Беларусь занимает одно из первых мест в Европе по числу силовиков на душу населения. Вероятно, наше государство можно назвать «полицейским». При этом силовые структуры постоянно конкурируют и даже враждуют между собой. Бывшие силовики рассказали «Зеркалу», как на практике выглядит конфликт между МВД, КГБ и другими ведомствами.
«КГБ разрабатывал и сажал сотрудников МВД»
— Когда я пришел в милицию, мне сразу сказали: наш главный враг — это КГБ, — описывает противостояние двух силовых структур бывший сотрудник ГУБОПиК и глава BYPOL Александр Азаров. — Сотрудники КГБ разрабатывали и сажали сотрудников МВД. Происходило и обратное, пусть и реже. Шла такая негласная война. Об этом все говорили.
Александр Азаров работал в МВД с 2000 года. Сначала в Следственном комитете (еще до выделения СК в отдельную структуру в 2012 году). Затем – в Главном управлении наркоконтроля и противодействию торговли людьми МВД. В 2008 году Азарова пригласили стать замначальника третьего отдела третьего управления только что созданного ГУБОПиК (отдел занимался противодействием торговле людьми). В 2019 году в звании подполковника он покинул ГУБОПиК и стал преподавать оперативно-розыскную деятельность в Академии МВД. В 2020 году, уже за границей, с другими бывшими силовиками создал организацию BYPOL.
Азаров (как и другие собеседники «Зеркала») рассказывает, что вражда между МВД и КГБ длится годами. Структуры следят друг за другом, а КГБ даже вербовал тайных агентов в конкурирующей организации.
— Как это происходило? Допустим, у оперативника или следователя пропадает секретный документ из уголовного дела или флешка, — объясняет подполковник. — Это уголовная ответственность. И вот оперу вдруг звонят из КГБ: «Не говорите своему руководству об этом звонке, но мы „нашли“ вашу секретную флешку, хотим пообщаться, приезжайте». Так они вербовали сотрудников для того, чтобы те предоставляли информацию о работе МВД.
По словам Азарова, вербовка всегда была тайной. Представить, чтобы опытный сотрудник МВД открыто перешел на работу в КГБ, было невозможно.
— Обычно в комитет набирали людей из гражданских вузов, — рассказывает он. — Их потом отправляли на переподготовку в вуз спецслужбы – Академию национальной безопасности. Иногда нанимали молодых выпускников Академии МВД, которые еще не успели поработать в милиции. Им было важно, чтобы сотрудник не был «избалован» и не привык к конкурирующей системе. Наверное, считается, что, если человек проработал в милиции, он уже испорчен. Видимо, будет жалеть других милиционеров, а им этого не нужно. Обратных переходов — из КГБ в МВД — тоже не было. КГБ считался более элитарной организацией, поэтому оттуда в структуры МВД люди не уходили — во всяком случае, я о таком не слышал. Помню, однажды в КГБ переманили следователя, потому что у него отец раньше там работал. Для «чекистов» вообще важна клановость, чтобы кто-то из родственников был выходцем из организации.
Азаров добавляет, что к каждому ведомству МВД был прикреплен куратор из КГБ. Появлялся такой человек и в ГУБОПиК.
— Примерно с 2015 года в КГБ стало очень много выходцев из армии, — говорит экс-силовик. — Думаю, куратор ГУБОПиК тоже был из таких. Всегда разговаривал по-военному: «так точно», «разрешите войти, товарищ полковник милиции». Появлялся раз в неделю, шел в кабинет к Карпенкову (Николай Карпенков возглавлял ГУБОПиК до 2020 года, теперь — замминистра внутренних дел и командующий внутренними войсками. — Прим. ред.), что-то они там обсуждали. Карпенков запрещал сотрудникам ГУБОПиК с ним разговаривать и пускать в кабинеты. Если куратор у кого-то что-то спрашивал, надо было докладывать об этом. Еще один куратор был от Управления собственной безопасности МВД. И распоряжения Карпенкова были такими же: никому с ним не разговаривать и докладывать, если он что-то спрашивает. Такие кураторы (от КГБ и УСБ) есть во всех структурах МВД.
КГБ (вместе с ОАЦ) много лет лоббировал расформирование ГУБОПиК. По словам Азарова, организация стояла на грани роспуска где-то с 2011 года.
— Каждый год Совбез проверял целесообразность его существования, — вспоминает глава BYPOL. — Это происходило, потому что КГБ и ОАЦ регулярно писали докладные записки в Совбез о том, что управление не нужно, так как организованная преступность в Беларуси уничтожена. Все постоянно думали: разгонят ГУБОП или нет? Руководители все время ломали голову: чем бы заняться кроме организованной преступности? И в 2020 году Карпенков наконец нашел такую «специальность» — политические репрессии.
Азаров утверждает, что неприязнь между КГБ и МВД сохраняется на всех уровнях — вплоть до руководителей силовых ведомств:
— Конечно, официально все прилично. Никто никого публично не обвиняет, общаются нормально. Но конфликт есть. Думаю, взаимную вражду спровоцировали действия КГБ. Дело в том, что в комитете есть управление, которое занимается разработкой всех остальных силовых структур. Были громкие задержания больших начальников милиции. Так накапливалась ненависть, и она вылилась в месть и взаимную вражду.
«Следователи стали независимыми и борзыми»
Александр Азаров рассказывает и о сложных отношениях между белорусскими милиционерами и следователями. По его словам, проблемы возникли в 2012 году после того, как следователи из МВД ушли в отдельную структуру — Следственный комитет.
— Раньше следователи сами были выходцами из Академии МВД, сидели в соседних кабинетах с оперативниками, вместе отмечали праздники и легко находили с ними общий язык, — говорит Азаров. — С независимостью СК получил финансирование, новые здания — следователи переехали в них. СК объединил не только «милицейских» следователей, но и прокурорских, и военных. Появились руководители, которые никогда не работали в милиции. В СК стало много выпускников гражданских вузов. Налаженное взаимодействие было утрачено. Стало много противоречий и конфликтов. С тех пор следователи принимали решения самостоятельно, повлиять на них из МВД стало невозможно. Появилось очень много отказов в возбуждении уголовных дел, которыми занимались оперативники. Особенно тяжело стало с передачей в СК сложных дел, которые в те времена вели такие специализированные организации, как ГУБОПиК. Например, ты приносишь в СК обычное дело о разбое. Тут все понятно: человека избили, есть потерпевший и его заявление, — следователь берется за работу. А если дело касается торговли людьми, проституции? Кто-то из опрошенных признается в преступлении, кто-то — нет, не все потерпевшие готовы писать заявления. Все сложно. И следователь тебе говорит: состава преступления нет, до свидания. Часто бывало, что к лейтенанту-следаку приходил начальник оперативного подразделения, подполковник или полковник. Этот лейтенант проработал несколько месяцев — и отказывался слушать опытного оперативника. Короче, следаки стали чувствовать себя очень независимыми — борзыми, грубо говоря. Подобные конфликты между МВД и СК решала прокуратура. Если следователь не хотел возбуждать дело, шли к прокурору, и его убеждали, чтобы он сам возбудил дело, или дал указание следователю возбудить его. Прокуратура была таким третейским судьей, посредником между разными силовыми организациями. Все им жаловались.
Впрочем, по наблюдениям подполковника, после событий 2020 года конфликт между разными силовыми органами стал менее острым, а то и вовсе сошел на нет.
— На мой взгляд, сейчас силовики более консолидированы, — рассуждает Азаров. — Раньше был разлад, постоянные противоречия и конкуренция. Это прошло. Мы видим, как опера сами пишут судьям, на сколько суток осудить человека. Прямо в протоколе оставляют метки — разработали специальную систему знаков. КГБ и МВД забыли обиды и противоречия и больше не охотятся друг за другом по коррупционным делам. Лукашенко удалось консолидировать силовиков против общего врага — белорусского общества.
«Всегда искрило между милицией и СК»
Представитель BELPOL Владимир Жигарь, который до 2020 года работал оперуполномоченным уголовного розыска Мозырского РОВД, подтверждает, что МВД много лет конфликтовало с КГБ и СК.
Владимир Жигарь — один из основателей организации бывших силовиков BYPOL, после раскола организации — представитель BELPOL. До событий 2020 года он работал оперуполномоченным уголовного розыска Мозырского РОВД. Потом присоединился к команде «Страны для жизни». С 2020 года — в эмиграции.
— Милиционер в своей работе постоянно пересекается с сотрудниками СК, — описывает ситуацию Жигарь. — Они вместе в составе следственно-оперативной группы выезжают на место преступления, постоянно контактируют по уголовным делам. Но после отделения СК от МВД в 2012 году отношения стали, мягко говоря, очень натянутыми. Одна из причин — «палочная» система, которая существует в белорусских правоохранительных органах. «Палка» для милиции — передача материалов в СК и возбуждение уголовного дела. Милиции все равно, дойдет ли дело до суда и будет ли осужден человек. А для СК наоборот — им важно, чтобы дело, которое они получили от милиции, дошло до суда и был вынесен приговор. Иначе портится статистика. И вот, из-за разницы в подходах постоянно возникают конфликты. СК не принимает материалы дел, если есть подозрение, что до суда оно не дойдет (например, в ходе следствия будет возмещен ущерб). Вообще, следователей в милиции называют канцелярскими крысами. Они просто сидят за компьютерами и печатают поручения, а оперативнику потом приходится бегать по всему району и их выполнять. Всегда искрило между милицией и СК.
Владимир Жигарь вспоминает, как контроль за работой милиции усилился после того, как в 2012 году МВД возглавил Игорь Шуневич. Он изменил принцип работы УСБ. Управление начало постоянно следить за сотрудниками органов.
— Взаимоотношения МВД и КГБ всегда были натянутыми. Говорили, чтобы сгладить этот конфликт, в МВД и пришел Шуневич, выходец из КГБ (возглавлял следственное управление и управление по борьбе с коррупцией и организованной преступностью КГБ в 2007—2012 гг. — Прим. ред.). Шуневич привнес в МВД «кгбистские» нарративы и нотки. УСБ начало работать против самих же сотрудников МВД, хотя изначально структура задумывалась как своего рода защита от различного рода преступных посягательств. УСБ стало более интенсивно — в «профилактических» целях — прослушивать телефоны сотрудников милиции. Стало больше случаев, когда оперативная группа выезжала на вызов, а по приезду оказывалось, что это проверка УСБ. Например, ты приезжаешь на место возможного преступления, а тебя там ждет УСБ: обыскивают твои вещи, смотрят твои документы (в том числе с грифом секретности). И не важно, что ты до этого мог сутки не спать, ездить на реальные вызовы. Постоянно искали, за что сотрудника наказать. Доходило до смешного. В день, когда надо было переобуть шины на служебных машинах, сотрудники УСБ ходили и проверяли, все ли это сделали. Или проверяли тонировку автомобилей. Опытные милиционеры, с которыми я работал, говорили, что Шуневич не стал своим ни в КГБ, ни в МВД, потому что на каждое место службы он брал с собой самые плохие черты обеих структур. После того, как Шуневич ушел в 2019 году, эти практики остались. Сотрудники УСБ к этому времени уже были при хороших погонах, и никто их разгонять, конечно, не стал. Может быть, проверки стали чуть попроще, но в целом система не изменилась.
«Раздражало, когда КГБ спускал указания»
Бывший милиционер рассказывает, что часто КГБ заставлял милицию выполнять черновую работу, при этом лавры за раскрытие дел присваивал себе.
— КГБ иногда вмешивался в работу милиции, — говорит он. — Например, оперативники занимаются разработкой определенных подозреваемых. Эта информация каким-то образом доходит до КГБ. Оттуда звонят: «этого человека не трогать, он под нашим контролем, все остальное не ваше дело, вы орган дознания — занимайтесь своей ерундой». Раздражало, когда комитет спускал милиции указания. Тебе ничего не объясняют, дают мало информации без контекста — иди и делай. При этом, если преступление раскрыто, КГБ забирает его себе в зачет. Работу милиции никто не учитывал, даже если ее вклад в конечный результат составлял 90 процентов. Конечно, руководству РОВД это не нравилось.
Еще одна практика, которая вызывала возмущение начальников милиции, — перетекание кадров из УВД в местное отделение КГБ.
— Раз в пять лет оперативнику надо продлевать допуск к госсекретам, — описывает процедуру Жигарь. — Допуск продлевает КГБ. Это можно сделать автоматически, но некоторых милиционеров приглашали зайти в районное отделение комитета — и там предлагали перейти на службу к ним (ведь у них тоже серьезный недобор кадров). Многие соглашались, в том числе потому, что там платили больше. Руководство никак не могло противостоять такой практике. В милиции – огромная нехватка кадров, потеря даже одного человека — проблема. Из-за таких эпизодов отношения между милицией и КГБ тоже усложнялись.
Бывший оперуполномоченный сомневается, что все эти практики изменились после его увольнения из силовых структур.
— На уровне повседневной работы все осталось как прежде, — говорит Жигарь. — Изменилось отношение к политическим делам. Взаимодействие между милицией, КГБ и СК стало более четким. Политические дела возбуждаются автоматически, сразу же. Мы слышим это в утечках телефонных разговоров силовиков. Помню, на одной записи сотрудник СК отчитывался: «Быстренько возбуждаем дело за наклейку с надписью „3%“ на фонарном столбе». Невозможно представить, чтобы в 2019 году следователь заводил такое дело.
«Следователи воспринимают себя интеллектуалами, белой костью»
Подтверждает существование конфликта между милицией и следователями в Беларуси и Алексей (имя изменено), который работал в СК до 2020 года.
— Натянутые отношения между следователями и милицией возникли, потому что мы возвращали оперативникам на доработку материалы дел, которые от них поступали, — описывает он свою версию конфликта между организациями. — Милиционеры думали: мы собрали материалы правильно, состав преступления доказан. Часто следствие, в свою очередь, находило недочеты, материалы возвращались на доработку милиции. Иногда, действительно, милиционеры ошибались, что-то недоделывали. Но бывали случаи, когда следователи злоупотребляли своим положением — и возвращали материалы по надуманным основаниям. Понимаете, милиционеры часто считают следователей статистами. По их мнению, в раскрытии преступлений основную роль играет именно милиция. В то же время следователи (а это часто люди с высшим юридическим образованием) считают милиционеров недалекими. Особенно когда получают от них материалы, оформленные через пень-колоду. Следователи воспринимают себя интеллектуалами, белой костью. Знаю примеры, когда были серьезные зарубы между начальником РОВД и руководителем районного отдела СК. Материалы уголовных дел перебрасывали между ведомствами по 10 раз и писали жалобы друг на друга в прокуратуру. В таких ситуациях все занимали, на их взгляд, принципиальную позицию.
Алексей вспоминает, что в СК, как и в МВД, появлялись кураторы из КГБ, которые контролировали работу следователей.
— В моей практике я не сталкивался с такими кураторами, но они точно есть в СК. Например, кураторы мониторили соцсети следователей. Если находили у какого-то лайки под постами оппозиционного содержания (мы говорим о временах до 2020 года), начинали дурить голову: звонили, приглашали на беседу. У тебя лайк под постом? Удаляй, — рассказывает Алексей. — Вербует ли КГБ следователей? Не исключено. Конечно, никто о существовании такой практики не говорил прямо. Но, скорее всего, такое было. КГБ должен иметь уши везде. Могу сказать, что были случаи перехода туда на работу из СК. В КГБ всегда была довольно большая текучка из-за того, что там сотрудники быстро идут на повышение. Постоянно были свободные вакансии. Я знаю людей из СК и милиции, которые уходили работать в КГБ. Это – довольно распространенная ситуация.
По мнению Алексея, за последние годы в работе Следственного комитета и его взаимоотношениях с другими силовыми структурами мало что изменилось.
— Может быть, одна вещь поменялась, — замечает он. — Раньше следователю, если он даже минимально сомневался в виновности обвиняемого, проще было прекратить дело и не передавать его в суд. Потому что за оправдательный приговор в суде следователь получал, с большой вероятностью, дисциплинарное взыскание. Могли даже лишить премий на год. После 2020 года этот страх во многом ушел. И раньше оправдательных приговоров было мало, но в последнее время из-за политической ситуации в стране оправдать человека в белорусском суде стало почти невозможно.
Читайте также
