Мужа Марины зовут Алексей. Он экс-омоновец и один из главных героев документального фильма «Посмотрите наверх» о событиях 2020 года. С 9 по 11 августа во время акций протеста мужчина был среди силовиков, работавших на улицах Минска. Происходящее в те дни и в месяцы накануне выборов его настолько потрясло, что 15 августа он написал рапорт на увольнение и записал видеообращение, сообщив, что его «жизненная и духовная позиция противоречит ситуации». Марина поддержала мужа в этом решении и помогла ему разобраться со многими вопросами, возникшими из-за внезапного ухода из ОМОНа. Об этом и том, каково это, когда твой близкий человек работает в системе, а потом покидает ее, она рассказала блогу «Люди». Мы перепечатываем этот текст.
«Говорю, как ты в ОМОНе работаешь, ты же спортом занимаешься?»
С Мариной мы созваниваемся вечером. Рядом с ней на интервью Алексей. Шутит, что сегодня он здесь как группа поддержки. Его супруга не из тех, кто часто общается с журналистами, поэтому волнуется. Сам Алексей тоже переживает: при воспоминании событий августа 2020-го его голос начинает дрожать. Хотя прошло уже 3,5 года.
— Я будто спал и проснулся, — коротко описывает он то, что произошло с ним после выборов.
— Мне все это немного легче далось, — говорит Марина.
Супруги рассказывают, что для фильма «Посмотрите наверх» их историю записывали еще в Минске. Было это зимой 2020 года. С тех пор в жизни семьи многое изменилось. Они переехали в другую страну, название которой просят не уточнять, и начали все заново.
Марине сорок, Алексей на пять лет старше. Женаты они уже 17-й год. Познакомились еще студентами, в 2005-м. Оба учились в Гомеле. Она — на инженера в Белорусском государственном университете транспорта, он — на учителя физкультуры в Гомельском государствуенном университете им. Ф. Скорины. Впервые увиделись у приятеля на дне рождения.
— Леша занимался спортом. Это было как раз перед соревнованиями. Он должен был бежать марафон и готовился, — рассказывает Марина и вспоминает, чем будущий муж ее покорил. — Он внимательный, спокойный. Мне показалось, он будет хорошим папой. Так и оказалось. На детей я чаще рычу, чем он (смеется).
Через полтора года пара поженилась, и Марина переехала к Алексею в Минск. Он на тот момент работал и тренировался в отряде милиции особого назначения. В ОМОНе мужчина был с 2003 года. Впервые услышав о профессии любимого, девушка удивилась:
— Говорю, как ты в ОМОНе работаешь, ты же спортом занимаешься? «Да, я спортсмен, — отвечает. — А там просто числюсь». Честно, я даже не придала этому значения, потому что видела — он постоянно тренируется, бегает. Суббота, воскресенье, праздники, день рождения, все равно утром и вечером у него тренировка.
В рядах ОМОНа мужчина оказался из-за спорта. Он показывал неплохие результаты, и друзья-атлеты, которые выступали за разные силовые структуры, предложили параллельно с учебой устроиться в ГУВД Мингорисполкома. Объяснили, что его работой будет тренироваться и выступать за сборные ГУВД и МВД.
Основная специализация Алексея — бег на длинные и средние дистанции. Он также катался на лыжах, плавал. К обязанностям сотрудников ОМОНа его в основном привлекали для работы в праздники. В 2006-м, когда проходили выборы, мужчина находился в Кисловодске на турнире, поэтому на службе его не было. В 2010-м день голосования совпадал с его сборами. Алексей с женой рассчитывали, что его никто трогать не будет, но утром 19 декабря спортсмена вызвали в строй. Сначала он стоял в оцеплении возле Дома правительства. Протестующих, вспоминает, они не трогали.
— В какой-то момент нам сказали уйти в автобусы, и люди стали аплодировать. Мне это запомнилось на всю жизнь, — описывает происходящее собеседник. — Через некоторое время опять поступила команда: «Выходить». Я выбежал одним из последних. Мы были без щитов. Моя резиновая палка (их выдают на такие мероприятия), видимо, упала и потерялась. Увидел, как людей начинают забирать и засовывать в автобусы. Стоял и не понимал, что происходит. Мы там не были до конца. После возвращения в транспорт у меня был шок. Моя человеческая суть не могла это принять. Я знал, что по Закону «Об органах внутренних дел» ты можешь применять физическую силу в ответ. Но я не видел, чтобы народ оказывал сопротивление.
На следующий день Алексей вернулся на сборы. По словам Марины, увиденное в тот вечер муж переживал тяжело, думал об увольнении, но остановили его три обстоятельства: жена с маленьким сыном, которых он обеспечивал, жилье — им выделили служебные «квадраты», и очередь на свою квартиру.
— Вы же понимаете, в Беларуси построить что-то за обычную зарплату нереально. Надо быть каким-то бизнесменом, олигархом, чтобы приобрести квартиру, — рассуждает Марина. — А тут, получается, он, когда устроился, стал на очередь, потом женился, у нас родился ребенок, мы продвинулись в списке и должны были в ближайшее время строиться. Скажу, что я тоже сыграла свою роль. Когда он ходил, переживал, сказала ему: «Леш, ну что ты говоришь? Ну, сходил, так случилось, у нас же семья». Но, по сути, подумать, а что нам делать? Куда он пойдет? Физруком? Мы знаем прекрасно, сколько получает физрук. Понимаю, выход всегда можно найти… Это все финансовые, мелочные вещи, но они есть.
— Очень тяжело найти оправдание, почему столько лет я находился в системе, — дополняет слова жены Алексей. — После 2020 года понял, что никакой спорт, никакие деньги, ничто не может быть для этого причиной. Теперь мы это знаем, и мы с этим живем. Но мы попытались… — волнуясь, он делает небольшую паузу.
— В 2020-м мы попытались выйти из этого, — продолжает мысль мужа Марина.
«Муж всегда разговаривал с людьми, просил разойтись»
К весне 2020-го Марина работала менеджером по продажам в фирме, которая занималась осветительными приборами. У них с мужем росли сын и дочка. Мальчик заканчивал пятый класс, девочка — первый. С середины 2010-х семья жила в своей трешке, о которой так долго мечтала. Жилье взяли под пятипроцентный кредит на 20 лет. Еще один заем — под 16 процентов, оформили на то, чтобы заплатить за «лишние квадраты».
— До 2020-го мы были аполитичны. Когда началась предвыборная кампания, как-то за ужином Леша включил мне видео Бабарико, — вспоминает Марина, как их семья стала интересоваться избирательной кампанией. — Спросила, кто это. Он объяснил, что один из кандидатов и что он возглавляет «Белгазпромбанк». За несколько месяцев до этого я работала в недвижимости и часто ходила в этот банк. Говорю: «Интересно, дай послушать». И мы стали слушать. Он толковые вещи озвучивал, планы, идеи. Потом смотрели Цепкало. Тоже любопытно, но у него, на мой взгляд, предложения были больше связаны с программистами.
Весной 2020-го привычные для Алексея рабочие будни, где было много тренировок и соревнований, изменились. Его, как и других коллег-спортсменов, стали привлекать к милицейской работе. Так, они патрулировали улицы, следили, есть ли у прохожих символика, выкрикивает ли кто-то запрещенные лозунги вроде «Жыве Беларусь!».
— О службе я тогда много не расспрашивала. На вопрос «Что ты сегодня делал?» он отвечал, не распространяясь: «Мы находились в таком-то месте, у нас было тихо», — вспоминает собеседница. — Леша часто работал в паре с другим коллегой-спортсменом. Мне кажется, командиры понимали, они ничего никому делать не будут, поэтому посылали их туда, где спокойно. Муж всегда разговаривал с людьми, просил разойтись.
В этот период Марина начала замечать, что с Алексеем что-то происходит. Он стал эмоциональнее. Иногда перед выходом на службу, а порой после смены его накрывало волнение.
— Замечаю, он дышать не может. «Марина, — говорит, — у меня пульс зашкаливает». Меня саму начинает трясти, звоню врачам, — говорит белоруска. — Не знаю, сколько раз в то время мы вызывали скорую. Думала, у него сердечный приступ, удушье или еще что-то. Тонометра у нас не было, но, казалось, давление у него поднималось сумасшедшее. Врачи приезжали, осматривали, сообщали: «Никакого давления у вас нет», — и советовали разобраться с мыслями в голове. Мы начали ходить по медцентрам, обращались к разным специалистам, сдавали анализы. Исследования показывали: Леша здоров, но что происходит, мы не понимали. Теперь знаем: это были панические атаки. Они и сейчас у него есть, просто муж научился с ними жить.
Мыслей о том, что супруга накрывает, так как его взгляды расходятся с тем, что нужно делать на службе, у Марины не возникало. Говорит как есть: в тот момент она все еще оставалась человеком, который лишь постепенно вникал в курс политических событий. Да и мужа она воспринимала как спортсмена, а не омоновца.
Вечер 8 августа для семьи прошел «как обычно». Дети были на каникулах у бабушки. Марина готовилась утром идти на участок. Алексей своим избирательным правом уже воспользовался. Несмотря на то, что им с коллегами намекнули, рядом с какой фамилией стоит поставить галочку, он отдал голос за Тихановскую.
— Тогда была такая штука, что просили фото бюллетеня отсылать. Я у него спросила: «Ты снимок сделал?» Он посмеялся, говорит: «Ты нормальная?» Позже он объяснил, что кабинки у них были открытые, и из-за того, что намекали, за кого проголосовать, человеку страшно даже галочку поставить рядом с другой фамилией, — вспоминает Марина. — На тот момент никакой опасности в этом я не видела и даже звонила ему по обычному телефону. Ощущалось, что все поменяется, ведь люди были против. Наша квартира — в доме омоновцев (в одном из домов, где большинство жильцов — сотрудники силовых ведомств. — Прим. ред.). Даже там те, с кем мы общались, были против.
«Первое время он просто смотрел на меня и ничего не говорил»
В семье экс-сотрудника ОМОНа есть большой черный лабрадор Наоми. Во время интервью она сидит рядом с Мариной и Алексеем. У собаки традиция: утром, как только она слышит, что кто-то из хозяев проснулся, просит вывести ее на прогулку.
Утром 9 августа 2020-го Марина отправилась выгуливать пса. Когда они вернулись с улицы, Алексей ушел на работу. Жена понимала: если в этот день он и придет домой, то очень поздно.
— Часов в 11 сходила на избирательный участок. Позвонила Леше, он еще был доступен. Сказала, что сложила бюллетень гармошкой и сфотографировала. Он меня похвалил, — вспоминает Марина. — Спросила: «А ты где?» Кажется, он ответил, что они патрулировали где-то возле Музея истории Великой Отечественной. Потом поехала к подружке, попили чаю, выяснили, что голосовали за одного кандидата. Я не была слишком оппозиционно настроена, поэтому смотреть итоги на свой участок не пошла. Хотя мне, конечно, было интересно, какие результаты. Рядом с домом приятельницы находилась школа, где люди голосовали. Вечером она мне позвонила, говорит: «Вокруг машины милиции ездят». Отвечаю: «Может, посмотрят порядок, и все». Настолько мы были наивные в этом плане люди.
10 августа, по словам Марины, «связь почти не прорывалась». До мужа она дозвонилась с трудом. Когда Алексей снял трубку, говорил мало: «Все в порядке. Я на базе, домой не приду, потому что мы куда-то едем». Интернет не работал. В офисе Марины в тот день сначала все молчали. Позже один из коллег рассказал, что слышал про «какие-то баррикады» в микрорайоне Малиновка.
— Я ему: «Какие баррикады, посмотри, тишина», — передает тут беседу женщина. — Он знал, где мой муж работает, и немножко обозленно сказал: «Ты что, не читаешь новости?» Я ему: «Так интернета нет». Он: «Ты не знаешь, что нужно настроить ВПН?» Уточнила, что это. Мне его настроили. Я открываю новости, и я в таком… Нельзя матом ругаться. Это был просто кошмар. А Леше я не могу позвонить.
Домой Алексей вернулся в ночь с 11 на 12 августа, было около часа-двух ночи. Ему дали два выходных. Марина не спала. Услышала, как дверь скрипит, подошла, спросила: «Как дела?» «Ничего не спрашивай», — ответил он, сходил в душ и пошел спать. В 7.30 она ушла на работу. Вернулась около пяти-шести вечера, муж все еще спал.
— Когда 12-го он вернулся, был без сил. Лицо темно-серое, под глазами синее, глаза красные, — описывает супруга в тот момент собеседница. — Назавтра первое время он просто смотрел на меня и ничего не говорил. Хорошо, дома не было детей и они этого не видели… Алексей очень восприимчивый, мягкий человек. Иногда меня это даже злит… Он из тех, кто, если их что-то впечатлило, не могут сразу рассказывать. Его в такие моменты словно оглушает, и он какое-то время приходит в себя. Мы стали по чуть-чуть разговаривать. Те беседы помню кусками. Он говорил, что они с напарником патрулировали территорию на проспекте Независимости за цирком. Еще — что им нужно было остановить велосипедистов, но когда они их заметили, те уже проехали. Была ситуация, когда им с коллегой сказали паковать протестующих (это происходило в районе стелы. — Прим. ред.). Они же подходили и предупреждали людей: «Идите гулять в другую сторону, не нужно на этой улице ходить». И так неоднократно. Была ситуация, когда кто-то из сотрудников им подвел задержанного и сказал отвести к автозаку. Леша взял того под руки, они немного отошли, а потом муж повернулся и сказал: «Видишь дорогу? Беги». Парень не мог поверить, спрашивал: «Правда?»
Алексей рассказывал, что людей он не трогал. В один из дней, когда их с коллегами привезли на разгон, его посадили открывать и закрывать дверь в автобусе, куда паковали протестующих. Мужчина «был в шоке», потому что «это нормальные люди приходили». Они разговаривали, он видел, «люди переживают, кому-то завтра на работу, кому-то в университет».
— Со стороны мои слова могут звучать как какая-то фигня. Когда прокручиваю их в голове, сама задаю ему вопрос: «Ну как такое может быть, что тебя все время отправляли на задания типа проверьте кусты, когда там никого нет?» Он отвечает: «Марина, мне поставили задачу, так я и делаю», — комментирует ситуацию женщина. — Но в том, что муж говорил правду, не сомневаюсь. Мы с ним все обсуждаем. Он мог что-то недосказать, но не потому, что оберегал, а из-за того, что не мог объяснить и принять, почему ситуация на улицах такая. Я чувствовала внутри него противостояние.
Два выходных дались Алексею непросто. Говорит, голова разрывалась от мыслей. Сидеть в четырех стенах было невыносимо. Когда Марина возвращалась с работы, супруги брали пса, шли в парк и много разговаривали. Все беседы об одном — как жить дальше. Мужчина вспоминал, что кто-то из знакомых силовиков до 9 августа пытался уволиться. Ему сказали «подождать окончания выборов». Плюс оба понимали, до конца контракта с МВД — 10 месяцев. Если он уходит, нужно вернуть единовременную выплату, которые он получил при заключении контракта. На тот момент это было около двух тысяч долларов. Для их семьи большие деньги.
— Он переживал: «А как? А что?» В какой-то момент я сказала: «Слушай, если решил уходить, будем что-то думать», — описывает тот разговор Марина. Она не отрицает, кредиты, стабильная зарплата, которые держали мужа в системе, продолжали оставаться важным аргументом, чтобы не увольняться.
— Но то, что он увидел, его переломало. Раньше он ни с чем подобным не сталкивался, — добавляет женщина.
«Да, мы милицейская семья, но мы семья оппозиционная»
И все же 14 августа Алексей вышел на службу. В разных городах Беларуси люди тогда выстраивались в цепи солидарности, Марина к ним тоже присоединилась. Стояла у себя в Уручье.
— Из дома выходила с белыми ленточками, цветами и шла с гордо поднятой головой. На акции я увидела столько людей! — вспоминает женщина. — Эмоции зашкаливали, была гордость, что вот перед тобой Беларусь. Обычные люди. Не алкаши. И не было такого, как потом, когда поделились на плохих и хороших. Тогда я была уверена: все будет хорошо.
На вопрос, не возникало ли диссонанса от того, что муж на дежурстве в ОМОНе, а она с ленточками на улице, за Марину отвечает Алексей:
— Да, мы милицейская семья, но мы семья оппозиционная. 14 августа, когда жена первый раз вышла с цветами, она мне позвонила. Я был в МАЗе, мы направлялись в центр города. Она спросила: «Ты меня не видел?» Ответил, что нет, но я был горд за нее. Она стояла рядом с теми людьми, с которыми нужно было быть. Сейчас, оглядываясь назад, гордишься всеми, но понимаешь — женщины вообще оказались самыми сильными. До этого дежурства я доказывал командиру взвода, что нам нельзя даже телефоны у людей смотреть, стал, скажем так, противостоять ему, в итоге он сказал: «Поедешь со всеми в защитной форме и будешь выполнять другие указания». Когда прибыли, поступил приказ никого не трогать. Я выдохнул. Со стороны милиции тогда не существовало четкого плана. Командиры не знали, что делать. Они ходили в шоке, словно не понимали, что произошло после выборов.
В интернете стали появляться фото избитых. В семье снова была бессонная ночь.
— Когда мы увидели снимки, Марина сказала: «Надо уходить, потому что это преступление». Я не был в гуще манифестаций и не мог поверить, что такое творили, — продолжает Алексей. — А еще я узнал про убийство Тарайковского (Александр Тарайковский — протестующий, которого 10 августа убили силовики. — Прим. ред.). Я задавал своим командирам вопрос: как, почему? Все списывалось на то, что там нелюди.
15 августа Алексей вышел на службу пораньше. Поехал увольняться. Домой вернулся часа через три-четыре. Марина говорит, что в голосе мужа чувствовалась радость. На его просьбу расторгнуть контракт командир отреагировал спокойно. Сказал, принесешь квиток о возвращении подъемных, подпишем рапорт. Пара стала собираться к родителям, которые живут в Гомельской области, планировали занять у родных нужную сумму. В этот момент Алексей сказал, что хочет записать видеообращение. Остановить его жена даже не пыталась.
— Его знало много людей, которые были, скажем так, не в системе. Знали они его с другой стороны, что он добрый, что никогда бы такого не сделал, а тут такие вещи творятся, — вспоминает Марина. — Мы записали видео, но опубликовать его попросили Лешиного брата, который был за границей. Сами боялись это делать, так как Лешу еще не уволили.
Брат выложил видео в сеть в тот же день. Семья в этот момент выезжала из города. Алексею сразу позвонил один из командиров. Голос его звучал напряженно. Силовик спросил у сотрудника, где тот находится, и поинтересовался: «Выпустив видео, ты хотел деньги на контракт заработать?» Минут через двадцать зазвонил телефон уже у Марины. Набирали знакомые. Предупредили, к дому их подъехала машина. Ждали их. Об этом же сообщил и один из коллег. После звонков жена попросила Алексея уехать из страны. Документы у него были с собой. Мужчине нашли машину в сторону России, там у родственников он мог пожить. На следующий день он уехал.
Решение всех рабочих вопросов мужа Марина взяла на себя. В воскресенье вечером она поехала в Минск, у дома была ночью. На подъезде к городу позвонила подружке, предупредила: если что, завернет к ней. «Буду ждать», — ответила та.
— К дому подъезжала с выключенными фарами. Внутри все тряслось. Во дворе никого не было. Какое-то время посидела в салоне. Посмотрела, что все спокойно. Потом быстренько поднялась в квартиру, закрыла дверь, шторы, в душ и спать. Утром нужно рано вставать, — описывает тот вечер Марина. — Нужно было отвезти на базу ОМОНа рабочие вещи Леши. На углу с ней находится жилой дом. У них своя маленькая парковка, там установлены камеры. Подумала, здесь безопаснее. Попросила Лешиного коллегу туда подойти и все передала.
Чуть позже Марине позвонил один из начальников Алексея. Поинтересовался, где ее муж, и, не получив ответа, предложил встретиться. Увиделись они на той же парковке.
— На встрече он деловым голосом спросил, с кем Леша общался. Кто его надоумил на это все? Почему он решил думать не так, как положено? Я ответила, это было наше совместное решение, — передает ту беседу женщина. — Позже он еще раз просил меня подъехать на базу. Я сказала, что готова встретиться, но только в общественном месте. «Что вы себе возомнили? — заявил он. — Думаете, вас не достанут? Мы на вас поставим маячки». «Ставьте, куда хотите и на кого хотите. Муж от вас уходит. Квитанция с оплатой его долга у вас (к тому моменту я ее уже передала), заявление и служебная одежда тоже, — продолжила я. — Пожалуйста, увольте его».
О тех событиях Марина рассказывает сдержанно. Не совсем понятно, было ли ей страшно.
— Сначала чувствовала опасение, но у меня такой характер, раз мы на это пошли, значит, надо делать, — объясняет она. — Просто голова срабатывала, что стоит немножко себя обезопасить: камера, люди.
Через две недели в почте женщина нашла выписку, в которой Алексея «уволили по статье за какие-то нарушения».
«Многие говорили: „Твой муж молодец, уважаю“»
За первым серьезным решением — об увольнении, последовало второе — об отъезде. Для этого нужно было сделать визы и разобраться с документами на выезд. Все это оказалось небыстро. Финансово справляться Марине в тот период было непросто. Чтобы помочь жене и быть рядом с семьей, 1 сентября 2020-го Алексей вернулся в Минск.
— Первые два месяца жил у друзей. Домой забегал буквально на полчаса-час, чтобы увидеться с детьми. Потом стал приходить поздно вечером и уходить рано утром, чтобы спать дома, но не встречать никого из жильцов. Затем пару дней попробовал побыть дома и остался, — описывает Марина меры предосторожности мужа. — Подрабатывал грузчиком, ремонты кому-то помогал делать. Однажды ходил на собеседование. Хотел устроиться физруком. Там, увидев, что написано в его трудовой, да еще и после увольнения из таких серьезных органов, дали понять — рассчитывать на вакансию не стоит.
Новость о видеообращении Алексея разошлась по соседям из семей силовиков быстро. Отношение некоторых из них к паре поменялось. Бывало, вспоминает Марина, заходишь в подъезд, а человек, с кем дружил и общался, «делает вид, будто тебя не видит». Это поражало.
— Некоторые не здоровались. Помню случай, стояла у лифтов на первом этаже. Рядом была знакомая семья. Увидев меня, они отвернулись, переглянулись и начали, скажу некрасивое слово, ржать. Стоишь и думаешь: «Скорей бы лифт приехал». Когда он спустился, сделала вид, что у меня зазвонил телефон, и подождала другой, — объясняет она.
Марине никто из соседей не сказал ни слова. Алексей же вспоминает, что порой бывшие коллеги называли его предателем. Как-то вслед ему кто-то из форточки выкрикнул: «Ну что, попросил прощения у народа?»
— Но после 2020 года они перестали интересовать меня как личности. Пусть я буду в их глазах предателем, но они подставили обычных белорусов. Это люди без чести и совести, — делится мнением Алексей. — Я с другим народом, с людьми, которые хотят перемен. Когда уволился, было такое ощущение, что я поменял планету. Мне звонили знакомые, которые будто находились по ту сторону, и благодарили. Говорили: «Молодец». Я даже не понял. Я боялся этого мира, думал, буду жить между двух огней: одни меня будут ненавидеть за то, что ушел из системы, другие — за то, что столько лет в ней находился.
— На этом фоне… — начинает фразу Марина, поворачивается к мужу, спрашивает его: «Можно я расскажу?», тот соглашается. — На этом фоне Леша полгода ходил на консультации к специалисту. После всех событий думали, он немного потерял голову. Усилились панические атаки. За полгода врач его чуть-чуть стабилизировала. Мои коллеги тоже смотрели видеообращение. Многие говорили: «Твой муж молодец, уважаю». Хотя, когда занималась его увольнением, была интересная ситуация. Чтобы решить все вопросы, мне нужно было брать выходные за свой счет. Первый раз мне дали полдня, а во второй нет. В итоге я не вышла на работу, и меня уволили. Пришлось искать новое место.
Из Беларуси семья уехала через полгода — в марте 2021-го. Все самое нужное уместили в четыре чемодана.
— Сейчас не жалею, что мы так поступили, а тогда чувствовала боль внутри, — делится переживаниями Марина. — Понимала, мы уезжаем на неопределенный период, и неопределенный период никого из близких не увидишь. А может, и никогда.
В новой стране сразу смогли остановиться у знакомых. Теперь снимают квартиру. Дети ходят в местную школу, им нравится.
— Каково на новом месте? Спокойно, — говорит женщина. — Где-то год у меня была депрессия. Я ненавидела этот город, не понимала людей. Потом, когда нашла, за что зацепиться, заметила, что все вроде неплохо, солнышко светит.
— Здесь радуемся каждой мелочи. Например, что погода хорошая, — дополняет Алексей. — А еще мы продолжаем жить той жизнью, которая сейчас в нашей родной стране. Читаем новости. Я же подписан на все справедливые телеграм-каналы.
Отвечая на вопрос, как история с увольнением изменила Алексея, Марина улыбается и говорит, что муж повзрослел:
— Что это значит? Он другой стал, я тоже. Мы многие вырастаем, но живем словно дети, а потом раз — и ты повзрослел. Поменялись ценности. Материальное стало не так важно.
Алексей не скрывает, вспоминать о своей работе в ОМОН ему непросто. Физически, говорит, он оттуда ушел, но из системы все еще не вырвался. Нередко люди, услышав о его прошлом, продолжают его осуждать, считают ответственным за поступки его коллег. Это тяготит.
— Я ни в коем случае ответственности с себя не снимаю и не перекладываю ее на командиров. Скажу лишь, что я не заканчивал юридический и не мог представить, что полковник может позволить себе преступные вещи. Именно 2020 год принес осознание того, что творили сотрудники, среди которых был и я, — рассуждает он. — Понимаю, это было и в том же 2010 году. Тогда мне казалось, что я был тихим человеком, который присутствовал в системе, но в то же время не сделал ничего, чтобы ее остановить. Мне стыдно за это. Рад, что у меня открылись глаза. Я считаю себя честным человеком, я поступил по совести.
Во время разговора складывалось ощущение, что, если бы не Марина, Алексей не решился бы уйти из ОМОНа. Но она это опровергает.
— Нет, это было его решение, и он довел бы его до конца. Просто в одиночку это заняло бы у него больше времени, — заключает белоруска.
