Экс-политзаключенная Оксана (имя изменено по просьбе собеседницы) отбывала срок в гомельской колонии №4, где сейчас находятся Мария Колесникова, Марина Золотова и еще десятки политзаключенных женщин. Сейчас она в безопасности и рассказала «Салідарнасці» о том, как пережила заключение.
— Какие были условия в колонии?
— Первые шоковые впечатления я получила по пути из СИЗО в колонию. Почему-то не запомнилось перемещение из автозака в поезд. Возможно, в день моего этапа было мало людей, поэтому все прошло быстро и относительно легко.
Но, когда по дороге до Гомеля собрали весь «этап», пришлось раскладывать все три яруса лежанок. На втором и третьем ярусе можно было только лечь вплотную бок о бок с чужими людьми.
Мне удалось закатиться на самый край, и я проспала почти всю дорогу, 11−12 часов. Но сходить в туалет можно было только в определенное время, очень многие готовы были мочиться в бутылки в полусогнутом состоянии на верхнем ярусе, потому что ждать, когда разрешат посетить туалет, пришлось бы более часа.
К счастью, все дотерпели. Но женщины плакали от боли. Сложно сказать, сколько времени до размещения их в поезде они не имели возможности сходить в туалет.
Всех этапируемых осужденных снабдили сухим пайком, но чисто технически съесть его можно было только по прибытии.
В самой колонии люди сначала выдохнули. Небо, руки за спиной держать не нужно. Лицом к стене стоять не нужно. Душ, приближенно похожий на современный, времени для его принятия достаточно. Окна без решеток, поток дневного света, чистое и проутюженное белье.
Неприятно удивила одежда. Сочетание цвета: черный трикотаж и обувь, оливковый костюм — пиджак и юбка, малиновая рубашка и платье, васильковая телогрейка. Это и смешило, и огорчало одновременно. Состояние одежды для тех, кто поступил в колонию на короткий срок, было плачевным. Новую выдавали только тем, кто приехал на два года и более.
Обувь — из грубой кожи, не утепленная для зимы. В ней предстояло проводить время с утреннего построения до 20.30 или до отбоя, если работали во вторую смену.
Ужасные колготки, холодные, синтетические, без стрейча, колени надувались парусом уже после пары часов носки, резинка не удерживала их на талии, постоянно съезжали вниз. Кому-то выдали утепленные рейтузы, кому-то нет. Мало кому повезло с размером.
Всего одна тонкая ночная сорочка на ночь в плохо отапливаемых помещениях. Словом, если женщина не имела при себе достаточно необходимых теплых вещей, то была обречена на гинекологические заболевания в холодную погоду.
Синтетические шапки множили перхоть, зуд, выпадение волос. В такой шапке через день после санитарной обработки головы грибок возвращался в полном объеме. А в летний период, как выяснилось, роль парника для грибка выполняла сатиновая косынка, которую можно было снимать очень редко.
Изъяли витамины. У медиков позже можно было выпросить комплексы типа «Аевит» и какие-то минералы отечественного производства.
Жидкие моющие средства мы со слезами сливали в ведра с мусором. Если при себе, кроме жидкого порошка, ничего не было, выдавалось коричневое хозяйственное мыло.
— Какие были правила внутреннего распорядка?
— Кто-то не может запомнить рапорт, кто-то забыл убрать с тумбы одежду на ночь, кто-то матернулся в строю на улице — первые наказания. Первые доносы. Учимся спасать себя и тех, кто нам симпатичен, учимся врать, не моргнув глазом.
«Это не я!» — главная установка, которую необходимо вшить в свой мозг на период нахождения в колонии. Позже она принимает разные вариации.
Приход оперативников с индивидуальными предложениями за закрытыми дверями подписать договор на предоставление информации о других осужденных. Понимание, что здесь о прошлой жизни лучше забыть и вообще ничего и нигде не произносить вслух.
Эти продолжительные, минут по 40, беседы один на один с оперативником вызывали всеобщие параноидальные настроения. Тебя выдергивали из строя, выводили на диалог в закрытом кабинете, а после возвращения в общую комнату тебя ждал допрос остальных осужденных на предмет крепости твоего духа.
Не все отказывались от сделки. Не все это скрывали. Таким образом, уже в карантине нас разделяли и натравливали друг на друга.
— Как распределяли по отрядам?
— Неприятная комиссия, где ранее любезные при первом знакомстве люди в погонах превращались в одну бездушную машину-сито, которая, по непонятным для тебя параметрам, определяла, стоит ли тебя забросить в так называемый пресс-отряд или, если женщина уже согласилась на сотрудничество, ее номинально представляли всем собравшимся и производили посвящение в хозотряд — местную «элиту», либо тебе повезло и ты пойдешь туда, где есть призрачные человеческие ценности.
К некоторым уже в карантине как к свидетелям по другим делам приезжали представители разных структур.
Далее — учимся думать и безопасно отвечать на вопросы очень быстро: «Это не я», «Я ничего не знаю, эти люди мне чужие».
В карантине осужденные, исполняющие обязанности воспитателей новоприбывших, старались максимально приблизить распорядок дня к прописанному в правилах внутреннего распорядка. То есть 20−30 человек должны были, например, вечером за 15−20 минут приготовиться ко сну. Звучит как марафон, но справлялись.
Примерно через неделю в общей комнате к утру все почувствовали ужасный запах. Будто вчера вся секция пила «чернила» и закусывала просроченной ливеркой. Приходит понимание, что 30 человек в секции могут спать только при открытых окнах. Непонятно только, как спать тем, у кого есть только тонкие хозяйственные сорочки.
Воспитатели проводят эксперимент с теми, кто не обеспечен и кому помогают сигаретами. Спрашивают внезапно: откуда? Есть те, которые сразу сдают угостившего. Это неприятно. Угощать нельзя. Ничем и никогда. Приходится говорить: это не я, не знаю, зачем она это придумала.
— Какие виды труда назначают политзаключенным?
— В зависимости от срока это может быть шитье на машине, работа на спецмашине: пристрачивать пуговицы, заклепки. Позже со швеи можно уйти на работу с утюгом.
Работы примерно одинаковой сложности, в зависимости от способностей. Проблема не в этом. Проблема в том, что политическим не повышают разряд, какие бы производственные планы они ни выполняли. Просто мастера игнорируют заявления на повышение разряда.
— Типичный рабочий день заключенной в женской колонии?
— Построение в столовую. Завтрак — 15 минут. 20 минут личного времени. Построение на фабрику. Проверка наличия всех в строю. Эпизодический индивидуальный досмотр на улице. Фабрика. Вывод на обед строем. Возвращение строем на остаток рабочего дня. Вывод с фабрики.
Отсеиваются из строя те, кто идет на фабрику во внеурочное время. Остальные идут в отряд, дежурят, занимаются самообслуживанием в жилой зоне, то есть выполняют разные виды бесплатных работ разного уровня физической нагрузки.
Сегодня постиранное недосушенное белье примерно на сто коек надо перенести. Завтра выгрузить машину овощей на склад и почистить 50 мешков картошки. Послезавтра разобрать и вынести со двора на мусорку плитку и бордюры, предварительно сняв с них деревянные беседки.
Все работы, с утра до вечера, выполнялись в одной одежде, которую мы имели право постирать руками два раза в неделю. Стиральные машины в отряде были сломаны.
Уборка снега мешками. Вытирание луж на асфальте тряпками, мытье заборов, стен зданий перед приездом всяких делегаций. Полив цветов с переносом воды ведрами за 500−700 метров, при наличии канализации и фонтана возле клумбы.
Плюс надо успеть подготовить КВН, поучаствовать в спортивных соревнованиях, в патриотических дискуссиях, нарисовать плакаты для конкурса внутри УДИН МВД РБ.
Выпить таблетки всем из одного окна, заметить, что у тебя болит, и записаться в очередь в медпункт, попасть в медпункт.
Выполнить другие функции, если ты бригадир, завхоз или заместитель завхоза. Сходить на ужин. Сходить в душ и постирать одежду в определенные дни. Отовариться в магазине в день отоварки.
Написать письма родным. Сходить на звонки. Подготовиться ко сну. Это первая смена.
Во вторую смену все то же самое, только построение на фабрику после обеда.
— Были ли случаи отказа заключенных трудиться?
— Да, я слышала о таких случаях. Наказание примерно в таком порядке: сначала клетка позора, потом комиссия по наказаниям, потом ШИЗО. При рецидиве — статус злостного нарушителя ПВР. Новая статья. Дополнительный срок. Перевод в Заречье в исправительную колонию №24. Кажется, так.
— Имелись ли там хотя бы элементарные условия для работы и безопасности труда?
— Элементарные относительно, да. На фабрике, как и на любом белорусском госпредприятии. Что-то сделано для того, чтобы запустить производство, а что-то никогда фактически не будет соответствовать нормативам, а только на бумаге.
Освещение слабоватое, люди часто теряют зрение. Не на всех рабочих местах есть дополнительные лампы. Кондиционеров нет. Летом от духоты открытые окна не спасают. Аптечек на местах нет, медикаменты далеко от линии пошива изделий, а пальцы у швей часто пробиты иглами насквозь.
При плохом самочувствии работницу должна отвести в санчасть бригадир, но поскольку «план горит», может и отказать. Санузел не соответствует ни морально-этическим, ни санитарным требованиям, там часто нет воды. Питьевая вода подается при входе в общественный туалет.
— Возможно ли было получить образование или профессиональные навыки в условиях колонии?
— Да, были бесплатные и платные варианты повышения квалификации, в том числе и получения высшего образования.
— Сколько вы получали за месяц в колонии?
— От одного до семидесяти пяти рублей. Могла воспользоваться двадцатью пятью процентами от заработной платы. Остальное снимали на оплату коммунальных услуг, питания, аренды одежды. Это то, что я видела в расчетных листках. Какую зарплату фактически пропускали через бухгалтерию, я не знаю.
— Используется ли труд в колонии как одна из форм издевательства над политзаключенными?
— Это издевательство над всеми заключенными. Им там некогда особо выделять по категориям. Производство максимально выравнивает статусы работников в глазах администрации.
Но есть пунктик, я уже говорила: разряд политическим не повышают. Также нельзя догнать план во внеурочное время, нужно все успеть за смену. Странное ограничение, поскольку внеурочное время не оплачивают никому, оплата сугубо сдельная. Но после смены зачастую хочется остаться на фабрике, а не идти в отряд.
— Возможны ли какие-либо формы жалоб в связи с трудовыми вопросами в условиях ИК?
— Пожаловаться можно, несомненно. То есть написать жалобу и отправить ее несложно. Но как в Беларуси доказать, что тебе за месяц заплатили 0,32 рубля в тюрьме, выходя из которой, ты не можешь вынести подтверждающие документы?
В Беларуси, если не ошибаюсь, 15 предприятий находятся в ведомстве УДИН МВД. Странно предполагать, что верхушка власти не ориентируется в прибылях этих предприятий и способах получения прибылей.
— Что было наиболее морально тяжелым в вашей ситуации?
— Лавировать между своим ценностями, принципами и желанием поскорее вернуться домой. Неприятным сюрпризом было огромное количество голодных людей, готовых обобрать до нитки и забыть о тебе. Готовых взять у тебя еду и сдать за это оперативнику за пачку сигарет или шоколадку.
Пришло понимание, что любое преступление — это результат прогрессирующей социопатии в той или иной форме, которая в колонии только усугубляется. Из колонии выходят социальные инвалиды. Понимать, насколько массовое это явление, в какой кризис оно может выйти в рамках одной маленькой страны, тяжело. Безнадежность — всегда тяжело.
Тяжело было осознать в какой-то момент, что ты теряешь человеческое и тобой руководит животное состояние, в котором хочется либо забиться в угол, оскалившись, либо наброситься на источник опасности. Ощутить грань, за которой легко стать пациентом психиатра.
Тяжело, когда тебе кажется, что ты приобрела друга в человеке, а он решает тебя предать. Нарушив ваши договоренности в момент, когда ты становишься человеку бесполезна на определенном этапе.
Тяжело принимать там свои промахи. Очень болезненно происходят такие процессы. Обычно они под лупой изучаются всем коллективом, в котором ты находишься.
— Что необходимо делать политзаключенному, чтобы поддержать свое физическое и психологическое здоровье, находясь там?
— Творчество, спорт, саморазвитие, чтение, избирательность в общении, постоянный контакт с близкими и родными, рот на замке о прошлой жизни — строго. Ненависть разрушает психику очень сильно, поэтому важно сохранить максимальную эмпатию к любым людям, но не на практике, а в душе.
На практике проявлять эмпатию там нужно, только убедившись, что человек не воспользуется ею за сигаретку от опера. Слушать, слышать, не рассказывать об этом, использовать только в личных целях. Уметь строго говорить «нет». В том числе и оперативным сотрудникам, местным психологам, священникам. Никто из них не достоин твоей исповеди. Изобличение твоих грехов перед Уголовным кодексом — их работа.
— Какая поддержка со стороны общества или организаций важна для политзаключенных?
— Конечно, регулярная материальная помощь. Профессиональная психологическая работа с родственниками заключенного.
— Сталкивались ли вы со случаями солидарности или взаимопомощи между политзаключенными в контексте трудовой деятельности?
— Да. Политические заключенные 2020-го — преимущественно ярко выраженные эмпаты. Не все, конечно.
Зачастую они не умеют не помогать людям. Да, стали избирательнее, но без взаимопомощи они не будут сами собой. Поэтому и в трудовой сфере, как и в любой другой, люди друг другу помогают.
