Алина Нагорная и Игорь Случак — семья правозащитников, благодаря которым белорусский язык стал появляться все больше вокруг: в магазинах, на билетах, этикетках и не только. Чтобы продолжать свою работу, они до последнего оставались в Беларуси. Хотя, как сами говорят, силовики их активно искали. Всего несколько дней назад семье удалось эвакуироваться за границу. «Зеркало» встретилось с ними в Вильнюсе и поговорило о жизни и работе в подполье, значении национального языка для страны и о том, почему Ольга Бондарева — лучшая ученица Случака.
Чтобы поддержать семью Алины Нагорной и Игоря Случака, BYSOL объявил сбор. Вы также можете регулярно помогать им, подписавшись на Patreon.
«Соцсети признаны экстремистскими — вот знак, что нужно уезжать»
Встречаемся с Алиной и Игорем в центре Вильнюса. Оба признаются: они до сих пор даже не понимают, как у них дела, потому что все очень непривычно. Например, использовать мобильный телефон на улице или находиться в общественном месте. Они пробыли в Вильнюсе всего несколько дней. Как был организован отъезд, собеседники не говорят — секрет. Они лишь отмечают, что все было очень долго и сложно. Добавляют, что оба сына, трехлетний Стэфан и годовалый Тадэвуш (имена обоих детей и на белорусском, и на русском пишутся одинаково), все время находились с родителями.
— Дети перенесли дорогу более-менее хорошо, — отмечает Случак. — Единственное, Тадэвуш за это время ни разу не улыбнулся. Для него это очень необычно.
В Беларуси семья оставалась принципиально, несмотря на все риски. Однако пара понимала, что однажды им придется уехать: дети росли, старшего нужно было отдавать в детский сад. Из-за стресса возникли проблемы со здоровьем и потребовалась медицинская помощь.
— У меня ухудшилось здоровье, появились невротические заболевания, — говорит Алина. — Благодаря терапии отпустило, но когда 9 октября соцсети признали экстремистскими (опубликовали это только через три дня), проблемы начались снова. Я не могла нормально спать. Кроме того, Тэдику нужно делать прививку в год, а это возможно только в государственных учреждениях. Игорю же требовалась операция на глазах.
Игорь присоединяется к разговору и объясняет, что операция не сложная, но сделать ее в Беларуси возможности не было. К тому же проблема с глазами давняя. Когда один глаз загноился в первый раз, мужчина не пошел к врачу, а сам разрезал веко ножом. Делать это во второй раз он не рискнул.
— И когда наши соцсети признали экстремистскими, мы поняли — это знак, что нужно уезжать, — продолжает Нагорная. — Все решили очень быстро. До самого конца не знали, получится ли, было и страшно, и, наоборот, легко, потому что решились. В результате мы здесь и, наверное, очень счастливы. До конца не осознали, что нам теперь ничего не грозит (смеется).
«Невозможно разговаривать с теми, кто стоит с оружием и техникой»
Алина и Игорь восприняли события августа 2020 года не так положительно, как многие в Беларуси. В этом вопросе Алина, например, характеризует себя как пессимистку (вернее, реалистку).
— И это помогает жить, — говорит она. — Потому что я надеюсь на лучшее, но готовлюсь к худшему. Сразу сказала всем своим друзьям, что если пойдете на протесты, сделайте так, чтобы вас потом не нашли по фотографии. Мне казалось, что произойдет что-то плохое, не было ощущения победы. Читать радостные посты в социальных сетях было очень сложно, потому что просто технически становилось понятно — скоро все это закончится и будет еще хуже.
— Мне это напомнило политический инфантилизм или что-то в этом роде, — добавляет Игорь. — Когда ты выходишь с цветами, с флагами…
— С одной стороны, это красиво. И нормальное правительство ушло бы после такого мирного протеста. Но мы знали, что наше ненормальное, — продолжает Алина.
— Невозможно разговаривать с теми, кто выступает против вас с оружием и техникой, — добавляет ее муж. — В Беларуси, в нашем регионе, если ты уже идешь на акцию протеста, то делай это так, как будто она последняя в твоей жизни. И тогда, возможно, что-то изменится. Сейчас столько жертв. И если бы протест вначале был другим, их было бы меньше.
— Но предугадать, что произойдет, было невозможно, — считает Алина. — Потому что тогда никто не догадывался о том, о чем сейчас много говорят: Россия недалеко, и непонятно, нанес бы такой протест еще больший ущерб. Но что случилось, то случилось. Для тех, кто живет в Беларуси, это и плохо, и хорошо. Это уже часть нашей истории.
«Приехали ночью, начали стучать, разбудили Стэфика»
Силовики начали приходить к Алине и Игорю в конце 2020 года. В то время семья жила в деревне Пересека Рогачевского района. Сначала сотрудники милиции просто ходили вокруг участка. Поэтому правозащитники отнеслись к этому относительно спокойно. Правда, пешком за ворота уже не выходили, только на машине — так безопаснее. Однако впоследствии визиты стали более настойчивыми.
— Однажды они пришли ночью, стали стучаться, разбудили Стэфика, — вспоминает правозащитница. — Мы очень испугались, оделись сами и одели его так, чтобы в случае задержания было тепло. Но все обошлось. На следующий день пошли в магазин, а когда вернулись, соседи рассказали, что по двору шарилась милиция. Тогда мы собрали свои вещи и ночью уехали из дома.
Так в начале лета 2021 года начался большой путь семьи Случака и Нагорной. За это время они сменили около десяти квартир и домов — долго на одном месте не задерживались.
Однажды семью даже нашли силовики, но это было в самом начале их подпольной жизни. После этого пришлось улучшить правила безопасности, чтобы оставаться в Беларуси как можно дольше. Это было очень важно для семьи, несмотря на то, что их разыскивали. Ведь оба «думали сердцем», как говорит Алина, и хотели сделать все для пользы своей страны. Кроме того, им важно было почувствовать, что происходит внутри, поскольку многие события не попадают в новости. Именно поэтому ежедневно муж и жена выбирали продолжать жить в Беларуси. Такое решение было очень трудным, говорит пара, поскольку они несли ответственность не только за себя, но и за своих детей. И просто не могли позволить себе сесть.
— Мы знали, что нас ищут конкретные органы и социальные службы, — говорит Алина. — И боялись, что в случае задержания с детьми что-то случится. Поэтому выстроили качественную систему нашего укрытия и продолжали свою деятельность. Но все время жили на стреме, ведь от случайностей никто не застрахован, а случиться может всякое.
«Пошел с собакой через лес в ночную аптеку»
В жизни семьи было много ограничений из-за мер безопасности. Они не пользовались телефонами, интернетом — только через VPN, не видели родных и друзей, не могли просто вызвать такси или получить медицинские услуги. Последнее, уточняет Алина, было возможно, но очень сложно. Она не рассказывает об это более подробно, чтобы лазейками могли пользоваться и другие.
— Это занимает много времени и очень тяжело эмоционально. Вся твоя энергия уходит на обычные дела, которые не вызывают вообще никаких проблем у других людей, — объясняет белоруска.
— Однажды Стэфан заболел, у него была очень высокая температура, — вспоминает Игорь. — Очевидно, это была просто вирусная инфекция, но нужно было как-то сбить температуру. Мы тогда жили в нескольких километрах от города, и я пошел с собакой через лес в ночную аптеку. Потому что вызвать врача или скорую помощь было невозможно. Как будто в Средневековье. Поэтому понятно, что самостоятельно мы бы не продержались так долго, нас очень поддерживали друзья. Но с каждым месяцем людей становилось все меньше: кого-то посадили, кто-то умер или уехал. Даже мужчина, который забрал нас из роддома, сейчас за решеткой.
За время подпольной жизни у пары родился второй сын Тадэвуш. Алина скрывала от всех свою беременность до последнего, лишь изредка посещая врачей. Трудно было найти и роддом: врач, с которым она уже договорилась на словах, позже отказался принять женщину. Но в итоге все закончилось хорошо, и Алина смогла родить под наблюдением медиков.
Семьи обоих собеседников поддерживали их деятельность и никогда не просили перестать. Но вместе с тем очень переживали
— Все эти почти три года нам приходилось говорить всем близким людям, что мы хотим остаться. Иногда нас очень настойчиво заставляли уехать, — рассказывает Нагорная.
— Приходилось оправдываться, почему ты белорус и почему ты в Беларуси, — шутит Случак. — Это очень странно, потому что украинцев никто не спрашивает, почему они остаются и воюют. То, что они начали делать в 2022 году, мы делали еще в 2020-м. Важно было быть с людьми, чувствовать их.
— Никто не говорит им: «Уезжай, зачем ты вернулся», — продолжает Алина. — А в Беларуси тоже война. Это просто неочевидно: ракеты не падают, нет фотографий разрушенных домов. Все совсем по-другому, но этого не понимают. А если участвовать в этой войне, то возникает много вопросов. Никто ведь не спрашивает добровольцев полка Калиновского, почему они выбрали этот путь. Потому что они хотят, чтобы в Беларуси потом все стало лучше. Так и мы тоже многое делали для того, чтобы Беларусь стала лучше.
Все это время Игорь писал обращения и добивался появления белорусского языка на новых брендах. Алина проводила исследования и издала книгу «Мова 404». Говорят, что не собирались прекращать свою работу, потому что именно ради этого и пошли на весь риск.
— Было очень сложно, и мы даже не можем всего рассказать, потому что деятельность продолжается в том же духе, — объясняет Игорь. — Все приходилось делать сложнее в несколько раз.
— Но были результаты, и это придавало сил, — продолжает его жена. — Приходишь в магазин, видишь белорусский язык и думаешь: «Вау». Это крутое ощущение, потому что даже до 2020 года мало кто считал, что можно изменить что-то. А ты берешь и меняешь. Это очень важно, потому что язык определяет границы: где белорусский язык, там и Беларусь. Что первым делом сделали россияне, войдя в Украину? Изменили названия. Чтобы показать, что Россия уже здесь. Так и тут.
«Силовики сошли с ума, все как в 1937 году»
Ситуация в Беларуси, по словам собеседников, отличается от той, которая в новостях. Многое туда не попадает: и информация о том, что люди делают и как рискуют, и данные о репрессиях.
— Они происходят каждый день, и это не просто задержания, — говорит Алина. — Например, несколько человек сообщили нам, что они агенты. У одного даже в рюкзаке была прослушка. И все это происходило странным образом через третьи руки. Они [силовики] сошли с ума, все как в 1937 году.
— Но несмотря на это, жизнь в Беларуси есть, — добавляет Игорь. — Даже мероприятия организовываются, только подпольно. И удивительно, насколько выносливы люди. Эта работа невидима, поэтому мало кто понимает, что происходит. Но все есть. И я бы не сказал, что народ находится в подавленном состоянии, люди просто адаптировались и живут, как раньше. Разве что затаили свою злость. Ведь репрессии не прививают любви к нашим оппонентам.
Что касается белорусского языка, то особых изменений после 2020 года правозащитники не заметили: дискриминация осталась. Однако и говорить по-белорусски не стало опаснее. Особенно, если вы обычный человек.
— Тот факт, что исчезли некоторые общественные организации, которые этим занимались, не повлиял на ситуацию, — считает Игорь. — Ведь партии тоже исчезли, но на политической жизни сейчас это не отразилось.
Правда, влияют другие люди. Например, Ольга Бондарева. Супруги знают провластную активистку из Гродно, потому что она писала о них в своем телеграм-канале. Это же делали Азаренок и другие.
— Мы с Игорем называем Бондареву его лучшей ученицей, потому что она работает теми же методами, — говорит Алина. — Однако она не пишет обо всем, это сто процентов, потому что времени просто не хватает. Мы тоже рассказываем далеко не о каждом успешном случае.
— Успех Бондаревой — это то, что о ней пишут независимые СМИ, — считает Игорь. — Потому что если не обращать на нее внимания, такой активности не будет.
А вот чиновники, с которыми мужчина неоднократно сталкивался в ходе своей деятельности, далеко на так активны, добавляет он. Даже «преданными сторонниками режима» Случак называет не всех.
— Это просто люди, которые выбрали для себя такую работу, — описывает Игорь. — А если что-то изменится, они станут придерживаться других взглядов. Есть единицы, которым действительно не нравится ничего белорусского, и сейчас процент таких стал больше. Но в целом чиновники не очень активны, скорее предпочитают ничего не делать. А это то, чему мы всегда препятствовали, например, в нашей деревне. Мы действовали в рамках законов, пусть и несовершенных, поэтому они были вынуждены ответить. Но после 2020 года даже эти нормы перестали работать. Тогда местные чиновники решили свести с нами счеты, потому что раньше мы заставляли их выполнять свои обязанности.
«Надо привыкнуть к реальности, в которой можно открыть двери»
Сейчас семья планирует прежде всего прийти в себя. Найти жилье (скорее всего, в Вильнюсе), устроиться. Привыкнуть к тому, что можно лечь спать и не бояться, что утром придет милиция. А потом — снова за работу.
— Есть разные планы, — начинает перечислять Нагорная. — Я займусь переизданием книги. В прошлый раз «Мову 404» я делала на коленке, после родов, с телефона. Теперь будет круто, у нас хорошая команда дизайнерки и редакторов. Хочу также заняться переводами книги и моих исследований на другие языки. А потом буду думать, что делать дальше, ведь мне важно развиваться, а не стоять на месте. Но сначала нужно отойти, привыкнуть к реальности, в которой можно открыть дверь квартиры и спокойно спать по ночам. И еще сегодня у меня в телефоне была симка, я разговаривала на улице — такое непривычное ощущение. Нужно наладить быт. У нас есть вещи, пусть их и не так много, но вообще еще немного бедлам. Но это несравнимо с тем, что мы переживали в Беларуси.
— Я тоже не планирую останавливаться, — добавляет Игорь. — Чтобы писать обращения, не обязательно находиться в Беларуси. Думаю, остальное тоже получится устроить. А пока у нас остро стоит бытовой вопрос: нужно организовать свою жизнь.
Вот вопрос о возвращении для семьи не стоит: оба очень хотят домой. Но только пока не берутся предсказывать, когда это произойдет.
— Я очень хочу вернуться, и надеюсь, это будет скоро, — рассуждает Алина. — Потому что мы много путешествовали, но никогда не хотели жить за границей. И сейчас для нас очень сильный стресс, что мы не в Беларуси (хотя других стрессов уже нет). Только, к сожалению, нет ощущения, что мы сможем вернуться в ближайшее время. Разве что надеяться на что-то неожиданное, как это было в Советском Союзе. Или вот как у нас были стабильные репрессии, а потом бац — бунт Пригожина, и вся Беларусь следила и надеялась. Или другой вариант, если система сожрет сама себя.
— Очевидно, то, что они делают, — это их конец, — продолжает Игорь. — Но когда он будет, неизвестно. В историческом контексте это немного времени, но для людей может быть много. Они будут жить дальше, кто-то умрет, судьбы будут ломаться. Но наша государственность по-прежнему строится на белорусском языке, который важно сохранить. Кстати, когда я в 2007 году учился в Эстонии, куда приехал из-за преследования, то изучал их историю. У них также была диктатура до 1930-х годов, которая позже привела к Советскому Союзу. После этого Эстония старалась восстановить свою национальную культуру, потому что это очень важно. Нам следует сделать то же самое. Но я однажды вернулся из той эмиграции, значит, должен вернуться еще раз.
Читайте также
