Анастасии Кухаревой 24 года. 31 января 2022 года ее задержали после возвращения из России. Девушка 11 дней провела на Окрестина, после ее отправили в СИЗО. Затем был суд и приговор — три года ограничения свободы без направления в исправительное учреждение. Проект politzek.me записал ее монолог о днях в неволе и уроках, которые Анастасия из всего этого вынесла.
Что останется в памяти навсегда, без права вырвать, как страницы из блокнота, с облегчением незнающего — этого не было и не могло со мной случиться? Как меня избивали в кабинете ГУБОПиКа и оскорбляли? Как будили ночами на Окрестина и называли паскудами? Или как я становилась на корточки в камере и пыталась собрать себя заново, чтобы не потеряться в этом мороке?
А может, все же, как я спрашивала Вселенную, Бога, моего Ангела-хранителя, рядом ли он, защитит ли он меня? И выходя на редкие прогулки в маленький дворик, окруженный бетонными стенами под клетчатым небом, я находила от него ответы — маленькие сердечки, рисунки, созданные самой природой, трещинками под ногами…
И не было бы этих знаков без задержания, избиения и унижений. Я бы их не увидела раньше. А значит, этот путь нужно было пройти. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что прошла бы его снова. Хоть это и было слишком страшно, больно и одиноко. Я потеряла некоторых близких друзей, мой молодой человек меня бросил, а дедушка попал в больницу. А мама… Мама все эти месяцы билась за меня волчицей, исхудав до неузнаваемости.
Мама… Именно ее я искала в тот роковой день. Она ждала меня на вокзале, я возвращалась из Москвы, ездила к подруге на каникулы. Я вышла на перрон, отдала приятелю сумку с какими-то вещами (его брат просил передать), только стала думать, ну где же мама, как ко мне подошли мужчины в балаклавах. «Вы Анастасия?» — «Да». Они подхватили меня за руки и потащили, словно я была кукла, а не человек. «Что было в той сумке?» — подумала я, оглянулась, но приятель спокойно удалялся, и никто его не преследовал. «За что? Что случилось?» — я ничего не понимала.
Я пыталась найти маму, но нигде ее не видела. Я знала, что она меня ищет. «Мама, мама!» — молила я. Она сейчас подойдет и объяснит этим мужчинам в балаклавах, что я ни в чем не виновата. Пыталась спросить, что же происходит, почему меня задержали. На какой-то момент меня отпустили и показали распечатку фотографии, на ней я на марше среди тысяч других людей.
«Теперь тебе все понятно, змагарка?»
Меня отвезли в ГУБОПиК. Я тогда еще надеялась, что после суток меня выпустят. Как отпускали в 2020 году. Но 342 статья (Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок. — Прим. ред.) в 2022 означала что угодно. Это могло быть как и сутки, так и годы колонии.
Страшное, что там я увидела обычных людей. Да, я хотела бы сказать, что они не люди. Тот амбал, что бил меня головой о стенку, кулаком в лицо, разбив очки, ударил в живот, — он не человек. Человек такое не может творить с девушкой двадцати четырех лет, и за что? За участие в мирном шествии по Минску. Но он был самый обычный человек, с ним я могла ехать в одном автобусе, ходить одними и теми же улицами…
Избив меня, он ответил на звонок. Ему позвонила то ли супруга, то ли мама. И он так буднично ответил, что после работы обязательно зайдет в магазин купить продуктов. «Да, дорогая, все в порядке на работе, что купить?»
Или Анастасия Андреевна, следователь, чье имя-отчество по забавному совпадению было как у меня. И она была одного со мной возраста. Когда, дрожа от ужаса, я зашла к ней в кабинет и сказала, что меня избили, Анастасия Андреевна спокойно и даже с какой-то скрытой иронией это опровергла. «Вы кому здесь врете? Вас никто не трогал. Если вы кому-то это скажете, вам будет только хуже». Видя мои слезы, она предлагала роллтон. И приговаривала: «Выходила на митинги? Ну вот. Чего тебе плохо жилось?» А когда в кабинет зашел тот самый верзила, избивший меня, она с ним заигрывала. И на мои слова, что это именно он меня избил, снова с издевкой добавила: «Если скажете об избиении, будет хуже, на Окрестина могут сделать всякое».
Правда в том, что они действительно верят в то, что мы преступники. Все их действия оправданы, это насилие и беспредел — защита их ценностей, а ценность эта — власть одного человека.
Ценность. Это слово не может вмещать в себя столько боли. Но именно так и выходит. Так вышло и у меня. С каждым ударом верзилы я понимала СВОЮ ценность. Я ведь себя не любила. И эту нелюбовь к себе проявляла точно таким же способом. Я опровергала свое тело, относилась к нему с таким же остервенением. Как физически избивал меня силовик, так ментально я избивала себя постоянно. В приступах могла ударить и по щекам. Это трудно объяснить тем, кто не испытывал столь сильные негативные чувства к самому себе, когда ты способна разрезать кожу лезвием, чтобы доказать свое несовершенство еще больше. Только за что я себя наказывала? Вокруг и так столько боли, зачем добавлять еще больше единственному человеку, который всегда рядом с тобой, даже в самые тяжелые моменты?
Но все изменилось именно в тот момент. Ощущая удар чужих рук, осознала, что же я делала все эти годы сама с собой. Я — САМА. И мне стало грустно и обидно. Я поняла, что больше никогда никому не позволю с собой так обращаться. Ни морально, ни физически. И я теперь всегда буду относиться к себе бережно. Всегда. Хоть на восстановление после нанесенных травм понадобится время. Но оно будет только моим. Обретенное уже после вынесения приговора и побега из страны.
Все, что было там, в памяти больше урывками. Вата или серая туалетная бумага, порезанная на куски, в качестве прокладок. Активированный уголь от головной боли, от боли в животе, от гриппа и температуры. Хлоркой заливали камеру так сильно, что жгло глаза. После каждой проверки они раскидывали по полу наше постиранное белье.
Никаких передач от родственников. В какой-то момент мы действительно поверили, что нам ничего не передавали родные. Они же так и говорили: «Да кому вы н***й нужны. Вашим семьям за вас стыдно». Мы верили, что о нас забыли… И только потом, уже оказавшись в СИЗО (а Володарка после Окрестина кажется раем), узнавала, что не забыли, передавали, просто нам не отдавали наши вещи.
Окрестина — это место бесконечного ужаса. И имя ему — те самые люди, которые служат «закону».
Светлые пятна во всем этом — только девочки в камере. Их поддержка и тепло. Мы пели колыбельные, читали стихи наизусть. Время вычисляли по завтракам, обедам и ужинам. Иногда я плакала. И никто ни разу меня не упрекнул. «Настена, все будет хорошо!» — подбадривали. А я же верила, что вот пройдет 10 суток, и пойду домой. А потом, оказавшись в СИЗО, надеялась, что отпустят через месяц. Потом надеешься, что не отправят в колонию, дадут «домашнюю химию», лучший из вариантов. Там живешь надеждой. Иллюзиями. От иллюзий особенно больно. Лучше сразу готовиться к правде, что придется сидеть дольше.
Еще спасали мамины письма. Она в каждом письме писала: «Солнце в клетку не посадишь». Эта фраза останется со мной навсегда.
Заключение нас меняет. Вот раньше что? Помню, как еще в поезде, возвращаясь в Минск, я переживала, что нужно оплатить коммуналку и учебу, а средств не хватает, на носу прыщик вскочил, и вообще я поправилась. Эти проблемы меня затягивали, беспокоили, а на Окрестина эти проблемы оказались такими смешными. И сейчас, когда я уже на свободе, главное для меня — это мое солнце. Оно складывается из любви, из моей семьи и самых дорогих мне людей. Никакие деньги больше не имеют значения. Конечно, я совру, если скажу, что могу абсолютно существовать без них, просто я могу купить ношеные кроссовки за три евро и радоваться этой покупке. Я точно знаю теперь, что со всем справлюсь. Быть без денег на карте вовсе не страшно. Материальный мир меня больше не трогает так, как раньше. Деньги всегда можно заработать, это бумажки. Настоящее богатство бесценно. Держать маму за руку — бесценно. Видеть голубое небо — бесценно. Обниматься — бесценно. Слышать пение птиц — бесценно. Смеяться до слез — бесценно. Касаться ступнями травы — бесценно.
Бесценно начать замечать жизнь. Бесценно видеть жизнь в мелочах. Бесценно ценить моменты. Бесценно быть благодарным. Жить бедному свободным — можно, а богатому в клетке — никогда.
Я уже была в такой ситуации, когда полетела в Тбилиси и не было средств, чтобы снять квартиру. Не было работы. У меня была только свобода. Я знаю точно, что, если приложить минимум усилий, высшие силы обо мне позаботятся. Просто для этого нужно что-то делать. Ведь ничего не получает только тот, кто абсолютно ничего не делает. Например, обращаться за помощью к людям. Так и я обратилась за помощью, и мне помогли. А теперь я помогаю другим людям, ведь эту цепочку добра нельзя прерывать.
А еще я стала иначе относиться к людям. Стала как никогда ценить свою семью. Я поняла, что мне очень важно, чтобы рядом со мной была мама. Вообще это так важно, чтобы твоя семья была рядом!
Что такое любовь? Это принятие. Я теперь живу именно так. Только с теми, кого я принимаю такими, каковы они есть, и они отвечают мне взаимностью. С кем не нужно притворяться, носить маски, натягивать улыбку или скрывать слезы.
Где мои старые друзья? Где мой молодой человек, с которым я жила и думала, что у нас все серьезно? Их больше нет. Остались только исключительные. Время, проведенное в СИЗО, забрало у меня людей — так можно было бы сказать, но на самом деле они сами ушли. Но остались те, кому я дорога. Это бесценно. Этими отношениями я дорожу, а размениваться на лишних людей в своей жизни я больше не буду.
Сегодня для меня есть мое личное правило: если у человека есть любовь, то не имеет значения, чего у него нет. Я стала чувствовать любовь повсюду. Даже будучи в заключении. Это любовь не только к конкретному человеку, она просто ко всему сущему.
Что останется со мной навсегда, особенно сейчас, когда я снова обрела свободу? В памяти, которую не вырвать, как листы из блокнота, чтобы стать не знающим боли и травмы человеком? Мой Минск. Город, который я помню раньше, до событий 2020 года. Любимый район Немига. Комаровский рынок, по нему я так любила ходить и выбирать фрукты. Голос, объявляющий: «Наступны прыпынак Кастрычніцкая». По моим друзьям, оставшимся в Минске, если бы их можно было сложить в сумку и привезти сюда, в Вильнюс! Еще бабушку и дедушку. Чтобы я могла петь им песни и рассказывать стихи, дурачиться, быть легкой. Эту опцию я в себе сегодня выключила, я берегу ее для них. Эту легкость и радость заслуживают только они, другим людям я свою искренность уже не покажу. Удобной я больше ни для кого не буду.
А еще в моей памяти останутся будущие потрясающие воспоминания. Я представляю, как приедет моя Даша и мы с ней сделаем селфи на Эйфелевой башне и споем песню Вали Карнавал «И сотни роз»… Придумывая эти будущие воспоминания, я живу этими моментами. Они обязательно будут.
Ведь солнце в клетку не посадишь, так писала мне мама в своих письмах и оказалась права.
Солнце в клетку не посадишь — все равно горит оно!
Хоть кричи, стучи ногами, кулаком о стену бей, запирай в темнице грязной, ледяной водой облей…
Солнце в клетку не посадишь — слишком яркая звезда,
Брось, дурак, пустое дело и прими, что проиграл.
Солнце в клетку не посадишь — все равно сильней оно,
Ярко пламя, необъятно, в нем свет сердца моего.
Солнце в клетку не посадишь,
Пуще прежнего горит.
И в ночи, в темнице грязной —
Все равно будет светить!
