Лидия Тарасенко шесть лет отработала в отделении эндоскопии в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н. Александрова и легко смогла объяснить Александру Лукашенко, почему коронавирус не лечит рак. В октябре 2020-го, «когда забастовки пошли на спад» и стало понятно, что перемены случатся не скоро, медик переехала в Украину. Сейчас она принимает пациентов в одном из частных медцентров Киева. Об особенностях здешней медицины, тонкостях белорусского здравоохранения и о том, может ли врач трудиться, не обращая внимания на политику, она рассказала блогу «Отражение».
Лидия — человек четкий. Интервью она назначает на утро — до того, как пойдут пациенты. В медцентре у врача нет ночных смен, но дел все равно хватает. В неделю у нее около 60 рабочих часов — дежурства, обучающие курсы, подготовка докладов, и всего один выходной — в воскресенье. В общем, медик она довольно занятой и смелый.
— Желание говорить правду мне кажется абсолютно естественным для человеческого существа, — легко объясняет она, почему взялась прокомментировать взаимосвязь COVID-19 и онкологии. — Понимаю, что сегодня просто назвать черное черным — это уже небезопасно, но я свой выбор сделала.
Решение стать врачом Лидия приняла также уверенно. С будущей профессией определилась лет в 10−11. Хотелось помогать людям. В 2008-м закончила медуниверситет и как хирург уехала в Костюковичи по распределению.
— В больнице было пять хирургов. Трое нас, выпускников, и двое, которые отрабатывали здесь второй год. Все ставки закрыты, но кем? Специалистами, у которых на пятерых два года опыта. Это чудовищно. Если тебе нужен совет, спросить, по сути, не у кого, — описывает тот период жизни Лидия. — Хорошо, когда у пациентов аппендициты. А бывала ведь и поножовщина, и падение с высоты. Я трижды пыталась перераспределиться. В ответ слышала: «Вы же получаете такой опыт». На тот момент я была слишком молодая и застенчивая, чтобы уточнить: «А вы хотите ко мне под нож, чтобы я нарабатывала опыт?»
«Когда в РНПЦ строилось новое здание, я старалась „выбить туда“ все лучшее»
После распределения Лидия уехала в Минск. Переквалифицировалась во врача-эндоскописта. С 2012-го стала работать в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н. Александрова. Сначала врачом, потом завотделением эндоскопии. Свою работу, говорит, очень любила.
— Если говорить о лечебной эндоскопии, то речь, как правило идет о выявлении рака на ранних стадиях. Ранний рак поддается лечению, и это дает хорошие прогнозы на жизнь. Хотя даже сделать кому-то легче — уже важно, — вводит в курс дела Лидия. — Возьмем ту же колоноскопию (диагностический метод, когда врач осматривает и оценивает состояние толстой кишки. — Прим. «Отражение»). Показанием к ней может быть даже то, что человека ничего не беспокоит. Если бы в Беларуси организовали качественные скрининговые программы, это бы помогало выявлять ранние, мелкие процессы, а не ждать, когда опухоль станет с кулак. Для этого нужно хорошее оборудование и специалисты по всей стране, но системы нет.
Медицина, продолжает собеседница, — это высокотехнологичная командная игра. А у нас, говорит она, до сих пор врача воспринимают как чеховского персонажа, который в поле с чемоданчиком. Так быть не должно.
— В моей специальности медику нужно хорошее оборудование, ведь от того, что у тебя в руках, зависит то, как ты можешь помочь пациенту. В 2015−16 годах, когда в РНПЦ строилось новое здание, где было эндоскопическое отделение, я старалась «выбить туда» все лучшее. Писала много заявок. Естественно, в них я указывала все самое дорогое и хорошее, что было на тот момент. Помню, как бывший замминистра здравоохранения Лосицкий (Игорь Лосицкий. — Прим. Zerkalo.io) кричал на меня за это на весь коридор. Обвинял в коррупции. Якобы я за откаты лоббирую чьи-то интересы, — эмоционально описывает ту ситуацию медик и отмечает: в конце 2016-го их отделение все-таки отлично оснастили. — Но нужно понимать: значительная часть приборов, которые используют в работе врачи моей специальности, тот же эндоскоп, собираются вручную. Наше оборудование быстро изнашивается, поэтому, когда, спустя два года, я поняла, что не могу поддерживать ту планку, которую мы взяли, а ниже уже не интересно, я ушла из РНПЦ.
«Все вокруг связано с политикой»
С 2018-го до августа 2020-го Лидия работала директором частного медцентра. Иногда, рассказывает, у нее были мысли уехать из страны, но все это на уровне идей. Да, не скрывает, она понимала, что «везде не идеально, и нигде тебя не ждут», но когда видишь, что может быть и по-другому, — это заставляет задуматься.
— У меня не было иллюзий относительно нашей власти, но мне казалось: есть поле, где ты можешь жить в своем мире и делать свое дело. Я не отмечала галок в нужных местах, не ходила на субботники, — рассказывает Лидия, как жила до прошлого года. — 2020-й поставил нас в ситуацию, когда ты больше не мог находиться в стороне. Возможность сохранить какую-то зону комфорта стала стоить слишком дорого для собственной совести. Сконцентрироваться на работе было сложно. Я сидела в телеграм-каналах, думала, на какой марш вечером пойду. Понимала, если ничего переломного, что поставит наше общество на новые рельсы развития, не произойдет, то мне в Беларуси делать нечего.
«Переломным» для доктора стала ситуация, когда она поняла: «забастовки пошли на спад». Надежды на то, что «хождение по улицам» приведет к быстрым переменам, говорит, не было.
— Не было желания попробовать снова жить в своем мире и делать свое дело вне политики?
— Надеюсь, вы шутите, — эмоционально реагирует она на вопрос. — А это возможно? Возьмем хотя бы разделение бюджета. Это определяет, сколько денег пойдет на здравоохранение, — Лидия начинает с общего и переходит к частному. — Для моей специальности, например, все оборудование должно быть стерильным. Тебе выделяют определенное количество одноразовых расходников. Ты их получаешь и видишь: на десять пациентов три расходника. И все, работай свою врачебную работу. Зачем ты лезешь в политику? Все вокруг связано с политикой.
«Первые две недели после переезда я думала, что все будет хорошо, но ПТСР — это то, что происходит не сразу»
Над тем, где «заякориться», Лидия думала недолго. Хотелось быть поближе к дому, поэтому выбрала Украину. Плюс белоруска не раз участвовала в международных конференциях, поэтому в медицинском сообществе специалиста знали. Предложения работы у нее были.
В октябре 2020-го медик переехала в Киев. Здесь она — врач эндоскопист-гастроэнтеролог в частной клинике. Чтобы работать с пациентами, ей нужно было сдать экзамен по специализации и разобраться с документами.
— Бюрократия здесь бессмысленная и беспощадная. У меня было около 200 страниц копий документов, которые я носила в Минобр, Минздрав и другие ведомства. Все это в переводе, нотариально заверенное, — перечисляет собеседница и говорит, что на решение организационных вопросов ушло восемь месяцев. — До этого мне разрешалось работать с определенными ограничениями. Например, в Украине частные клиники могут быть кафедрами для университетов и последипломного образования. Я могла здесь преподавать, а вот трогать пациентов — нет. В случаях, которые требуют комплексного подхода, коллеги также могли приглашать меня в кабинет во время приема. И я высказывала свое мнение на проблему.
Оборудование в их центре, говорит Лидия, хорошее, отношение между коллегами тоже. В клинике два врача из-за границы — белоруска и медик из Грузии. Их, шутит, в коллективе называют иностранными специалистами. С пациентами она общается по-русски, а вести документацию, которая тут на украинском, помогает гугл-транслейт.
— В нашем центре уделяют много внимания психологическому климату. Тут никто ни с кем не общается с позиции «я начальник — ты дурак», — описывает обстановку медик. — Раз в две недели к нам приходит тренер. Он разговаривает с коллективом, дает возможность высказаться, сказать, что не так, где-то даже поругаться.
В Беларуси, обозначает еще одно отличие в системе здравоохранения Лидия, дефицит кадров. В Украине — наоборот. Благодаря частной медицине «у медиков с головой и руками» есть возможность заработать, поэтому между врачами есть конкуренция. Это мотивирует специалистов узнавать что-то новое.
— Врачи, конечно, встречаются разные, но вокруг меня много людей, которые знают английский, говорят на современном медицинском языке. Им не нужно объяснять, что месяц назад изменились гайдлайны (протоколы лечения. — Прим. Zerkalo.io.), и стоило бы их почитать, — отмечает Лидия. А вот сравнивать пациентов-белорусов и пациентов-украинцев не берется. — Думаю, это некорректно. Все-таки тут частный центр, и лечиться сюда приходят люди определенного уровня достатка.
— А что у вас в Украине по зарплате?
— Если сравнивать зарплату врача в РНПЦ и здесь, то тут она ощутимо больше. Но так как у меня много расходов — нужно было платить за ВНЖ, перевод документов, плюс снимать жилье — по деньгам здесь я не выиграла, — отвечает собеседница но, судя по бодрости голоса, денежное ситуация ее не сильно печалит. — Не хочу романтизировать Украину, но, если бы не вынужденный переезд, я была бы счастлива. Киев — прекрасный город, здесь в сравнении с Минском свободнее дышится.
— Многие из тех, кто уехал из Беларуси после августа 2020-го, говорят, что их накрывала депрессия. С вами такого не случалось?
— Первые две недели после переезда я думала, что все будет хорошо, но ПТСР — это то, что происходит не сразу. Со временем тебе становится хуже. В какой-то момент понимаешь: нет сил пошевелиться, встать, пройти два метра. Зимой в Киеве был локдаун, а я даже не заметила. Жила по маршруту — дом, работа, магазин. Помню, как впервые за три месяца шла встретиться с человеком и понимала: уже отвыкла от людей (я тут не говорю про работу, на работе ты словно в каком-то другом мире находишься). Идешь, и тебя корежит от того, что ты боишься человека, который не ты. Как Робинзон Крузо, пугаешься следов на песке. Затем начинаешь привыкать к новой норме, понимаешь: и так можно жить.
— Очень часто во время интервью говорите словно не о себе.
— После всех этих событий моя история для меня значительно уменьшилась в размерах. Я воспринимаю себя как частичку белорусского общества. Сейчас это для меня настолько важно, что своя история отходит на второй план.
— В планах есть вернуться в Беларусь?
— Мне бы хотелось приложить свои силы, знания, умения дома, — не задумываясь отвечает Лидия. — До отъезда, я всегда чувствовала себя человеком мира. А сейчас вдруг поняла, что у меня есть национальная идентичность. Причем, заметила я это только после того, как ее у меня попытались отобрать.