейчас новый анестезиолог туда приехал. И он говорит: «Не знаю, как вы год выдержали. Я месяц здесь и уже не могу. Из-за отсутствия разнообразия уже отвращение ко всему». Поэтому мы, по возможности, готовили сами.
— А что готовили?
— По большим праздникам делали барбекю из свинины или говядины. Готовили драники, естественно. Сами лепили пельмени, как в том самом фильме «Особенностях национальной рыбалки». Бабку тоже сами запекали — для этого купили духовой шкаф. Пекли блины. К слову, в последнее время там были проблемы с мукой — не где было ее достать. На замену приходила манка.
А еще очень любили готовить холодник на айране или лобнезе (это что-то вроде сметаны). Там же жара! Он нас очень спасал.
Была и такая ситуация, когда ребята, которые были до меня, готовили себе каждый день, потому что работники столовой бастовали и столовые вообще закрыли. Им просто выдавали продукты. Продолжалось это около месяца. Так и выживали.
— Возвращаясь к теме о потерянных килограммах — только из-за питания это произошло?
— С большего — да. Там же очень жарко. С мая по сентябрь — зной, 30−35 градусов тепла, поэтому и есть не хочется. К тому же, у нас каждое утро было построение, которое занимало минут 20−30. И в первые дни адаптации, стоя там, за пять минут мы были уже настолько мокрыми, что одежду можно было выжимать.
— Там же есть период, когда идут только дожди?
— Да, с ноября по январь была ливанская зима. Для нас это была очень комфортабельная погода. А индусы, шриланкийцы и индонезийцы чуть ли не розовые меховые наушники надевали и в бушлатах ходили (смеется). А мы как ходили, засучив рука, так ходим. И дышим полной грудью! Ведь наш сезон наступил!
— А вы им рассказывали, что у нас четыре поры года?
— Конечно. В ответ они недоверчиво говорили: «Не может быть?!». Я им еще рассказывал, что температура воздуха у нас может опускаться до -25 — этим фактом, мне кажется, я их сразил наповал. У них даже в сезон дождей температура может быть от +5 до +10 градусов. Это, примерно, как у нас около ноля.
О нелегких буднях военврача
Поскольку госпиталь находится на территории военной базы, то в первую очередь там обслуживаются военнослужащие. Но на памяти у Сергея не было ни одного случая, чтобы в медицинской помощи отказали местному населению. Более того, последние, а особенно беженцы, которых на юге Ливана немало, знают это и намеренно идут к врачам госпиталя. Во-первых, потому, что, в отличие от всех остальных учреждений здравоохранения страны, медицинская помощь там бесплатная для всех, а во-вторых, ливанцы очень доверяют профессионализму иностранных медиков.
— Как начинался ваш день?
— С раннего подъема в 6 утра (± 20 минут), завтрака и построения. Если в 6.15 ты не вышел из комнаты — значит ты уже опоздал на завтрак. В 8 утра было построение. В начале расспрашивали о жалобах или предложениях. Также обсуждались предстоящие задачи на день и новые инструкции для медиков. После этого был обход пациентов вместе с командиром госпиталя.
— И график дежурств был?
— Да, конечно. Рабочий день у всех, кто не оставался на дежурство, был с 8 до 16, плюс час на обед. В четыре часа все уходили, а дежурный врач оставался. Дежурному разрешалось уходить в свою комнату — при себе у него было три телефона: один — местный, второй — мобильный, если ты отлучился куда-то, и третий, на который тебе мог позвонить начальник медицинской службы ООН в Ливане.
Врачу могут позвонить с «ресепшена», рассказать данные о пациенте. Пациенты же делились на три категории: гуманитарный — местный житель, military — военный, UNIFIL stuff — гражданский человек, на должности, например, начальника.
По международным правилам соблюдения оказания помощи, в первую очередь мы оказываем помощь персоналу и военнослужащим ЮНИФИЛа; во вторую очередь — гражданскому или обслуживающему персоналу; в третью — гуманитарная помощь — гражданскому населению — им мы оказываем только первую неотложную помощь. На дальнейшее лечение мы права не имеем, только направить в ближайшую больницу.
На дежурстве ты решал и делал все один. В зависимости от случая вызывал рентголога, узиста, ортопеда и т.д. Если состояние неотложное — оказывал первую помощь, отложное — после осмотра направлял к тому или иному специалисту на прием.
— То есть дежурный врач работает сутки. А после — был выходной?
— Не было выходного. У нас был шестидневный рабочий день. В субботу работали с 9 до 12. Если ты в субботу или воскресенье не попадаешь на дежурство — только тогда у тебя выходной. И то тебя могли вызвать. Потому что всегда был дежурный врач, дежурный врач по медэвакуации (им мог быть любой доктор по специальности), далее на телефоне дежурные хирург, анестезиолог и т.д. Поэтому полноценные выходные были редко. Отдохнуть по-настоящему можно было в отпуске, на который давалось 30 дней.
О спасении детских жизней и большом отличии ливанской медицины от белорусской
За помощью к врачам обращались люди разных возрастов, среди пациентов были как взрослые люди, так и маленькие дети. Больше всего, что, по словам Сергея поразило его до глубины души, — безответственность и черствость родителей маленьких детей, обращавшихся за медицинской помощью.
— Был случай, когда родители приносили ребенка 4−8 месяцев, жаловались на то, что он плачет и не может уснуть ночью. Ливанский врач, по их словам, прописал антибиотики и направил к хирургу. Смотрю на ребенка, а у него — набухший палец. Смотрю на мать и задаюсь вопросом, нормальная ли она? Какие тут антибиотики — тут вскрывать нужно!
Я попросил подержать ребенка, чтобы сделать надрез на пальце. После того, как я провел эту манипуляцию, из пальца около 5−10 мл гноя вышло. Но удивительное в это даже не это, а то, что мать ребенка на перевязку потом не принесла. Только сама пришла и сказала, что ребенку легче. Но я его не видел. Что с ним было потом — не знаю.
Приносили и грудничка, у которого были ожоги лица, ушка и груди. Я подумал про себя, как же вы за ним смотрели? Оказалось, что папа курил кальян — ребенок ударил ножкой по уголькам, они на него. Итог: у ребенка ожог III степени. Мне хотелось снять ремень и отхлестать им и мамку, и папку!
Был случай, когда четырехлетнему мальчику нужно было зашить глубокую рану. Я попросил отца пройти со мной в операционную подержать малыша, так как он может брыкаться. Я уже подготовился, надел перчатки, оборачиваюсь, а там отец, теряя сознание, говорит: «Доктор, можно я выйду? Мне плохо. У меня сердце болит!». А я ему и отвечаю: «А у меня не болит? А что мне делать? Выходи!». Я позвал своих ребят, чтобы они подержали ребенка, после чего обезболил и зашил рану.
Приходится отвечать за родителей и объяснить им, как нужно следить за их же детьми — это ужасно, — вспоминает Сергей.
— Была еще очень серьезная травма: ребенок, по его словам, упал на стакан. От лодыжки до лодыжки было раздроблено сухожилие — пришлось ставить дренаж, сшивать сухожилие. Плюс ко всему, у него был перелом пяточной кости. Я сшивал полтора часа без травматолога. После чего в заключении написал: «Консультация травматолога-хирурга в городском госпитале». Однако родители привезли его снова ко мне. Говорят, «Доктор, лечите». Но я не имел права этого делать, к тому же, там требовалась серьезная операция. Поэтому я отправил их вновь с госпиталь.
Был и трагический случай — к нам поступила девочка лет 4−6 после ДТП на «хрустике». Она ехала с братом и мамой. У нее был перелом свода черепа. Мы провели операцию, заинтубировали ее и отправили в госпиталь. К сожалению, девочка умерла.
Но знаете, что самое страшное в этом? Мать даже не зашла в госпиталь, а ушла домой. А брат и вовсе ответил, что он не ее брат. Вот такое наплевательское отношение у них.
— Я читала о том, что есть в Ливане и те, кто обращаются с травмами, которым не один год. Это так?
— Да, есть такие. Приходил ко мне сириец на костылях. Травма у него была месяц назад, но при этом у него нет ни гипса, ни перевязок. Отправил его на снимок, а там кости на ноге срослись, причем неправильно.
— А раненые или беженцы к вам обращались?
— Там в основном обращались те, кто не хотели идти в гражданский госпиталь из-за отсутствия денег и страховки — сирийцы и беженцы.
Большое отличие нашей медицины от ливанской — скорая там без фельдшерской бригады. Если у нас есть и врач, и медсестры — у них скорая — это просто медицинское такси. Они ни первую помощь не окажут, ни банально капельницу не смогут поставить. И при этом, за перевозку ты обязан заплатить. Если нет страховки — привозят к нам. Мы осматриваем, и, повторюсь, если это не экстренная ситуация, мы направляем в гражданский госпиталь (где ты также должен иметь страховку). Как правило, они отказывались от помощи.
Был и удивительный случай, когда местный житель подошел и поблагодарил. А для арабов это большая редкость. До этого он ко мне обратился с болями в животе, я его осмотрел, а там — острый аппендицит. Я посоветовал ему поехать к моему местному коллеге в гражданский госпиталь и прооперироваться. Послушался, молодец.
— Вы говорили о том, что в Ливане у врачей есть 30-дневный отпуск. Чем вы занимались?
— Честно сказать? Отсыпался. Гулял вдоль набережной. В бассейн ходил. Ездил в экскурсию. Посетил старейшую винодельню Chateau Ksara («Шато Ксара»), где делают ливанское вино. Древние города Баальбек и Библос. Музей Хезболлы, крепость крестоносцев Форсе.
— А в старые места не ездили?
— Ездил в роли гида, возил новых ребят. На гору Хариса, в подземные пещеры Джейта Гротто. Ребятам понравилось больше, чем мне, так как я в этих местах был уже дважды.
«Ночь мы провели в бомбоубежище»
В случае тревоги миротворцы располагаются в бункерах. Надевают бронежилет, каску, у каждого — «тревожный чемоданчик», в котором есть самое необходимое: вода, пища, средства гигиены, сменная одежда, аптечка. Во время чрезвычайной ситуации военные медики должны прибыть в больницу, чтобы в случае массового поступления пострадавших было кому оказывать помощь.
Как признается Сергей, на Пасху в лагере была объявлена тревога. Был запуск ракет с территории Ливана в сторону Израиля. Израиль выпустил ракеты в ответ. Но даже в этой ситуации Сергей не теряет позитив и говорит, что Пасху все же отметить удалось.
— Была Пасха, 24 апреля. В этот день мы приготовили барбекю, позвали в гости россиян, индусов. Даже яйца красили, рисунки делали, а потом бились ими — все как полагается. Под вечер все уже разошлись. Мы с коллегой Николаем Николаевичем пьем кофе, как тут срабатывает сигнализация — я даже не придал этому значения, подумал — пищит и пищит себе. И мой коллега говорит: «Сергей Владимирович, поднимаемся и бежим в бомбоубежище». Я отнекивался. На что он мне говорит: «Ты что, думаешь она пищит просто так? Это значит, что там угроза ракетного удара. Вперед!». Мы надели бронежилеты, каски и спустились в бомбоубежище.
— Не страшно было?
— Да нет. Надел бронежилет, спустился и сидишь. Мы до пяти утра где-то там находились, даже поспали. Хорошо, что и на следующий день был выходной — выспались, — смеясь, отвечает Сергей.
«Врач, который не ставит перед собой цели — уже не врач»
— За что вы любите свою работу?
— В первую очередь — помогать людям. Медицина — это была моя мечта и цель, которая через много лет осуществилась. Но самое главное не просто выучиться и получить диплом, а стать ХОРОШИМ доктором. А чтобы стать таким — нужно всю жизнь чему-то учиться: у других, у пациентов, понимать их, признавать ошибки. Врач, который не ставит перед собой следующий цель — уже не врач. Медицина, наука, технологии — все это не стоит на месте. Поэтому нужно учиться.
— А какая у вас следующая цель?
— Профессиональная — окончить клиническую ординатуру по специализации «хирургия и трансплантология» и, наверное, уже открывать дорогу молодым (высшее медицинское образование, которое может получить доктор. Ординатура направлена на получение сильных практических навыков и права вести самостоятельную врачебную практику. После — аспирантура — получение кандидатской степени, освоение методов научного исследования — Прим. Авт.). Личная — умиротворения и спокойствия. Домик у озера и время, проведенное с семьей.