В Беларуси не хватает врачей. В конце осени стало еще минимум на одного медика меньше. Майю Терекулову — известную в Бобруйске педиатра, а также блогера, вынудили уволиться из детской поликлиники. Причину объяснили как и многим: вы сами знаете. Оказалось, за свою активность, как и сотни белорусов, она попала в черный список. 23 ноября у Майи был последний рабочий день. После этого она два месяца пыталась найти работу в белорусской медицине. Не вышло. Несколько дней назад врач уехала в Польшу. О том, как принимала такое решение, любви к маленьким пациентам и своей странице в соцсетях Майя рассказала блогу «Люди». Мы перепечатываем этот текст.
«Я люблю своих пациентов. Особенно младенцев, у меня руки к ним привыкшие»
Майе Терекуловой «почти 40», у нее трое детей — старшему десять, младшему пять, средней девочке девять. Медик родилась и выросла в Казахстане. Поступила в медицинский университет Караганды, а заканчивала уже Казахский национальный медицинский университет в Алматы. Вышла замуж за «очень красивого белоруса». Шутит, все сестры завидовали. В 2017-м, когда у мужа заболела мама, семья переехала в Беларусь.
— Сразу мы жили в Марьиной Горке. У меня есть подруга, у ее ребенка синдром Дауна. Когда моей дочке Еве (у девочки аутизм. — Прим. ред.) и ее сыну Андрюше было по 5−6 лет, в развитии они были одинаковые. За первый класс в специальной школе Андрюша стал писать и читать, а моя Ева в инклюзии научилась сидеть тихо и не мешать остальным, — рассказывает собеседница, как оказалась в Бобруйске. — Я понимала, специальные учебные заведения, у которых есть опыт работы с детьми с аутизмом, есть и в Минске. Но там аренда квартиры стоит 300 долларов, а в Бобруйске 100. При этом зарплаты у врачей одинаковые. Так что переехали мы ради школы.
— В детскую поликлинику в Бобруйске вы устроились в июне 2022-го, а в ноябре вам сообщили об увольнении. Как это случилось?
— В пятницу после работы мне сказали зайти к главному врачу. Мы поговорили, и мне объявили, что среда мой последний день. В субботу и воскресенье я поплакала, пострадала, меня пожалели все подруги. За выходные пережила эту новость, а в понедельник, когда пришла на работу, заставила пережить ее всех коллег. В этот день все валилось из рук. Медсестра практически расплакалась. Больше всех, мне кажется, расстроилась заведующая, потому что поставить на мое место было некого.
Когда в июне я сюда устроилась, забрала участок, разбитый на двух врачей, и обратно принимать его они отказывались: у каждого и так чрезмерная нагрузка. Заведующая сама ведет участок. Я у нее просила прощения. Мы злились на всю эту ситуацию. Я тоже жертва, но извинялась, что так вышло. Она говорила: «Да вы не виноваты».
Терять врачей тяжело. К тому же, я ценный кадр. Да, я не светило в медицине, я участковый педиатр. Нормальный, ответственный, хороший врач. Педиатры вообще дефицитные медики. Их мало, их всегда не хватает. Куда бы ты ни позвонил с вопросом «есть ли вакансия педиатра?», тебе ответят «да» и обрадуются. Когда пришла устраиваться в эту поликлинику, постучала к заведующей и спросила, нужен ли им педиатр, она всплеснула руками (она у нас человек эмоциональный) и сказала: «Наконец-то, хорошие новости».
И вот мне нужно уйти в три дня. На участке у меня 1100 детей. Врачебная зарплата в районе 300 долларов. Большой финансовой подушки нет, с мужем мы весной расстались. В Бобруйске у меня была съемная квартира. Это все сложно. У заведующей тоже шок. Ей тоже не дали время, чтобы она что-то распланировала и решила.
— Как прошла эта последняя среда?
— Среда у меня как раз «День здорового ребенка». В этот день ко мне приводят малышей до года, которые за мной закреплены, и детей с хроническими заболеваниями. Прощалась с ними. Я люблю своих пациентов. Особенно младенцев, у меня руки к ним привыкшие. Я умею с ними обращаться. У меня же своих трое. Когда спрашивали, зачем мне третий, отвечала: «Я жадная, я хочу еще. Еще любить, еще трогать». Это счастье такое.
Моим пациентам пока все равно, что я ухожу, а их мамы расстраивались. Когда врач меняется, это не хорошо. Родителям тогда приходится самим держать все под контролем. А это сложно, когда ты не знаешь, что именно нужно твоему сыну или дочке. А так здоровье их детей — это моя ответственность, я ее разделяю. Сейчас их передадут другому специалисту, но это не то, как должно быть. В идеале участковый семейный врач ведет ребенка с рождения и до 18 лет.
— С какими мыслями в ту среду вы шли домой?
— Тяжело шла, но в пятницу было сложнее. В тот день вышла из поликлиники, еще держалась. Шла дворами и там, между домами, где уже никто ничего не видит, позвонила подруге сказать про увольнение. Только она меня чуть-чуть пожалела, я разревелась.
Потом пошла за детьми в школу и сад. Было очень обидно от несправедливости. Я много сил вкладывала в свою работу. Старалась, делала больше, чем обязана, потому что хотела справляться со всем хорошо. Было обидно, что осталась без работы, и страшно, как дальше жить. Когда увольняют вот так, понятно, что в медицине меня никуда не возьмут. Ладно, были бы сбережения, и я бы могла себя успокоить: «Полгодика проживем». Но нет, не проживем.
В среду уже была спокойнее. Шла домой, планируя, как искать работу вне Беларуси. Думала, куда могу поехать с тремя детьми. Сейчас плотно занимаюсь тем, чтобы все организовать.
— Вам объяснили, почему вас увольняют?
— Мне сказали, я знаю, за что. Контракт у меня был на три года, проработала я полгода. Ушла по соглашению сторон.
— А вы знаете за что?
— В 2020-м выходила на акции медиков, брала интервью у поддержавших протест жителей Марьиной Горки, была в независимом профсоюзе. А еще я пишу в соцсетях о здравоохранении в Беларуси. Хотя в блоге я высказывалась достаточно аккуратно. Рекомендовала, на что обратить внимание, и некоторые из этих проблем позже решались. Конечно, если бы у медиков был способ связи с руководством Минздрава, было бы проще. А так, как мы можем доносить проблемы на местах, с которыми сталкиваемся?
— По данным общереспубликанского банка вакансий, в Беларуси не хватает более 6200 врачей-специалистов. Как думаете, почему, несмотря на такой большой пробел, медики в стране остаются без работы?
— Знаете, я оптимист, я всегда стараюсь найти выход из ситуации, поэтому после увольнения попыталась устроиться на станцию скорой помощи. Я зашла, мне обрадовались. Предупредила, что я проблемный врач. Заведующая ответила, ей нужно перезвонить и узнать. Позже, когда я ее перенабрала, она извинилась и сказала, что не может меня взять. Я уточнила: «В связи с чем?» Она рекомендовала связаться с заведующим здравоохранением области. Я посоветовалась с подругой, стоит ли ехать. Она сказала: «По тебе решили явно не по линии здравоохранения, поэтому в здравоохранении ничего не могут с этим сделать».
— Почему вы пошли устраиваться на скорую?
— Потому что мне нужна работа, нужно на что-то жить. Я хотела остаться в Бобруйске. Мы переехали сюда в мае, я устроила дочку с аутизмом в специальную школу. Ей нравится, там замечательно, педагоги справляются. Когда она училась в общеобразовательной школе в инклюзии, у нее не было такого прогресса. Она не самый простой ребенок, но здесь ее хвалили. Я видела, какой труд специалисты вкладывали, чтобы ей помочь, ценила это и не хотела ее оттуда забирать. Мой старший сын — отличник. Его готовили на олимпиаду по математике. Младшему пять лет, его вообще все везде любят, он такой очаровательный мальчишка.
В Бобруйске я сняла квартиру недалеко от школ. Муж помог мне сделать ремонт, привезли сюда мою мебель, мои любимые книги. Я создала здесь уют. У нас была устроенная благополучная жизнь, которую я бы хотела продолжать. Я и дальше хотела бы работать врачом: очень тяжело, ответственно, за небольшую зарплату помогать своим пациентам.
Для меня это еще и вопрос самореализации. Мне почти 40, и мне важно быть нужной и полезной. А еще я обожаю Бобруйск. Он милый, старый и новый одновременно. Он живой. Эти старые одноэтажные дома… Это какой век? XIX? Представляете, в XIX веке здесь была такая же парикмахерская, торговая лавочка и оптика, как и сейчас. Это существовало столько лет и продолжает существовать. У меня такое впечатление про Бобруйск, что это бодрый старичок, который живет и работает. Очаровательный, хороший, сильный город.
«В Казахстане мамы более расслабленные. С детьми они просто живут, в Беларуси же сильно тревожатся»
— Откуда такая любовь к медицине?
— У меня мама врач. Когда я была ребенком, она работала на подстанции скорой помощи, поэтому я там, можно сказать, выросла. Мама забирала нас с сестрой из сада на машине скорой помощи, и мы ехали на подстанцию, у нее были суточные дежурства. Мама ездила по вызовам, между ними возвращалась на подстанцию, где за нами приглядывали другие медики. Я с детства хотела быть врачом. С садика. Когда мы выпускались и рисовали, кем хотим стать, у меня был добрый рисунок, как скорая помощь мчится в школу.
Когда я училась в старших классах, мама перешла работать в психоневрологический интернат. Я приходила к ней туда и уже там решила, что хочу быть дефектологом или педиатром. После школы документы я подавала на дефектолога в педагогический и на педиатра в медицинский. Поступила в оба вуза, но выбрала мед.
Здоровье людей — это не шутки, поэтому не стоит недооценивать важность моей работы. Я щепетильный и порядочный человек, это и делает меня ответственным врачом. Как и многие педиатры, я, например, стараюсь не брать больничных, то есть я могу, это разрешено, но кто будет работать с моими пациентами? Сразу же увеличится нагрузка на коллег. К тому же я сама люблю вести своих малышей. А то лечишь, лечишь, а потом придет другой специалист, сделает что-то иначе, а у меня, например, были свои планы.
Если болели мои дети, просила няню с ними посидеть. На справку уходила, только когда самой очень плохо. Когда Еве было лет пять или шесть, она залезла на дерево и боялась спуститься. Я ее снимала и сорвала спину. Сейчас, если я периодически неправильно наклоняюсь, спина начинает болеть так, что я не могу ходить. Пью таблетки, делаю уколы, чтобы побыстрее встать. Говорят, врачи мало живут и в старшем возрасте часто болеют. Почему? Потому что мы умеем сбить все симптомы, чтобы дальше продолжать функционировать.
— После того как вы узнали про увольнение, вы написали пост, в котором было такое предложение: «Мне подруга позвонила, спросила, чем помочь. Я сказала: „Родить младенца и дать мне. Моим рукам“. Никто не даст потискать новорожденного чужой тетке, а педиатру — каждый день». Откуда у вас столько любви к детям?
— Не знаю, она нативная, изначальная. У меня Ева тоже любит младенцев. Она проходит мимо колясок, улыбается. Мне нравится брать на руки младенцев, играть с ними, помогать им. Работа педиатра мне это позволяла.
Взрослые — это уже личности с бэкграундом, а дети — чистая человечность. Все чувства и эмоции взрослого обусловлены его жизнью, опытом, окружением, обстоятельствами. А у детей они есть — и все. Если ребенок смеется, он рад, если плачет, ему страшно. Их реакции — самое настоящее что есть.
— Какой случай вы бы назвали самым запоминающимся из недавней практики?
— Что-то происходит постоянно. Я хожу в дома к людям, вижу, как они живут. Становлюсь невольным свидетелем чужой жизни. Есть страшное, болезненное, что задевает. Была ситуация, когда в семье родился ребенок с инвалидностью, в определенном возрасте он умер. Спустя годы женщина решилась на второго — и у малыша такой же диагноз. И вот этот ребенок подходит к возрасту, в котором не стало старшего. Мама в панике. Часто меня вызывает, но лечить тут нужно не ребенка, у него, к счастью, все риски купированы… Как разговаривать с мамой? Как убедить ее, что ребенок в порядке?
Непростых случаев много, но… Давайте я лучше смешную ситуацию расскажу. Пришли на прием мальчик лет пяти и папа. Папа очень хороший. Отец забыл карту, медсестра отправила его в регистратуру, а ребенок остался в кабинете. Он такой, самостоятельный. Сел на стульчик, маленький, ноги свисают. Сидит и смотрит внимательно на меня. Я спрашиваю: «На что жалуетесь, молодой человек?» А он: «У меня сердце разбито, но это ничего страшного, новое вырастет». Я удивилась: «А что случилось? Вы упали, ударились или, может, влюбились в девочку?» И он мне попытался объяснить, что это оттого, что все происходит не так, как он задумывал. И пока он объяснял, что мир не соответствует его ожиданиям, вошел папа и выдал: «У него температура была и сопли третий день». А я смотрю на ребенка и уже знаю, что для него-то проблема не в соплях.
— И что вы в итоге лечили: сердце или сопли?
— Не мое дело сердце лечить (смеется). Он поднял кофту, я его послушала и похвалила. «Отличное сердце, прекрасно бьется, береги его, пожалуйста», — попросила. Я всегда детей хвалю. Лет с двух и до пяти-шести им очень важно слышать, что они правильные и хорошие. «Да, ты заболел, это нестрашно, все пройдет, только слушай маму, она будет давать лекарства», — договариваюсь я с ними. И этого мальчишку похвалила.
— А есть что-то особенное в белорусских детях?
— Когда приехала в Беларусь, первый вопрос у меня был: «А где все дети?» Потому что в Казахстане дети на улицах. Они чумазые, бегают толпами и их много. А тут я увидела, что дети словно принцы и принцессы. В белых маечках, носочках, выпрямившись, чинно шагают с мамой за ручку. В детей тут вкладывают много усилий. Мне иногда жалко мам новорожденных, они очень сильно выкладываются. Приходят на прием и уже прочли про диеты для малышей, физкультуру, подгузники, правильную одежду и обувь (у многих детей она ортопедическая).
В Казахстане мамы более расслабленные. С детьми они просто живут, в Беларуси же сильно тревожатся. У чрезмерной опеки есть и свои минусы. Немало мальчиков и девочек, которые лет в десять не способны ответить на какие-то вопросы. В Казахстане, например, с шести лет дети — это уже самостоятельные люди, которые могут за себя и сказать, и постоять.
А еще дети в Беларуси очень воспитанные. Почти каждый лет с пяти дополнительно чем-нибудь занимается. Белорусские мальчики и девочки умеют тихо себя вести, что странно. Иногда даже жалко, ну пусть поорет. Например, у меня в кабинете лежат игрушки. Они для ребят лежат, не для украшения, но каждый второй родитель, когда ребенок хочет что-то взять, просит: «Не трогай чужое». Но ведь детям интересно поиграть, а мне есть время с мамой или папой поговорить.
«Блог появился, когда я мирилась с диагнозом дочки»
— Много лет вы ведете блог на Facebook. Как появилась идея делиться своими мыслями с подписчиками?
— Блог появился, когда я мирилась с диагнозом дочки. Тогда я много читала группы про инклюзию, детей с инвалидностью. Я не особо писала, читала в основном. Для меня это была как группа поддержки. Каждая женщина, когда беременна, представляет, что у нее родится красивый, здоровый малыш. Никто не думает, что его ребенок будет болеть. Это неожиданно и сложно. Принятие диагноза облегчает эту ситуацию. Принять его помогает общение с родителями, которые прошли этот же путь или только в его начале. Так все началось.
А потом мы с Евой попали в реабилитационный центр для детей с аутизмом. Мы туда приехали ближе к весне, и оказалось, что многие игрушки в комнате игрушек были сломаны. Я спросила у сотрудников, как так? Мне объяснили, что их закупают в начале сезона, но, так как каждые три недели сюда приезжает около 50 детей, игрушки быстро портятся.
После этого на своей странице в Facebook я сделала пост, где попросила, если у вас дома есть хорошие игрушки, пришлите в центр. Затем разместила запись в группе для инклюзии. Это сообщение набрало около тысячи репостов. Знакомые стали писать, что не знали об аутизме у моей дочки. После этого я решила рассказывать о Еве. О том, какая она классная, как я ее люблю. На меня начали подписываться другие женщины, у которых похожие детки. А дальше я стала писать про семью, про быт, про то, как вышла на работу.
— Бывало, что люди, почитав ваши посты, узнавали в них себя?
— Нет, про пациентов я, если что-то и пишу, то очень аккуратно и неузнаваемо. Случалось, люди из Бобруйска, которые читают мой блог, приходили и просились наблюдаться на моем участке. Я им отвечала, что я обычный, хороший врач (такой, каким и должен быть медик), но не стоит ради меня куда-то ездить. Тем, кто не отступал, советовала завести у нас временную карту, принести эпикриз, но не переводиться на постоянную основу. Ездить далеко на вызовы я точно не смогу.
— А Еву узнают?
— Иногда, я много о ней пишу. Мне важно говорить про Еву, показывать, что вот это девочка с аутизмом. Почему? Порой, когда мы куда-то выходим, например, стоим в очереди в поликлинику, она может вокализировать, люди обращают на нее внимание. Пугаются, жалеют. А это не страшно и не жалко. Она красивая, любимая девочка, а я счастливая мама. И все это не кошмар и ужас, это просто такая жизнь. Моя дочь инвалид не потому что болеет и страдает, а потому что не может вписаться в социум. Рассказывая о ней, я ей помогаю.
Сыновья иногда шутят, что Ева знаменитая. Как-то мы зашли в парк, увидев нас, художница сказала: «Майя, я вас читаю и знаю». Сделала моим детям бесплатный аквагрим, они были довольны.
— Когда ведешь блог, есть внутренний стоп о том, что писать, а что нет?
— Я честный, прямой и открытый человек. Если я считаю необходимым сказать, думаю, неверно молчать больше, чем это кажется необходимым. Мне сложно определять, о чем в Беларуси можно говорить, а о чем нет. Чтобы это ощущать, наверное, нужно родиться здесь. А я же казашка. Конечно, я никогда не позволяю себе резких высказываний, но какую-то критику могу написать. Например, о том, что детям не нужна справка за каждый пропуск школы. Моя работа как медика, лечить, а не справки выдавать. Разве про это нельзя сделать пост, чтобы чиновники обратили внимание на ситуацию?
«Мне говорили, что на работу меня не могут взять, потому что я в списке»
— Обсуждали ли вы с детьми то, что остались без работы и что в жизни снова придется что-то менять?
— Да, они видели, как я плакала после новости об увольнении. Они мне сочувствовали. Толком все понимает только старший, десятилетний. Когда мы с ним поговорили, он ответил: «Мне опять учить новый язык». Он у нас знает немного казахский, немного белорусский. Сначала как иностранный учил английский, потом французский. Я пошутила: «Много языков знать полезно для мозга». Сейчас он взялся за польский. То, что с нами сейчас происходит, мы с ним называем время приключений.
— Что дальше в ваших приключениях?
— Когда написала о своей ситуации в соцсетях, откликнулось много людей, готовых помочь. Пока занималась документами, пробовала найти работу, чтобы остаться в Беларуси, но выходило так, что собирала документы с отказами в трудоустройстве. За два месяца обратилась организаций в 15, где требовался специалист с моей квалификацией. Среди них поликлиники Бобруйска, Могилева, Осиповичей, санаторий-коррекционный центр, подстанции скорой помощи. В 12 из них ходила и ездила по направлению от центра занятости. В случаях, если пробуешь трудоустроиться от них, а тебя не берут, работодатель должен дать письменный отказ. В причинах писали кто во что горазд. Например, что не прошла собеседование, что они уже отправили другого кандидата на медосвидетельствование.
Лично же мне говорили, что на работу меня не могут взять, потому что я в списке. Вообще, когда приходила устраиваться, сразу спрашивали: «Вы в каком списке — в сером или в том, что почернее? Если в сером, мы вас возьмем, потому что нам нужны врачи. Если в черном, то извините». Один из главврачей подстанции скорой помощи гордо рассказал, как уволил всех медиков из списка, и одного из его сотрудников посадили на четыре года. Судя по тому, что в последующем я от всех получала отказы, я в черном списке.
— Почему вы так держались за Беларусь?
— Есть же «Врачи без границ», они приезжают туда, где нужнее. Так и я была нужна в Беларуси, поэтому надеялась найти работу. Это во-первых.
Во-вторых, где-то на пятом отказе я поняла: вряд ли меня куда-то возьмут, и у меня появилась внутренняя злость и желание получить доказательства репрессий. То, что я с тремя детьми, несмотря на свои компетенции, не могу найти работу только из-за политических мотивов, это же репрессии. Так не должно быть. У меня идеальная характеристика с точки зрения компетенций, но в некоторых отказах мне писали: не прошла собеседование. Хотя на встрече не было ни одного вопроса о моих профессиональных навыках.
Все это закончится, уверена. Человечество развивается, идет к добру, и справедливость восторжествует. Пусть и в долгосрочной перспективе. Надеюсь, в Беларуси настанет время, когда получится сказать: «Вот это преступление, так нельзя было делать». Люди должны отвечать за свои действия. Хочу, чтобы они (те, кто участвовал в репрессиях. — Прим. ред.) понимали свое положение во всем происходящем. Некоторые, кстати, когда не брали меня на работу, сразу извинялись: «Такие обстоятельства».
— В Казахстан не думали возвращаться?
— Думала, мама меня звала, она сейчас работает в частной клинике терапевтом. Но там нет условий для Евы. Там у нее было бы или надомное обучение, или интернат. Когда выбирала страну для переезда, у меня было два условия: система инклюзии для ребенка и возможность подтвердить диплом и продолжить работать. В Польше — это не так сложно, как в Германии или, например, Израиле.
— В Польшу вы приехали с тремя детьми?
— Сразу собиралась ехать только со страшим сыном. Думала, не справлюсь со всеми. Но Алена Жаркевич, которая организовала и управляет в Белостоке домом, где белорусы, оказавшиеся в сложной ситуации, могут остановиться, сказала: «Не выдумывай, приезжайте. Мы поможем, с документами разберемся».
Уезжать было трудно. Трое детей, четыре чемодана, машину я не вожу. В Польше мы третий день. Понимаю, что дом, где я сейчас нахожусь, не мой, но, думаю, смогу обустроиться в этой стране, а сейчас узнаю, как трудоустроиться.
— Есть понимание, что дальше?
— Работать, подтверждать диплом. Нужно детей устроить в школы, а самой записаться на экспресс-курсы польского. Затем пройти медицинский польский. Хочу поскорее вернуться к практике. Это вопрос мой идентификации. Я росла, зная, что буду врачом, я была всегда врачом. Даже в Польшу с собой привезла белый халат, стетоскоп и часть медицинской литературы.
А пока буду разбираться с документами и учить язык, планирую принимать пациентов на платформе «Е-здоровье».
— Какой вы запомнили Беларусь, из которой уезжали?
— Я описала этот случай у себя в Facebook. Очередь за документами в польское консульство выстроилась с 14.00 до 15.00. Рядом ходил милиционер с камерой и снимал всех, кто тут находится. Было холодно, люди напряжены. Напряжение усиливал и тот факт, что все делали вид, что не замечают человека в погонах. Люди смотрели в спины друг другу, в стороны, вверх, вниз, но не на него. А ему было весело или, наоборот, скучно, и он решил поговорить с благостно выглядящей женщиной, которая очень выделялась из очереди, где в основном стояли молодые мужчины. Он у нее спросил: «Вы документы забирать?» На слове «забирать» у парня, который находился передо мной, спина напряглась еще сильнее. Милиционер и женщина стали общаться, и вся очередь погрузилась в абсолютную немоту, но никто не повернул голову, чтобы послушать их беседу.
Во дворе с консульством находится банк. В какой-то момент к нему подъехал бус, люди в очереди дернулись от напряжения. А кто-то, кто был впереди, даже убежал. Потом мы увидели, что это инкассация. От этой ситуации было одновременно и смешно, и страшно. Мы боялись милицию, хотя просто стояли в очереди и ничего плохого не делали.
В противовес этому был и другой случай. К консульству я приехала к 10 утра, и четыре часа мне нужно было где-то подождать. Я зашла в ближайшую кафешку. Говорю, извините, можно у вас посидеть. И бариста такой: «Время провести, это к нам».
Контраст этих ситуаций показывает: не все так плохо. Белорусское общество не атомизировано. Все друг друга видят, слышат и готовы прийти на помощь. Люди в стране, которую поставили в условия какого-то эксперимента по расчеловечиванию, держатся и остаются людьми.
— Сколько мы разговариваем, вы обо всем говорите с таким оптимизмом…
— Это потому что я казашка.
— У казахов есть какой-то секрет?
— Да, мы очень любим жизнь, и у нас есть привычка смеяться, потому что смеяться можно над всем. Все можно пережить, смеясь. Каждую беду проще принять, просмеявшись.
