Когда Беларусь только начали накрывать волны репрессий, Анна с мужем решили, что не готовы сидеть сложа руки. Выходить на протесты было уже опасно, тем более что в семье трое детей. Тогда беларусы нашли для себя другой вариант и почти три года помогали политзаключенным. Пока волна репрессий не накрыла и их самих в виде обыска и «уголовки» по делу INeedHelpBy. Поговорили с Анной о нескольких годах помощи тем, кто за решеткой, жизни в ожидании, «что придут», обыске, угрозах забрать детей и желании делать что-то, несмотря на все препятствия.
Имя собеседницы изменено в целях безопасности.
«Хочется чувствовать, что хоть на что-то влияешь»
Беларусская культура и политика интересовала и Анну, и ее мужа давно, но 2020 год почти полностью изменил их жизнь. Просто наблюдать за событиями не получалось, и оба активно выходили на марши. Но чередовались, чтобы кто-то оставался с тремя детьми: один сын учится в средней школе, второй — в младшей, а дочка и вовсе ходит в детский сад. Обоих тогда задерживали, а Анну — даже дважды: в сентябре и ноябре. Последний раз, вспоминает она, был достаточно жестким:
— Я была в компании многих женщин, большинству из них было за пятьдесят. И нас травили слезоточивым газом в автозаке, женщину, которая отказалась пройтись по бело-красно-белому флагу, ударили в грудь, сама я влетела головой в этот «стакан». После суда отпустили, потому что маленькие дети. Но невозможно было дальше вести себя так, будто ничего не произошло. У нас с мужем появилось большое желание хоть что-то делать, ведь просто сидеть — глупо, можно с ума сойти. А хочется чувствовать, что ты хоть на что-то влияешь. Поэтому с декабря двадцатого года я начала писать письма политзаключенным.
Сначала проблем с цензорами не было, и письма от Анны доходили многим. Писала она наименее известным заключенным, иногда поздравляла случайных людей с днем рождения. В результате с 15 людьми у нее завязалась регулярная переписка, разговоры стали личными, а сама женщина многое узнала о политзаключенных, об их семьях и рассказала о себе. Беларуска вспоминает: от самых активных собеседников приходило около 40 писем. Но в феврале 2022 года все оборвалось.
— Примерно 95% моих писем оставались без ответа, — рассказывает она. — Но на то время с некоторыми завязались близкие отношения, они успели рассказать обо мне родственникам. И потом либо родные политзаключенных на меня выходили, либо я сама находила их, потому что раньше в письмах давали контакты. Поэтому, когда я поняла, что все по нулям, то решила не тратить время и силы, а начала отправлять телеграммы и денежные переводы, которые точно доходили. Сделала себе такую традицию и раз в неделю ходила на почту, посылала небольшие суммы. Потому что и человеку поддержка, он будет знать, что о нем постоянно вспоминают, и я чувствую, что продолжаю помогать. А потом перешла на бандероли. Они не всегда доходят, а в некоторые места родные просили не присылать, потому что вес этих посылок засчитывали в общий вес передач. Но в основном это подбадривало и людей, и меня. Знаю, что так делала не только я, многие помогали таким образом.
Последние бандероли Анна с мужем послали в декабре 2023 года. Женщина уверена: силовики знали, что она помогает политзаключенным, потому что во время отправки бандероли нужно оставлять свои данные. И уже давно жила с пониманием, что «могут прийти». Она регулярно чистила соцсети, морально готовилась к тому, что будет делать в СИЗО. Но уже сейчас, проанализировав те события, понимает: глубоко внутри была надежда «а может, не затронет, может, все же не придут».
— Казалось, что так и получилось: во время массовой облавы 23 января к нам не пришли, — рассказывает она. — Но потом мне начали писать друзья-политзаключенные, которые сидели на «химии» или вышли. Они говорили, что у их родных были обыски. На следующий день, 24 января, пришли к очень хорошей знакомой, увидели мой контакт и стали расспрашивать. Через третьих лиц сообщили, что точно знают о моей активности. Сначала мы с мужем особо не отреагировали, потому что уезжать не собирались, да и давно жили в ожидании. А потом новые и новые люди начали говорить, что силовики обо мне спрашивают. Первая реакция была: «Ну ладно». Но потом стала крутить эти мысли в голове, разговаривать с друзьями, с мужем. И тогда уже осознала, что реально есть огромный риск, потому что я делала хорошие вещи, за которые сейчас могут прийти. Мне было очень-очень страшно. Муж говорил, что надо уезжать, но не хотел давить. Тут последним моментом, который убедил спасаться, стали дети. Я не могла смотреть на них, просто душили слезы. Ведь я же раньше думала, что даже в худшем случае годик-два отсижу и выйду. Однако здесь был такой интерес, что маленьким сроком наверняка бы не обошлось. А важнее всего, чтобы мать была рядом с детьми.
«Услышала это „милиция“, а дальше все оборвалось»
Анна уехала из Беларуси в конце января. Она вспоминает, что вышла из дома буквально через пару часов после того, как они с мужем приняли это решение. Труднее всего было прощаться с детьми.
— Старшему мы объяснили, что оставаться опасно. Он смотрел стеклянными глазами, но понял, — вспоминает женщина. — Младшие совсем маленькие, поэтому для них была версия, что мама едет к подруге. Выхожу — слезы, меня трясет, а они не понимают: почему мама так плачет, если просто собралась в гости? А я даже ничего не могу ответить. Тут муж пришел на помощь, придумал, что я просто скучаю, что еду без них.
Так Анна оказалась в Грузии, а муж и дети остались в Беларуси. По первоначальному плану они должны были закончить дела, сделать документы, собрать вещи и потом прилететь к ней. А там уже вместе решать визовые и легализационные вопросы. Но в планы вмешались силовики.
— В тот самый день, когда муж с детьми собирались ехать ко мне, к нам пришли, — говорит женщина. — Я обо всем узнала сразу, потому что как раз разговаривала с ним по телефону. Услышала это «милиция», а дальше все оборвалось. Я в тот момент даже потеряла сознание на пару секунд, а потом очнулась и поняла, что надо собраться. Могла только ходить туда-сюда по комнате и молиться. Заставляла себя пить воду, что-то есть, разговаривала с друзьями, потому что не могла терпеть неизвестность. Я же не знала, задержали его или нет, что происходит. Даже вызвали из другого города свекровь, чтобы дети не остались одни. Уже потом, когда вышли на связь, муж рассказывал, что постановление на обыск было на мое имя, в связи с уголовным делом по «экстремистскому формированию» INeedHelpBy. Даже было несколько статей: 361−1, 361−2 и 361−4 УК РБ. Причем постановление было выдано на несколько дней раньше, поэтому мне очень повезло уехать. А они давай спрашивать, где я.
Обыск длился около шести часов, говорит Анна. Все это время у нее почти не было понимания, что происходит. Были единичные новости от друзей, которые приехали к квартире и вскоре смогли вывести оттуда детей. Уже со слов мужа женщина рассказывает, что силовики «перевернули все», но делали это относительно аккуратно и ничего не ломали. Физического давления тоже не было, но активно применялось психологическое: сначала силовики зашли в детскую комнату, разбудили малышей и пытались узнать, где мама. Те оказались партизанами, как говорит Анна, и ничего не сказали. Потом силовики вообще начали угрожать.
— Разумеется, давили, что заберут детей, — продолжает собеседница. — Что мать их бросила, а мужа могут закрыть. Прямым текстом говорили ему: «Вы думаете, мы не можем вас задержать? Сначала вы у нас матерились, потом не подчинялись, а там еще 15 суток и еще. Вы же понимаете, нам это не проблема сделать». И вот с такими угрозами шел обыск. Говорили ему: какая активная жена, везде «экстремизмом» занималась. Слава богу, все в итоге хорошо закончилось, они ничего не нашли, потому что я все вывезла. Было только несколько конвертов с адресом СИЗО, так силовики шутили: «А что, это уже ваша жена готовится сидеть? Уже даже подписала конверты для себя».
Анна смогла связаться с мужем только через несколько дней после обыска. У обоих включилась паранойя: женщина боялась, что ее сообщения мужу могут читать силовики, а он — что сотрудники милиции вернутся и начнут смотреть телефон. В итоге через знакомых договорились, что встретятся в Грузии, а переписываться начали только тогда, когда вся семья оказалась за границей. Увиделась Анна с мужем и детьми через четыре дня после прихода силовиков.
«Меня трясет, а на глазах ни одной слезинки, как робот»
В начале марта Анна, ее муж и дети сделали литовские визы и прилетели из Тбилиси в Вильнюс. Сейчас и взрослые, и дети постепенно приходят в себя. Женщина рассказывает, что сложнее всего пришлось старшему сыну: в 11 лет он понимал, что происходит в стране. Но и младшая дочь очень тяжело пережила приход силовиков.
— Внешне с ней вроде бы было все хорошо, но она у нас очень любит поесть. А когда после обыска друзья привели их к себе, стала просто отказываться от еды. Остальные тоже сидели очень напряженные. Особенно старший, потому что очень боялся, что их заберут, — объясняет женщина. — Вечером это уже вылилось в какую-то агрессию, он начал злиться на младшего брата и вообще кричать. Потом, когда мы встретились, сын подбежал, просто повис на мне и всю дорогу до квартиры не отпускал — обычно это ему не свойственно. В целом ему тяжелее всех: друзья остались в Беларуси, плюс такой травматический опыт. Первое время даже мог очень легко начать плакать или сердиться. А младшая дочь — наоборот: как только я приехала, у нее все стало прекрасно, снова начала есть. Средний тоже неплохо. Хотя, когда мы летели в самолете в Вильнюс, то познакомились с беларусом, который старался его поддержать, мол, Литва — такая хорошая страна. И сын говорит: «Может, она и хорошая, но я совсем туда не собирался. Почему я должен уезжать из нашей квартиры?»
Сейчас Анна с мужем и детьми готовят документы для легализации в Литве, уже нашли жилье. Правда, с первым есть затруднение, говорит собеседница, так как после обыска силовики не оставили ни одной бумаги с подтверждением «визита». Поэтому женщина обратилась к бывшим политзаключенным, которым писала и с которыми дружит до сих пор, чтобы они подтвердили ее активность. И неожиданно для себя столкнулась с большой волной благодарности. Некоторые, говорит она, даже готовы приехать и лично рассказать Департаменту миграции об Анне. Такая поддержка очень важна, признается женщина, особенно учитывая не лучшее эмоциональное состояние после пережитого.
— Когда только прилетели сюда, встретилась с подругой — и вот мы гуляем, а я чувствую, будто я не здесь, будто смотрю фильм о себе, — описывает женщина. — А через неделю поймала себя на мысли, что стало легче. Плюс муж сложно переживал последние месяцы, у него была температура, воспаление легких, дети потом заболели. А сейчас уже все прошло, поэтому тоже проще. К тому же переехали на съемную квартиру. Уже могу иногда поплакать, а раньше такого не было: после обыска меня просто заморозило. Всю трясет, а на глазах ни одной слезинки, просто как робот.
«Хотелось бы, чтобы люди не забывали, писали письма»
Рассуждая о планах на будущее, Анна подчеркивает, что хотела бы вернуться к помощи политзаключенным. Конечно, не сразу, ведь сначала нужно прийти в себя, наладить быт: легализоваться и устроить детей в школу, а дальше «можно и жить». Но те политзаключенные, с которыми женщина поддерживала связь, признавались: в заключении эти письма и бандероли ощущаются «как глоток воздуха» и очень ценны. Именно поэтому женщина не собирается останавливаться. Причем, уточняет собеседница, все это поддерживает не только политзаключенных, но и их близких, которым важно, чтобы об узниках не забывали. А еще о тех, кто каждую неделю ходит на почту или помогает иным образом.
— Человеку очень важно чувствовать, что он может на что-то повлиять, что от него что-то зависит и он может как-то противостоять злу, — делится женщина. — Потому что, если просто читать новости, можно почувствовать бессилие, мол, все плохо, все ужас, мы ничего не можем. Так вообще можно скатиться в депрессию. А я, слава Богу, получала отдачу от людей, видела их радость, слезы. Был смысл [в моем существовании]. Даже когда мы около года назад думали, уезжать или нет (у мужа была возможность по работе), одной из причин оставаться было то, что я могла каждую неделю посылать денежный перевод и бандероль, поддерживать, говорить, что я рядом.
Один из политзаключенных, с которыми переписывалась Анна, так и говорил: она последний человек, который ему пишет, потому что «уехали просто все». А сама женщина всегда думала, что могла бы в любой момент оказаться на месте тех, кому присылает письма. Или что это мог быть ее муж. Это мотивировало ее и помогать в прошлом, и возвращаться к помощи в будущем, когда появятся силы.
— В такой ситуации мне бы, конечно, хотелось, чтобы люди тоже не забывали, писали письма. Это же Богом данное чувство милосердия. Проявление любви к ближнему, помочь ему, не пройти мимо, — считает Анна. — Из-за этого в итоге и пострадали. Жаль, что у нас сейчас всё вверх ногами.
Жить в Беларуси с каждым годом все страшнее: то, что раньше казалось легальным, через год могут назвать «экстремистским формированием». «Зеркало» рассказывает истории тех, кто столкнулся с репрессивной машиной, чтобы задокументировать беззаконие и обезопасить других людей.
Поддержите редакцию, чтобы мы продолжили говорить о важном 👇
Станьте патроном «Зеркала» — журналистского проекта, которому вы помогаете оставаться независимым. Пожертвовать любую сумму можно быстро и безопасно через сервис Donorbox.
Это безопасно?
Если вы не в Беларуси — да. Этот сервис используют более 80 тысяч организаций из 96 стран. Он действительно надежный: в основе — платежная система Stripe, сертифицированная по международному стандарту безопасности PCI DSS. А еще банк не увидит, что платеж сделан в адрес «Зеркала».
Вы можете сделать разовое пожертвование или оформить регулярный платеж. Регулярные донаты даже на небольшую сумму позволят нашей редакции лучше планировать собственную работу.
Важно: не донатьте с карточек беларусских и российских банков. Это вопрос вашей безопасности.
Если для вас более удобен сервис Patreon — вы можете поддержать нас с помощью него. Однако Donorbox возьмет меньшую комиссию и сейчас является для нас приоритетом.
Читайте также
