В белорусских силовых структурах только личного состава насчитывается около 260 тысяч человек. После выборов-2020 в стране появилось много семей, в которых кто-то ходил на протесты, а кто-то — их разгонял. Мы спросили таких людей, повлияли ли разные позиции на их отношения с близкими, как теперь строится их общение.
«Одна из сотрудниц придавила мне шею берцем со словами: „Прикольно, это же его брат!“»
У Кирилла двое родных братьев, старший с весны 2020-го работает в ОМОНе, а средний летом активно участвовал в акциях протеста, поэтому какое-то время между ними был конфликт. Позже они помирились, а вот сам Кирилл со старшим братом больше не общается.
— Я как-то пошел на небольшую тематическую вечеринку, на нее вломился ОМОН — выбили двери, уложили всех на пол. Я понял, что это была его команда: у меня началась паническая атака, одна из сотрудниц придавила мне берцем шею со словами: «Прикольно, это же брат вот этого», имея ввиду моего брата. Они меня узнали и от этого еще больше издевались, — вспоминает Кирилл.
Еще летом, в конце августа, хоть и не близко, парни общались, обсуждали ситуацию в стране.
— Он еще приводил какие-то осмысленные аргументы, его жена говорила агрессивно, даже кричала. Я встал и ушел. Все «подробности» моего отношения к ситуации он узнал уже после моего задержания и очень резко отреагировал, хотел даже ударить — остановило то, что рядом стояла мать. Я сказал: «Что и требовалось доказать. Ты такой же, как и те, с кем ты работаешь. Если раньше я тебя оправдывал, то теперь не буду». Насколько я понимаю, основной аргумент брата — что у него семья и он этим зарабатывает, а деньги, как говорят, не пахнут.
Раньше, когда он только начал работать в ОМОНе, маме на работе говорили, что он молодец, защищает страну. В августе уже не здоровались, говорили «Смотри, кого ты воспитала», сейчас все утихло. Для меня же это до сих пор тяжело: постоянно кого-то из друзей задерживают, кого-то — по уголовным статьям, кто-то посреди ночи собирается и уезжает, а я понимаю, что в таких структурах работает мой брат — а вдруг он задерживал кого-то из моих?
Маме Кирилла, по его словам, неприятно и обидно, что так складываются отношения между ее сыновьями. На ее упреки в том, что он не хочет общаться со старшим братом, у парня один ответ: «Ты не лежала лицом в пол и не смотрела, как они работают».
«Я считаю их преступниками, они считают нас не знаю кем»
Брат Анны работает в одном из белорусских ЛТП, общение с ним и раньше не было близким, а последнее время они еще больше отдалились друг от друга. Девушку это ранит.
— Еще когда мне было 10, брат поступил в военную академию и в отчий дом уже не вернулся. А потом с женой от семьи отдалился, мои родители почти не видят внуков. Мы встречались в конце июня 2020-го года на семейном празднике, с родителями тогда были одинаково настроены, спросили о его взглядах — он сказал: «Я за народ». Мы не стали это обсуждать дальше, но показалось, что поняли друг друга. Меня тогда это воодушевило и порадовало.
После суда над Марией Колесниковой Анна поставила в телеграме на аватар фото, как в Санкт-Петербурге закрашивают граффити с ее изображением. Тогда брат позвонил и сказал, что нужно его убрать: «Ты же знаешь, где я работаю, не надо к себе привлекать лишнее внимание».
— У него в семье двое детей, кредит на квартиру. Почему человек продолжает работать, к сожалению, в нашей ситуации вопросов не возникает. Как-то 15 августа люди гуляли по микрорайону с флагами, мы с мужем тоже выбежали, проходили мимо дома брата и я видела, что он младшего сына поставил на подоконник, показывал ему колонны людей. А позже мне сказал: «Показывал сыну, да. Ну, дураки, что гуляли, делать вам больше нечего». В этой фразе я не увидела много негатива, но даже для себя понимаю, что, если я что-то не так сделаю, это может сказаться на нем, на его семье — могу ли я брать на себя такую ответственность? Я не верю, что он человек с плохими взглядами, но он не готов говорить об этом. Я думаю, что люди там работают вынужденно. Мне хочется поговорить с ним, но я не знаю, как. Сказать: «Давай оставим дома телефоны и встретимся поговорим»? Я не знаю, как решить эту проблему.
А брат Светланы работает в Комитете судебных экспертиз. Летом 2020-го у женщины были большие надежды на перемены, поэтому, говорит, из-за всех событий после августа она сильно переживала, а семья брата твердила, что страну «захватят западники».
— Это говорили люди с двумя высшими образованиями. «Придут гетеросексуалы и захватят нас». Они даже не знают, в чем разница, понимаете? Я уверена, что он не участвовал в разгонах, но какие-то командировки у них все равно есть, свой вклад во всю ситуацию он вносит. Когда мы поняли, что все по разные стороны, перестали общаться. Они даже не понимают, что не так. Для них все происходящее — в порядке вещей. Поэтому уже больше года мы не общаемся. Как будет дальше? Поживем — увидим. Наверное, должно произойти что-то слишком плохое или слишком хорошее, чтобы отношения возобновились.
«Они решили, что мы слили их адреса, называли фашистами»
Как рассказала Александра, муж двоюродной сестры ее мамы работает в «верхушке» ОМОНа в одной из областей. Разлад в семье произошел, когда стали раскрывать личности силовиков, участвовавших в разгоне акций.
— У меня, мамы и бабушки сейчас одна позиция, и мы открыто ее высказываем. Когда начался деанон, в соцсетях появились адреса и телефоны нашего родственника, его жены, детей. От них мы слышали, что угрозы писали даже в подъезде, в соцсети детям. И по какому-то стечению обстоятельств они решили, что это сделали я или моя мама. Они звонили ей, называли нас фашистами, другими не самыми приятными словами, говорили, что мы все сядем и заслужили этого. А я даже не знаю, где они живут, номера телефонов, как я могу распространять эту информацию? Хотя позже я писала дочери этого омоновца, спрашивала, действительно ли они считают, что это сделали мы, — она ответила: нет. Тем не менее, ситуация такая была.
Уже год семьи не общаются. Александра говорит, для ее мамы разрыв отношений был ударом, но сейчас она не настроена продолжать общение. Оно стало лишь формальным, с сухими поздравлениями в праздники.
Витеблянин Максим с семьей уехал из страны еще зимой 2020-го, в Беларуси остались все родственники, с семьей жены мужчина теперь практически не общается: муж ее сестры служит в силовых структурах.
— Раньше он служил в минском ОМОНе, сейчас я не уверен, что там же, но по косвенным признакам он продолжает работать. В августе, когда в интернете появились ролики, как работает минский ОМОН, некоторые родственники сразу напрямую звонили ему и высказывали, что об этом думают; кто-то связывался через его жену, тещу и тестя. Я списывался с ним, старался сразу не обвинять — узнать, как он все видит. Он сказал, что я не знаю всей правды, сбросил около 10 фото машин, которые, видимо, они останавливали для досмотра. Через разбитые стекла из «опасного и запретного» — где-то 2 баллончика с краской, один газовый, в двух машинах по одной бейсбольной бите, защитные наколенники (то ли строительные, то ли роликовые), защитная «черепаха» и четыре строительные каски. Ну и бело-красно-белые флаги, древко для них. Говорил: подожди неделю-две, все утихнет, мы всех проплаченных поймаем, и ты все узнаешь сам. Желание с ним общаться полностью отпало, — рассказывает Максим.
По словам мужчины, до выборов большая семья часто собиралась на праздники. Сейчас из-за разных взглядов родственники жены поделилась на два лагеря.
— Одни с нами общаются, другие — просто игнорируют жену, наших детей и все наши достижения. Теща сама звонила в фонд соцзащиты, чтобы нас, раз мы уехали в Польшу, лишили декретных — говорила, что так будет по закону (выплата государственных пособий на ребенка прекращается после выезда получателя на постоянное место жительства за пределы Беларуси. — Прим. Zerkalo.io).
Сейчас, по словам Максима, в их семье жена и дети немного общаются с бабушкой и дедушкой. Сам он после гибели Романа Бондаренко общение с ними свел к минимуму:
— Они сначала доказывали, что Бондаренко был пьян, «сам нарушал, не все так однозначно». Я спросил, что как бы они себя вели, если бы точно так же убили меня. Услышал что-то в стиле «Ну, мы были бы против, но не надо лезть в эту политику. Мы не лезем — нас и не трогают». Ну, раз так, говорю, относитесь ко мне так, как будто в Минске убили меня. За внуками и вашей дочерью я финансово смотрю, но натянутых эмоций мне не нужно. Через полгода где-то в день рождения они еще попытались мне позвонить, но я не стал поддерживать разговор.
Детей, естественно, мы не настраиваем против бабушки и дедушки, но ведь они живут в семье белорусов в Польше. Я могу допустить, что конкретно зять никого не избивал, что не весь состав минского ОМОНа это делал. Чтобы что-то изменилось, наверное, виновные должны понести наказания, тогда остальные выйдут из-под подозрения.
«Дядь Саш, если будете там — прилетит»
«Мой крестный сын активно разгонял протестные акции, участвовал в задержаниях, свидетельствовал против жителей Беларуси в августе прошлого года», — рассказывает минчанин Александр. С отцом крестника у мужчины были очень близкие отношения: дружили с 14 лет, потом крестили детей друг у друга, позже те учились в одной школе, вместе играли в хоккей, семьи часто встречались.
Крестник Александра учился в Военной академии в России, сейчас работает в минском спецназе. Перед протестами разговор был недолгий и простой:
— Я спросил, на какой он стороне. Хотя он молодой человек, был за Лукашенко, и предупредил, что, если я буду участвовать в митингах, он не посмотрит, что я его крестный папа — мне прилетит. Я звонил родителям, говорил, что его можно забрать из армии, расторгнуть контракт и возместить затраты государству на обучение и остаться человеком. Был готов оказать помощь в этом, но они отказались. После этого мы больше не общались.
На TUT.BY было фото, где женщина вышла к цепи силовиков, обратилась к командиру подразделения с какой-то речью, а он в ответ рассмеялся ей в лицо, и я на фотографии узнал своего крестника, это подтвердили его родители. Знаете, эта семья мне была настолько близка, я всегда его поддерживал! Я не понимал, как в порядочной, интеллигентной семье может воспитаться такой человек, что он может взять в руки оружие против близких людей, как за два года система может воспитать такого человека из отзывчивого, доброго и жизнерадостного. Мы с семьей сами чудом избежали задержаний.
Но в будущем минчанин готов возобновить отношения с близкими.
— Любому же человеку, наверное, нужно дать шанс опомниться, правда? Если особой крови на руках нет, пусть как-то раскается, наверное. Ведь он не был таким до этого. Я не знаю, стрелял ли он по безоружным, но то, что он принимал активное участие в задержаниях, ездил по городам, где были волнения, — это 100%. Перед одной из самых больших акций в августе я ему звонил, спрашивал: «Будете опять этой жестью заниматься?» Он сказал прямым текстом: «Дядь Саш, если будете там — прилетит. Смотрите сами».
«Заработок стал важнее, чем мы»
Анна из Гомельской области, ее дядя работает в Департаменте охраны МВД на одном из предприятий. Девушка рассказывает, в семье всегда обсуждалась политика, была критика системы, все были на одной стороне. Летом 2020-го ее дядя сначала стал менять отношение к происходящему, «говорил шаблонами», а после августа замолчал. И если раньше она и ее близкие не понимали, как из-за политики еще недавно ссорились семьи в Украине, а теперь это произошло и с ними:
— Политика — это не про «красных» и «белых», а про ценности и их важность. Ведь раньше дядя все понимал, а потом, когда от этого стала зависеть его зарплата, поменял ценности. Он стоял в оцеплении, был на дежурствах в августе. Участвовал ли в разгонах, мы не знаем. Он говорит, что нет, но как мы можем это проверить? — поясняет девушка. — На праздниках, когда все собирались, пытались искать отдаленные темы, но понятно, что в тот момент всех волновало. Дядя рассказывал одно: например, что на его предприятии забастовки не было, а я как участник протестов — другое. Каждый раз это разделяло семью, к нему появлялось недоверие. Это был человек, которым ты очень гордился, которого ты любил, а теперь тебе стыдно и перед другими людьми, в том числе.
Осенью девушка подписала дядю на «Народную волю». Мужчина позвонил ее родителям, узнать, она ли это сделала: «Вы же понимаете, что я должен буду донести начальству?»
— Как он объяснил, если бы вдруг это оказалась проверкой со стороны начальства, а он не доложил, получилось бы, что он ее не прошел. Он уверен, что его прослушивают. Когда я перестала с ним общаться, он даже не спросил, почему. Это многое сказало мне о мире, в котором он живет. В какой-то момент его заработок стал важнее, чем мы.