Татьяна недавно освободилась из гомельской женской колонии № 4. Здесь отбывают наказание Мария Колесникова и еще минимум 58 политзаключенных женщин. Белоруска тоже провела там больше года по «политической» статье. «Зеркало» поговорило с ней об условиях в колонии и отношении надзирателей.
Имена героинь публикации изменены в целях безопасности.
«Для многих было важно с психологической точки зрения ежедневно краситься. Делали это в основном политзаключенные»
По данным на январь нынешнего года, в гомельской колонии находилось более двух тысяч заключенных, среди которых не менее 58 политических.
Заключенные поделены на отряды по 80−100 человек каждый. В одном из таких была и Татьяна. День заключенных начинался в 6 утра в большом, похожем на казарму помещении с кроватями в несколько ярусов.
— Утром у нас было 20 минут на то, чтобы выполнить гигиенические процедуры. Потом строились к выходу в столовую на завтрак, в 6:20 нужно было уже быть готовым, — объясняет собеседница. — В теплую пору года мы носили платье, на которое нужно надеть пиджак. На голову надевали косынку, а на ноги — полутуфли-полубалетки из грубой кожи. Обычно с утра объявляли, как надо быть одетым: с пиджаком или без. Например, если утром шла в пиджаке, а днем уже жарко, хочешь снять его, — это можно сделать только в том случае, если согласится вся рабочая бригада. Если нет, то все оставались в пиджаках.
Весной и осенью женщины в колонии носили костюм из пиджака и юбки оливкового цвета, рубашку розового цвета. На ногах — ботинки, а на голове — косынка. Зимой косынку меняли на черную шапку, телесные колготки — на черные или на леггинсы, а также надевали черный или темно-синий шарф и телогрейку василькового цвета.
— Выдавали зимние ботинки, но они без меха, просто из грубой кожи сделаны. Или можно было носить свою обувь: сапоги не выше 30 сантиметров, не выше 5 сантиметров каблук, — вспоминает Татьяна. — Одежду, кстати, можно выкупить. Если ты долго сидишь, то, скорее всего, с заключенного снимают полную стоимость, и ее просто отдают. Поскольку я была недолго, то вещи остались там.
На завтрак отводилось 15 минут, после этого женщины возвращались в отряд. До работы оставалось 20 минут свободного времени.
— В это время обычно пили кофе, но это потом запретили. Некоторые девочки делали макияж. Для многих женщин в колонии было важно с психологической точки зрения ежедневно краситься. Делали это в основном политзаключенные, — отмечает белоруска.
Сама Татьяна в повседневной жизни активно косметикой не пользуется. В колонии она иногда красила ресницы и наносила гигиеническую помаду.
— Но несколько раз в кармане пиджака я оставляла тушь, забывала достать перед тем, как идти на работу, — рассказывает собеседница. — Бывало, что не было шмона, и на фабрику я попадала с этой запрещенкой. А на выходе обязательно будет проверка. Умудрялась спрятать в сапог, зимой они обувь не проверяют. А так могла бы получить рапорт, а он гасится обычно через год. Если бы я со своим коротким сроком выходила с рапортом, то на свободе за мной был бы более строгий контроль, чем существует сейчас.
В 7.00 отряд строился, чтобы идти на фабрику, где заключенные шили форму для силовиков. Женщин делили на рабочие бригады. К каждой из них подходил сотрудник фабрики и по списку проверял наличие людей. Затем все строем шли в промышленную зону. Форму шили на протяжении 6 дней. Единственным выходным был воскресенье, тогда разрешали спать до 7 утра. Татьяне повезло: до того, как она попала в колонию, выходных не было вообще — перед Новым годом отшивали крупный заказ.
— По ходу еще может быть проверка на наличие запрещенных вещей, например, нельзя было носить на фабрику еду, косметику. Из записей — только маленький блокнот, где пометки по работе, — продолжает собеседница. — Некоторые девчонки, несмотря на запрет, проносили косметику. Я даже не знаю, куда прятали. Они заходили там в туалет и очень яркой помадой красили губы перед всеми. Так проверяли, сдадут их администрации колонии или нет. Это, кстати, делали политические, такой протестный акт, ломка режима.
— Одна из политзаключенных модельной внешности вызывала у многих в отряде зависть. Однажды она по простоте душевной рассказала другой заключенной, что ей под видом шампуня зашло в колонию пальмовое масло для тела. Это стало поводом, чтобы сводить эту политзаключенную к оперу, она писала у него объяснительную. Но он оказался молодой, взял у нее эту объяснительную без даты. Мало ли когда пригодится заложить ее. А так повод не серьезный, нормальному человеку должно быть стыдно за такое наказывать женщину. Тем не менее возможность шантажировать он оставил. Как-то эта же политзаключенная в комнату, где мы смотрели телевизор, взяла помаду. И там она достала зеркальце и накрасила губы. Это был еще один повод сдать ее оперу.
«Девушка лежала просто на швейной машинке, а внизу капала кровь»
О том, что наступал обед, работницы фабрики узнавали необычным способом.
— Когда по «Гомель.FM» играла песня «Ах, Александр, Александр» (слова к ней написала невестка Лукашенко. — Прим. ред.), было понятно — обед. Тогда выходили, строились по бригадам и шли в столовую. Иногда после обеда могла быть снова проверка на предмет кражи хлеба, яиц. Но такое редко случалось.
После обеда женщины шли обратно на фабрику и продолжали работать до 16.00. Один из таких рабочих дней Татьяне запомнился больше, чем другие: покончить жизнь самоубийством пыталась одна из заключенных — девушка с нетрадиционной сексуальной ориентацией.
— Я просто увидела, что началась какая-то заварушка. Ломанулись оперативники. Эта девушка лежала просто на швейной машинке, а внизу капала кровь. Ее фотографировали оперативники, — вспоминает собеседница. — Предполагали, что, скорее всего, стали известны ее отношения с другой девушкой. Это нарушение правил внутреннего распорядка, и на нее психологически начали давить. В итоге девушка пришла работать даже не в свою смену, а в разнарядку — дополнительное рабочее время, — села за швейную машинку и ножницами перерезала вены. Ее спасли, потом отправили в ШИЗО и поставили на учет как склонную к суициду.
После работы кто-то оставался в отряде, кого-то направляли в санзону, а кого-то — на уборку территории, разгрузку овощей и инвентаря, работу на кухне. Все по графику дежурств, который составляют в начале месяца.
— Что мы могли делать? К примеру, чистить картошку. Обычно отряд чистит от 25 до 50 мешков. Хорошо, если работает аппарат, который предварительно снимает шелуху, а ты потом только зачищаешь. Как-то аппарат сломался, и мы вручную чистили 50 мешков картошки, — говорит бывшая заключенная. — Также может быть и уборка территории. Летом, если сухо на улице, — просто поливаем, ухаживаем за цветами. Если прошел дождь, то лужи нужно было переносить на газон. Зимой снег складывали в мешки, чтобы потом его перегрузить. Однажды во дворике решили поменять плитку. Мы вручную снимали беседки, которые стояли на этой плитке, ее саму подняли ломом. Там остались бордюры. Сказали их вынести. Голыми руками вшестером грузили их на тачку и вывозили на мусорку. Потом беседки на новую плитку поставили, мы их в свободное от работы время красили. Все строительные такие работы делали женщины. Это никогда никак не оплачивалось, а отказ от работы наказуем помещением в ШИЗО.
— Еще после работы полчаса где-то нужно было находиться в комнате правил внутреннего распорядка. Это был актовый зал отряда. В это время должны были смотреть внутренний канал «Вектор», информирование о тюрьме. Поскольку там ничего интересного не было, с разрешения контролеров смотрели любые другие доступные каналы. Например, турецкие сериалы, потом между собой их обсуждали, — вспоминает Татьяна.
Если у заключенных в будние дни было свободное время, то его можно было потратить на письма, книги и бытовые дела. Так, к примеру, в понедельник и четверг отряд Татьяны мог помыться и постирать вещи.
Также в свободное время некоторых заключенных вызывали в режимный отдел для курсов и обучения. Женщины могли даже получить высшее образование. Правда, только в том случае, если у родственников есть возможность оплатить занятия. Однако далеко не все политзаключенные на это могли претендовать.
Раз в два месяца, опять же в свободное время, у женщин есть возможность записаться в бесплатную парикмахерскую на территории колонии.
— Там работает осужденная, которая ранее была парикмахером. Если кому-то не нравится, как она это делает, то стригутся сами. Для этого просят ножницы у заведующей отряда, которая хранит колюще-режущие приборы в каптерке, — рассказывает Татьяна. — Краситься можно было только оттеночными бальзамами натуральных цветов. Это делали девочки сами, обычно в помывочный день. На свидание еще родственники могли принести эти бальзамы. Правда, не всегда получались натуральные цвета. Помню, как у одной девушки волосы после покраски стали малиновыми. Шикарно смотрелось, очень ярко.
«Две женщины подрались из-за очереди к розетке для кипятильника»
Помимо всего прочего, заключенные в свободное время посещают санитарную часть, чтобы получить лекарства. Это происходит по расписанию. Татьяна говорит, что были случаи, когда на несколько минут за лекарствами опаздывали, окно закрывалось, и препараты уже не выдавались. Запись к врачу — через секретаря отряда. Доктора могут работать в санчасти или приходить из обычных поликлиник или больниц.
Сама Татьяна в санчасти не лежала, но познакомилась с заключенной, у которой было онкологическое заболевание. Ее звали Вероника, и она была в санчасти. Женщину привезли из могилевского СИЗО в начале февраля 2023-го. Она в этой колонии уже была не первый раз. Первый был 7 лет назад за мошенничество. В 2023-м она сидела по 147-й статье Уголовного кодекса — подралась с сожителем.
— Почти две недели ее продержали в карантине, не переводили в санчасть. Уже потом помимо кисты у нее выявили онкологическое заболевание, — рассказывает Татьяна. — Врача она требовала, но не скажу, что очень настойчиво. Она была в карантине сначала, примерно через полторы недели ее только забрали в санчасть. До этого она просто сдавала какие-то анализы. Позже забрали в город оперироваться и проходить химиотерапию, потому что в санчасти колонии такие процедуры не проводятся. Вывозили онкобольную в наручниках на руках и ногах. До больницы ее сопровождали два контролера с дубинками. В палате — пристегивали наручниками к кровати. После операции и химиотерапии женщину снова перевели в санчасть колонии, а потом в отряд. Не знаю, дали ли ей группу по инвалидности.
Когда Вероника находилась в санчасти, в то же время там лежала Мария Колесникова.
— Мария была в палате с женщиной из шестого отряда, которую поставили милиционеры, чтобы та смотрела за каждым ее движением, каждым словом, что она произносила. Там еще в коридоре была единственная камера, ее сняли, повесили над кроватью Маши, чтобы наблюдать за ней постоянно, — говорит Татьяна.
— В ремиссии онкобольные ходили на фабрику шить. Думаю, соглашались работать, потому что это гораздо проще психологически, чем сидеть в отряде с пенсионерами, у которых на четвертый-пятый год уже подрывает крышу, — продолжает Татьяна. — Они находятся круглосуточно друг с другом в отряде. У нас хотя бы была работа на фабрике, какое-то отвлечение. А у пенсионеров со временем начинались такие явления, как слежка друг за другом, воровство еды из чужих ящиков. Почему они воровали? Дело в том, что пенсионерам начисляли там пенсию, но они могли воспользоваться только десятью процентами от этой суммы. Независимо от того, есть ли у них исковые обязательства или нет. Чтобы хоть как-то подзаработать, некоторые из них соглашались на вязание мочалок, потом их продавали в магазине в колонии.
С 18:00 до 19:00 в гомельской колонии был ужин. В 20:00 профучетницы выходили на дополнительную проверку. Это склонные к экстремистской и иной деструктивной деятельности, к суициду и членовредительству, к нападению и так далее. После дополнительной проверки в 20:30 начиналось свободное время, можно было переодеться в спортивный костюм. Костюм должен быть черный, а вот кроссовки — уже любого цвета. Через час начиналась подготовка ко сну. В 21:45 уже можно было ложиться в постель.
— Требовали именно в это время уже быть в кровати. В 22:00 — отбой, — объясняет Татьяна. — Ночью в отряде контролеры два-три раза приходили и включали свет. Первые несколько месяцев к этому очень сложно привыкнуть, потому что просыпаешься из-за этого. Если работаешь, кстати, во вторую смену, то спать ложишься в 22:35. Еще можно было зайти в комнату приема пищи и до 22:00 поесть. Но потом ее закрыли: две женщины подрались из-за очереди к розетке для кипятильника — а их всего было две на отряд. Достаточно двоим нарушить режим, для того чтобы правила изменились для всей колонии.
«Обычно в колониях через переписку раскручивают на деньги тех, кто сидит не по „политическим“ статьям»
В будние дни, говорит Татьяна, времени на какие-то свои дела практически нет. А вот в выходные женщины могли успевать все: спокойно накраситься, без спешки почистить зубы — на это давался час.
— В выходной тоже смотрели фильмы, после них могли быть какие-то дискуссии. Учитывались еще интересы людей, которые должны были скоро освободиться. Для них проводили адаптационные программы. По крайней мере, это так называлось. Обычно просто показывали ролики с американским психологом на пять минут. И не всегда они были переведенные, то есть прямо на английском языке и крутили, — говорит собеседница. — Также в воскресенье можно было подготовиться к какому-нибудь конкурсу на патриотическую тему, который проводился в местном Доме культуры. Соревнования проходили между отрядами, жюри — оперативные сотрудники. Политические обычно очень вытягивали такие мероприятия, потому что все люди креативные, эрудированные. Удивляли этим заключенных, которые сидели, например, за детоубийство.
Летом в выходные женщины выходили загорать, но оголяли только ноги и руки. Говорит, смешивали в пульверизаторе масло с водой, сбрызгивали все доступные для солнца места — и так выходили.
— Знаю, что мужчины с «Гомсельмаша» (это предприятие окружает колонию), подглядывали за загорающими. В свою очередь некоторые женщины, которые работали в карантине, находили возможность подглядывать за мужчинами в раздевалках, — объясняет наша собеседница.
В выходной отдельный праздник — позвонить близким. График звонков в колонии составляли в начале месяца. Заключенным разрешали раз в полторы недели сделать три аудиозвонка и один видеозвонок по Viber или Telegram.
— Отряд просто приходил в свой день, отзванивался, профучетники всегда были последними в этой очереди. Разговор — 5−7 минут, зависит от количества людей, которые пришли звонить, настроения начальницы отряда, которая сидит за телефоном и прослушивает все общение, — вспоминает наша собеседница. — Также она набирала номера телефона и здоровалась с родственниками, чтобы проверить, кто снял трубку, один там человек или несколько. По правилам внутреннего распорядка, аудиозвонок прерывают, если на том конце провода больше одного человека — принимать звонок мог только тот, кто заявлен по номеру. Но если у кого-то были маленькие дети, то такие звонки обычно не обрывали.
По словам Татьяны, иногда тоску по дому используют и в корыстных целях. Так, в ее отряде по наркотической статье сидела Анастасия. Женщину приговорили к 9 годам.
— Когда я только прибыла в колонию, люди стали рассказывать, кто тут «ментовской» (кто обычно стучит, доносит на заключенных администрации). На нее указали сразу. Еще в могилевском СИЗО ей давали мобильный телефон. Конечно, не просто так, для этого нужно было сдавать сокамерников. Она получает от администрации передачки, кстати, происходило это обычно после каких-либо разборок. Так вот, эта женщина завязала переписку с одним из политзаключенных, который осужден на 16 лет. Администрация колонии помогает ей, завязывается именно любовная переписка, что она ему там писала в этих письмах — неизвестно. И этот политзаключенный попросил своих родителей помогать ей. Про то, что ей поступает помощь от его родственников, рассказали мне другие осужденные. Я знаю, что у нее есть дети, приходили исковые, где было указано: у нее задолженность по алиментам. Она даже запустила историю о том, что у нее онкологическое заболевание. Заключенные, у которых есть онкология, задавали ей специфические вопросы по поводу лечения, но она не смогла никак на них ответить. Из разговора с ней поняли, что она никогда не болела раком. У нее только есть группа инвалидности по зрению.
Татьяна рассказывает, что Анастасия также просила адреса для переписки с мужчинами из колоний у других девушек:
— А они поинтересовались: зачем, у тебя же якобы есть молодой человек, его родители тебе помогают. На что она ответила, что она не будет ждать его 16 лет. Обычно в колониях через переписку раскручивают на деньги тех, кто сидит не по «политическим» статьям. А тут такое.
«После выхода мне просто хотелось оказаться в своей квартире одной»
Татьяна до последнего не верила, что она выйдет на свободу. Говорит, было страшно «обломаться». Поэтому она дала себе установку, что поверит в это, только когда выйдет за калитку.
— Когда я вышла за нее, меня встретила моя семья, все, что хотелось, — обнять и плакать. Могла себе наконец-то позволить немножко поплакать, потому что все это время, если даже начиналась какая-то плаксивость, это все скрывалось от людей, чтобы не было просто лишних реакций, на которые не всегда был ресурс отвечать.
Цветы мне подарили чуть позже. Но я бы рекомендовала всем, кто встречает женщин, все же подготовить какой-то букет. Это важно.
После выхода для меня было важно просто выспаться, потому что график с 6 утра до 22:00 не мой, я человек ночной жизни.
Также мне хотелось оказаться в своей квартире одной. В колонии ты очень задолбанный от всей пахоты. Там можно было находиться наедине пять минут в неделю. Для меня было кайфом, когда утром на фабрике заходила в туалет, и там целых 30 секунд никого нет. Это было настолько для меня ценно, что я засекала даже время. Поэтому единственной моей мечтой было побыть хотя бы сутки в своей квартире. Еще важный момент: когда я вернулась домой, все находилось на своих местах, мои вещи никто не перемещал. Создалось ощущение, что моего срока и не было.
Читайте также
