Алексей Авдей с позывным Рыжий из Минской области — один из немногих белорусских добровольцев в Украине, кто не скрывает свое лицо. Парень воюет в составе белорусской роты при 79-й отдельной десантно-штурмовой бригаде ВСУ, о создании которой объявлял Валерий Сахащик, и показывает будни на фронте в своем аккаунте в Instagram. Хотя его подразделение стоит на сложном направлении — под разгромленной Марьинкой, которую в марте 2022-го уже захватывали россияне, но за месяц потеряли, а теперь снова пытаются забрать у украинцев постоянными штурмами. «Зеркало» поговорило с Рыжим об этих атаках и ситуации на позициях, радикальном подходе к протестам в 2020-м, о том, как война сказывается на здоровье в 24 года, и о том, страшно ли умереть молодым.
«Когда только приехал в Украину, казалось, что я рэмбо, а там какие-то бичи»
— На днях были новости, что вас наградили нагрудным знаком. Расскажите, кто награждал и за какие действия.
— Как мне объяснили — за инициативу. Были моменты, когда украинские военные не очень выражали желание идти, а мы с группой согласились и выполнили задачу. Награждала 79-я бригада (приезжал командир) своим нагрудным знаком. Не знаю, как это котируется, потому что, честно говоря, не очень разбираюсь: тема для меня неинтересна. Я вообще не сторонник такого рода награждений.
— Что это были за операции, куда не захотели идти украинцы, — там было опасно, не хватало какого-то прикрытия?
— Для человека, который немножко далек от военной ситуации, отмечу, что прикрытия всегда не хватает (смеется), это вообще болезненная тема. Но конкретно о том случае — была зачистка п***рских позиций возле Марьинки. Мало кто хочет заходить на зачистку, особенно если ситуация по позиции давно не обновлялась, не очень известно, что там вообще происходит. Тогда совпало, что мы искали движ, заехали к замкомбата, он обрисовал ситуацию — мы изъявили желание поехать. Потому что если есть п**дячка, гораздо интереснее, чем сидеть и наблюдать, условно, за своим куском поля. Так, как наши украинские побратимы, я бы воевать не смог, потому что люблю движи, но в то же время и отдыхать, проводить время с пользой. Или без пользы, но главное — для себя.
— Объясните, что такое п**дячка.
— (смеется) Это нормальная заруба, бой, когда чувствую опасность за жизнь, когда есть приход адреналина. Адреналин очень помогает — мобилизует физические навыки, психику, умственные способности, но ему нужно сначала появиться. А если ты все время слышишь, как пули свистят над головой… Оно работает как и наркотики: каждый раз нужно бо́льшую дозировку.
— Вы в десантно-штурмовом подразделении. Отличаются ли ваши задачи от тех, что дают другим подразделениям на вашем направлении?
— На данный момент 79-я бригада не выполняет десантные задачи — она закрывает самые, скажем, некомфортные куски фронта. Таких бригад, которые постоянно находятся без ротации личного состава на переднем крае, несколько. Я это в шутку называю мясными бригадами (смеется).
— На днях вышло интервью Валерия Сахащика проекту «ТОК». Он говорил, что ваша рота стоит там, где задача — стянуть на себя максимальное количество врага. Что он имел в виду, почему вам нужно стягивать такую силу на себя?
— Надо высказывания господина Сахащика немножко приуменьшать, скажем так. Но это факт, что этот кусок между Запорожским и Донецким фронтами — с очень большой п***рской активностью. Поэтому в основном да, там сейчас задача на оборону, истощение и сдерживание российских войск. Ведь наступления украинских войск проводятся немножко на других направлениях. Соответственно, п***ры пытаются на участке, где меньше нашего наступления, развивать свое.
— По онлайн-карте DeepState почти все время видно, что на Марьинку идут атаки со стороны россиян. Часто они пытаются вас подвинуть, захватить город?
— В принципе, оборона идет уже на окраине Марьинки. Там и на смежных участках ситуация очень сложная. В том числе через логистику, потому что туда спокойно не подъехать — туда ничего не ездит уже почти год. Все делается пешком — и заход на позиции, и эвакуация.
— Насколько враг продвинулся? И что ему даст захват Марьинки?
— На мое такое скромное мнение, от потери Марьинки ничего в стратегическом смысле не изменится, потому что все основные транспортные артерии [россиянами] уже взяты, и не первый месяц. То есть с начала полномасштабного вторжения они продвинулись довольно значительно — с 2014-го фронт держался на другой окраине города. Но конкретно за пять месяцев, что я там, это измеряется, условно, километром или даже меньше. Там очень сложная для продвижения и защиты обстановка: как таковых позиций фактически нет — есть стены по колено, по пояс и подвальчики, в которых ты и воюешь.
— Как вы там держитесь, если даже эвакуация проводится пешком?
— Да, это очень сложно, потому что ты должен от трех до пяти километров нести человека под снайперами, минометкой и агээсами (гранатомет. — Прим. ред). Это тяжело физически, психологически. С поддержкой, подносом снарядов и всяким таким — все на своем горбу.
Но не все белорусы из 79-ки ходят на Марьинку. Это у нас добровольно решается. Конкретно мне и еще некоторым парням просто по приколу. Как это сказать, чтобы адекватно было людьми воспринято… Это такая ударная доза адреналина — ты четыре дня там отп**дячился и после чувствуешь себя очень хорошо. В принципе, до сих пор на Марьинке было неплохо и даже кайфово. Но после последнего выхода я впервые призадумался, хочу ли вообще воевать, потому что ситуация значительно ухудшилась. Почему так, в основном связано с тем, что я комментировать не могу, — то есть с решением командования и с целесообразностью удержания позиций. По моему скромному мнению, это нецелесообразно, но мы военные и должны выполнять приказ.
А так, стало гораздо хуже. Надо еще учитывать, что ребята-украинцы, с которыми мы там стоим, — без ротации. Они уже и психологически, и физически очень истощены. Ситуация по погоде ухудшается, также по количеству п***рского контингента и по его желаниям все же эту Марьинку добить. У меня, кстати, в последнее время все больше возникают мысли продвигать в массы немного другой взгляд на войну — глазами, скажем, обычного мобилизованного украинского солдата. Потому что, когда смотришь на них, понимаешь, что нормальную, качественную жизнь они уже жить не смогут: сложно будет интегрироваться в общество. А скорее всего, большинство из них просто не доживет.
— О российских мобилизованных часто говорят как о немотивированных, не очень умных бойцах. А об украинцах — как о тех, кто понимает, что идет защищать свою страну, и хочет это делать. Они действительно так отличаются?
— Бывает, у п***ров мотивации больше, потому что, когда они убегают, их просто расстреливают, а страх смерти — иногда бо́льшая мотивация, чем защищать страну. Но, скажем, все понимают, что ресурс человеческий — исчерпаем. Не считаю, что правильно его пополнять за счет немотивированных людей, а не менять систему этой мотивации, но да, мобилизованный солдат — солдат с меньшей мотивацией, чем доброволец.
Вот вы сказали, что российские военные некоторыми воспринимаются как необразованные, ни на что не способные существа. Но нет разницы, как пуля в тебя попадет: он будет стрелять прицельно или «от бедра». Она все равно в тебя попадет. А люди, недооценивающие врага, наносят большой вред своему государству — сеют в головах неверное представление о том, как выглядит война и оппонент. Но это большая армия. Может, у них там есть вопросы с обеспечением. Да, пленные, которых мы брали, были одеты как бомжи. Но на войне чистым, выглаженным ты будешь только на интервью или на тренировке.
— У вас тоже было такое отношение?
— Конечно! Когда только приехал в Украину, казалось, что я рэмбо, а там какие-то бичи. Но первое, что понял, — п***р тоже учится, это очень опасно. Какой бы он [враг] ни был в начале войны, теперь уже совсем не такой. Ну и тебя кроет арта, а там нет разницы, кто стреляет.
«На позицию побратима-белоруса однажды за два часа залетело 11 FPV-дронов»
— Знаете, что сейчас с наступлением на Авдеевку? Это сказывается на вас?
— Знаю в основном из новостей, каналов, которые более-менее правдиво пишут, а не пропагандируют в другую сторону. Несколько дней назад там продолжались очень сильные наступления российской техники, но ребята держатся, и по большей части благодаря артиллерии и FPV-дронам.
— Почему сейчас взялись за Авдеевку?
— Они бьются в то место, где меньше оборонительных позиций, ну и частично решения принимаются с политической мотивацией. У нас несколько недель назад под Новомихайловкой (это чуть ниже) каждый день был танковый прорыв. Большое количество тяжелобронированной техники прорывало фронт и старалось идти в направлении наших более тыловых позиций. Наступления не останавливаются. И если мы защищаемся и отходим назад, то они идут только вперед. Такова картина войны на этом направлении.
— Почему им удается продвигаться в Донецкой области?
— Потому что это война. Как ни старайся, как ни фантазируй, но один хр*н, если есть мощные, очень массовые наступления, они, скорее всего, добьются своего. Потому что человеческий, материальный и технический ресурс иссякает. Но пока они продвигаются очень медленно. На той же Авдеевке пацаны их успешно сдерживают, как сдержали и под Новомихайловкой. В последнее время у них не бывает громких прорывов, но при этом, условно, в день по капельке, метров по 50 на определенных участках они проходят.
— Расскажите, что и как отражается на вашем здоровье? Окопная жизнь и скачки адреналина?
— Организм имеет свой ресурс. В 24 года у меня выпадает колено, подвернуты обе ноги и со спиной — конкретные проблемы. Последние три выхода я был на очень сильных, полунаркотических обезболивающих, просто чтобы нормально двигаться.
Окопной жизнь в Марьинке я бы не назвал — там ты часто живешь в подвалах. От холода, бывает, что-то ломит, но с этим можно жить. Последний раз мы четыре дня были в яме. И вот сейчас у меня немножко проблемы, потому что выходит яд: в эту яму нам ночью пытались что-то закинуть. Мы ждали выхода, подлетел дрон и сбросил две емкости с веществом. Они, слава богу, не закатились в яму, но напустили какого-то газа снаружи. По запаху и симптоматике после я понял, что это было что-то с аммиаком.
— Чем все закончилось?
— А ничем. Мы закурили по папироске, чтобы это немножко меньше чувствовалось в воздухе (смеется), и просто сидели ждали, пока оно рассосется. Ну, и пока ребята прикроют минометами, чтобы мы могли выйти.
— Чем вообще вас обстреливают?
— Артиллерия, минометы. 80-ки, 120-ки (речь о калибре. — Прим. ред.), если совсем весело, залетает 155-ка. И FPV-дроны. Очень-очень-очень дох*ра дронов. Их у россиян намного больше, чем у нас, и они не стесняются их использовать по большому количеству раз в день. На позицию побратима-белоруса однажды за два часа залетело 11 штук. И каждый такой дрон звучит как минимум как [мина] 80-ка. Только летит, в отличие от нее, очень прицельно. Сейчас на той же Авдеевке и Марьинке потребность номер один — мини-РЭБы против них (средства радиоэлектронной борьбы. — Прим. ред.), чтобы просто иметь возможность держать позиции. Ведь надо понимать, что одно-два попадания на них этих дронов — 100% смерть.
— Что чувствуете, когда замечаете над собой беспилотник?
— Раньше для меня самым страшным был танчик — когда подъезжает к позиции и начинает почти впритык тебя раз****вать. Но когда испытал на себе, как работают FPV-дроны в том количестве, в котором их имеют п***ры, это намного страшнее. Потому что обычный дрон ты слышишь, когда он с каким-то «сбросом», — идет громче, медленнее, ты 100% его заметишь и можешь сбить. Сейчас ребята за день обычных «мавиков» по два-три сбивают (квадрокоптер DJI Mavic, в гражданской жизни массово используется для фото- и видеосъемок с высоты. — Прим. ред.). А если это FPV-дрон, у тебя две-четыре секунды, чтобы спрятаться. Причем у пилотов со стороны оппонента достаточно практики из-за количества дронов. Они с каждым разом все лучше и более прицельно забрасывают. И ничего не поделаешь. Был у нас синьор-украинец, очень клевый чувак. На него летело два дрона, один он сбил, но второй его раз****л. Так и закончилась история этого прекрасного парня.
— Сахащик часто приезжает к вам в подразделение, на позиции?
— Скажем, такое случается. Он приезжает, но после этого почему-то дела идут не очень (смеется). Немного лирическое отступление. Несмотря на то, что Сахащик, как он говорит, является одним из создателей этого формирования на базе 79-ки, я считаю, что он — основная причина, почему этот движ рано или поздно развалится. Да, он имеет знакомства, и я не отказываюсь от того, что именно благодаря ему это все могло организоваться. Но вижу его решения сейчас… В начале нашего знакомства я имел несколько довольно долгих и интересных разговоров с ним, тогда мне казалось, что к этому человеку несправедливо относятся негативно. Я увидел, что он умный, интересный и что-то хочет изменить в Беларуси. Потом начал все больше замечать, что эти действия он с большего делает ради пиара. И ни о какой новой белорусской армии речь не идет. Я не против, чтобы создавать новую, другого уровня армию в Беларуси. Но считаю, что надо сосредоточиться на войне в Украине сейчас. Если уж человек себя позиционирует как военный, нужно сосредоточиться на войне, а не на политических амбициях.
— Почему вы считаете, что он вредит вашей части?
— Потому же, почему считаю, что полк Кастуся Калиновского вредит Беларуси в будущем. Не люди, которые там служат, — у меня много знакомых там осталось, ребята воюют, им респект. Но к самому формированию я отношусь негативно по той причине, что в будущем это просто инструмент влияния Украины на белорусскую политику. Ну и вообще, если бы Сахащик дольше держал в тайне свою персону, к нам могли бы присоединиться больше адекватных воинов, которые искали альтернативу тому же полку. Но много кто не захотел идти только из-за того, что он имеет отношение к роте.
— Когда он приезжает к вам, ходит на позиции? Была информация, что Сахащик участвовал в некоторых операциях, а в последнем интервью он рассказывал, что по дому, где находился с другими бойцами, прилетели два «Искандера».
— Непосредственно знаком с этой ситуацией. То, что я услышал в интервью, стало основным триггером. Потому что это не так. Он находился не на задаче. Был в доме, и по двум соседним зданиям прилетел один «Искандер» точно (соседний дом развалило конкретно), а второе было что-то кассетное. Я один из тех, кто сразу после взрыва приехал туда и забирал господина Сахащика. По разным оценкам, «Искандер» стоит два миллиона долларов, и я не считаю, что господин Сахащик — такая важная цель, чтобы на него тратить четыре миллиона (по оценкам Forbes Ukraine, одна ракета стоит три миллиона долларов. — Прим. ред.).
Кстати, он говорит, что сберегает трезвый разум в таких ситуациях. Но почему-то после этого некоторые люди из подразделения были вызваны на полиграф, где задавались вопросы, не мы ли навели на него ракету. Из-за чего я начал менять отношение.
— А на задачи он ходил?
— Один раз такое было. Не назову это задачей, но выходил.
«Когда увидел, как девушки дарят ментам цветы, меня накрыло — расплакался, решил, что больше них*ра делать не буду»
— Как давно вы на войне?
— В начале вторжения был в Грузии, пытался там построить жизнь, а после сделал визу, приехал в Польшу, оттуда — в Украину. В марте 2022-го попал на тот момент еще в батальон Калиновского.
— Чем занимались до войны? В провластных телеграм-каналах видела про вас такой пост, цитирую: «Поваренок ВСУ, бухал, воровал, есть “уголовка”». Что из этого правда, а что ложь?
— Как сказать… Действительно, я бухал (смеется). Действительно, когда-то в детстве были определенные статьи за кражи. Насчет «уголовки» — не знаю, что они нашили после того, как я уехал. После школы поступил в кадетское, из него ушел и попал в архитектурно-строительный колледж, откуда тоже ушел. Уходил, потому что не видел себя в этом. А у меня такая политика в жизни, что, если не нравится, не буду это делать. Потом уже работал, в том числе был поваром, в основном — официантом. Пробовал себя в других сферах. Искал свое место в этой жизни. Интересовался разным — историей, литературой. С конца 2022-го начал по-белорусски разговаривать.
— Вы были на протестах в 2020-м, у вас даже на аватарке в Telegram стояла гифка, где вас задерживают и несут несколько силовиков.
— Было два задержания. Первое — когда с Бабарико что-то случилось, это как раз оттуда фото (речь о протестах после задержания Виктора Бабарико. — Прим. ред.). Тогда просто легонькой п**ды выписали и отпустили наутро. А потом арестовали, когда «активная» фаза началась. 9−10 августа я подвижевал немножко, а затем 11-го меня «крипанули» и оприходовали, что ходить не мог.
— Видела у вас в Instagram видео за 10 или 11 августа, вы там устраивали баррикады. Вы сторонник более радикальных мер?
— Да. Был, есть и буду. Я вообще считаю, что с этой властью кроме как силой больше никак нельзя разговаривать. По-моему, это было 10-го, возле торгового центра «Рига» мы построили баррикады. Потом туда приехала небольшая группа милиционеров, и я пытался подбить толпу, чтобы, скажем, их к правильным шагам склонить. Но мало что получилось — нам пришлось отойти к баррикадам, потом приехала уже гораздо большая группа ментов и все раскидала своими транспортными средствами.
— Что происходило после этого задержания?
— Пока везли в Ленинский РУВД, уже в бусике без перерыва лупили по ногам и спине. Со мной был рюкзак, в нем — и баллоны с краской, и респиратор, и лом, и касочка, то есть полный фарш! В ментовке с этим рюкзаком выбросили, я тогда уже мог только прыгать на одной ноге. В так называемом коридоре еще отметелили, а после закрыли в гараже с другими протестующими. Каждый наряд, который привозил новых «пассажиров», спрашивал про рюкзак, а после выписывал порцию «животворящих» люлей. Я еще был в майке «Дай Дорогу» с «Погоней», когда удалось растянуть стяжки на руках, переодел ее другой стороной, чтобы хотя бы за это не пороли.
После у них была пересменка, я попросился в туалет, увидел возле автозака скорую, подошел к врачу и сказал, что меня срочно нужно вывезти или меня сгноят. Спасибо этой женщине, что она согласилась. Так чудом вместо Жодино я попал в больницу. Медики там дали направление на снимок, я его взял, из коридора вызвал такси и уехал домой, а после — в Украину, она меня на тот момент приютила.
Потом еще была попытка вернуться в Минск (еще же шли протесты), но, честно говоря, когда увидел, как девушки дарят ментам цветы, меня так накрыло… Это очень растрогало, я расплакался, решил, что больше них*ра делать не буду, и все. Было очень больно, обидно, что люди видели, на что способна эта власть и силовики, а все еще не открыли глаза и пытались каким-то более мирным путем все решить.
— То, что вас избили, участие в протестах — это повлияло на решение пойти на войну?
— Не думаю. Я пошел не из-за обиды, а из-за того, что Беларусь по факту тоже под оккупацией. В 2014-м, когда началась война, я еще был слишком маленький, а потом эмоции как-то забылись, придушились, и когда уже стал совершеннолетним, об этом не думал. А после полномасштабного вторжения подумал: когда, как не сейчас, начать что-то исправлять?
— Расскажите, как вас изменила война. Вам было 22−23, когда она началась.
— Как я говорю, это нех**вый буст для личности, будто стероиды для физухи, только для понимания ситуации и восприятия происходящего в мире. Потому что время от времени видишь такие вещи и такую несправедливость, которых в принципе существовать не должно. Но они есть, и ты это принимаешь. Я считаю, что война мне реально дала намного больше, чем я на ней потерял. Несмотря на то, что и до этого у меня была, скажем, жизнь, полная приключений, я чувствовал себя довольно взрослым человеком. Сейчас с уверенностью могу сказать, что война очень старит, как и смерть.
— Вы и во время интервью говорили, и в постах тоже попадается слово «движ». Чем вам война нравится?
— Вот сделайте, пожалуйста, ремарку — я не хочу и не буду романтизировать войну. Это страшная вещь. Но лично мне она нравится в определенных смыслах. Те, кто едет воевать за другую страну, — это определенного ума и характера люди. Или пройдохи, или авантюристы, или те, кому не хватает острых эмоций, или кто считает себя брошенным и ненужным. Не говорю за всех, но так по большей части. И в тот же момент — это идейные люди, каким и я был вначале. Ехал помочь Украине, потому что она помогла мне. Но я так думал ровно до тех пор, пока не попал на первую операцию и меня не торкнуло. С того момента, думаю, открылись какие-то «чакры» внутри — то, что могло бы в гражданской жизни закончиться не очень хорошо как для меня, так и для окружения.
Я считаю, что у меня есть определенные проблемы с отношением к смерти, к убийствам. Но здесь это идет на пользу. Лично мне не нравится, что гибнут люди. Это реально большая трагедия для всех, для государства. Но я люблю войну за простоту. Там, особенно во время п**дячки, все очень просто и понятно: или ты убиваешь, или тебя. Нет, как в обычной жизни, серого. Есть только белое (ты) и черное (тот, кто напротив). Ну и, по сути, все сводится к простым задачам и моральным проблемам — поесть, поспать, не умереть и что-то полезное сделать. Условно говоря, у тебя четыре задачи в день. И это для большинства такого типа людей приемлемо и кайфово.
— Что значит «определенные проблемы с восприятием смерти и убийства»?
— Не знаю, как к этому относиться… Сам по себе я человек, который в обычной жизни насилие вообще не котирует. Я не могу драться с людьми. Ну, без крайней необходимости. Но в тот же момент [сейчас] спокойно могу человека застрелить. Не знаю, как это работает, но так есть. И я абсолютно ровно воспринимаю какие-то потери. Кстати, бывает довольно неловко, когда общаюсь с родственниками или с друзьями тех, кто погиб. Даже если это друг, побратим или человек, с которым я буквально несколько минут назад разговаривал, — не испытываю сочувствия. Но в то же время я очень эмпатичный человек.
— Штурмы — это часто близкий контакт с врагом. Вам не страшно так стрелять в человека?
— Здесь это часто происходит. Я и разговаривал с п***рами. Один раз нас ахматовцы штурмовали восемь часов. Я тогда респектовал этим чеченам, потому что они подлезли близко, и их было довольно дох**а, никто этого не ожидал. Один из них просто лег около нас, может, метрах в 20, а мы не могли высунуть голову и его добить. Он кричал «Аллах акбар» полчаса, а я ему — чтобы завалил свое е**ло. Поэтому ты стреляешь, потому что надо, потому что он выстрелит в тебя. Просто стараешься отбиться, чтобы тебя не убили.
— Что чувствуете, когда вас восемь часов штурмуют?
— Кукуха едет, конечно. Ты находишься все это время в таком странном состоянии — будто уставший физически, адреналин сосет соки. Ну и я еще устаю от роли разгонялы — людей, которые или колеблются, или пугаются, надо постоянно подбадривать, прикольчики разгонять. Поэтому чувствуешь утомление, но и удовольствие [после].
— Было видео, где якобы вы с сослуживцем пытались поджечь труп российского солдата. Расскажите, что это было и зачем. Пропагандисты писали, мол, посмотрите, кто воюет за украинцев. Для них это стало очередным поводом назвать вас нацистами.
— Во-первых, отмечу, что меня в тот день вообще не было — я просто запостил видео. Во-вторых, нужно понимать, что трупы имеют свойство гнить. И если несколько п***ров хотели к тебе запрыгнуть, но не получилось, и они лежат в десяти метрах от тебя и гниют так, что не можешь просто выйти и вдохнуть воздух, потому что сразу тошнит, — надо с этим что-то делать. Подниматься и рисковать жизнью, чтобы их оттянуть, ты не будешь. Соответственно, ищутся всякие способы, как от проблемы избавиться. Несмотря на то, что происходит это со смехом, делается не для развлечения, а только из практических соображений.
«Мне просто обидно за то, что не смогу прожить свою лучшую жизнь»
— У вас были ранения?
— Хотя я всегда пытаюсь куда-то залезть, приходилось вести группы на зачистку (а я тот, кто по радейке координирует, отдает приказы) и, соответственно, нужно быть впереди, чтобы лучше контролировать ситуацию, ранения обходят стороной. У меня был самострел (смеется). Затрофеил п***рский автомат, а в нем застрял патрон, и я случайно себе почти отстрелил палец на ноге. А так общее состояние — плохо слышит правое ухо, на 50%, постоянно звенит в ушах, потому что микроконтузии всегда случаются, особенно если работаешь без наушников. А так, тьфу-тьфу, пока бегаю.
— Расскажите о случаях, когда был самый высокий риск для жизни и повезло выйти невредимым.
— Из последнего — мы выходили, и мины ложились довольно близко, метров 10 от нас. Еще за день до этого через Марьинку один, в темноте, без сопровождения дрона шел за дополнительными гранатами, потому что мы все отбросали и на позиции не осталось взрывчатки. По мне сработал АГС — накрыл, может, метров 10 спереди и столько же сзади. Плюс ты в моменте не осознаешь, когда по тебе стреляют. Побратимы видят, как у тебя за спиной отлетает камень со стены, а ты не замечаешь. Аналогично с работой снайперов. На том же выходе я залезал в блиндаж. Хорошо, что у меня нога подвернута: немножко затормозил, упал — прямо на том месте, куда должен был залезать, увидел «фонтанчик» от снайперской пули. Поэтому довольно часто случается.
— Вам бывает страшно?
— Страх — нормальное чувство. Оно работает, чтобы ты сберег свою жизнь. У меня в такой момент просто начинает очень быстро работать голова. А конкретно страшно — от осознания определенных вещей. Например, что умру ни за что. Вот когда нашел девушку, завел отношения, сначала был большой страх, что не смогу воевать. Просто сидеть втыкать и ничего не делать — для меня неприемлемо, а лезть куда-то, если есть человек, который на меня рассчитывает, — безответственно немножко. Но мы это обсудили и решили, что, пока меня тянет воевать, она это принимает, и стало легче.
А то, что раньше или позже погибну, осознаю и полностью принимаю. Мне просто обидно за то, что не смогу прожить свою лучшую жизнь. Хотя считаю ее интересной и в свои 24 увидел столько событий, сколько и в 40 многие не увидят. Меня это радует, успокаивает. А судьбу не изменишь.
— У вас же девушка с фамилией Лукашенко. Как отреагировали, когда узнали?
— О, да! Кстати, это был один из поводов знакомства — я увидел пост в Instagram и написал шутку, как и многие, про ее фамилию. Но, надеюсь, в скором времени у нее фамилия будет моя (смеется), так что не считаю это проблемой.
— Какие у вас планы на гражданскую жизнь?
— Посмотрим. Наверное, буду жениться и заводить детей (я все это хочу) тогда, когда буду уверен, что смогу этим людям что-то адекватное дать. А так, в идеале хотелось бы посвятить себя стримерству, созданию какого-то контента. Быть медийной персоной, и чтобы мне просто давали денежки за то, что я там что-то говорю (смеется).
— Тут пропагандисты скажут: ленивый, ничего делать не хочет.
— (смеется) Я и не отказываюсь! Я ленивый, как можно легче хочу зарабатывать деньги и комфортно жить. Но в то же время реалист и понимаю, что, наверное, перед этим придется немного поработать. А так как себя я еще не нашел, кроме как в военном деле, нужно будет насобирать достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать как минимум несколько лет. А тогда уже будем думать.
— Планируете вернуться в Беларусь?
— Я белорус, моя девушка — белоруска, мы хотим строить жизнь в своей стране. Только, к сожалению, неизвестно, сколько времени займут определенные изменения и дадут ли нам в них поучаствовать. Но, если дадут, я буду в первых рядах.
Читайте также
