В конце сентября 2020-го Яна Клюева внезапно стала одним из самых узнаваемых лиц протеста. Кадры с момента, когда девушку после марша уводил в автозак ОМОН в Минске, многие запомнили по фразе «Ты задерживаешь меня, но делаешь это без уважения». Сама Яна тогда, кажется, ничуть не испугалась и лишь предлагала силовикам затянуться своей же сигаретой. Те снимки стали популярными и мемными, а мужчины в комментариях и постах в соцсетях писали, что хотели бы жениться на такой беларуске. Где она сейчас, чем занимается и свободно ли ее сердце? «Зеркало» поговорило с 33-летней байкершей.
«Я стала поспокойнее, но порох в пороховницах еще есть и требует какого-то выхода»
— После того задержания и снимка многие называли дерзкой, очень смелой и даже бесстрашной. Как тогда вам казалось, люди правильно считали ваш характер по нескольким фото?
— Меня вообще удивило существование тех фотографий в первую очередь. Я еще не доехала домой, а уже скидывают куда-то там… А так — не знаю, наверное, всегда можно было сделать что-то больше. Больше огрызнуться, может, больше на нервы подействовать, что-то высказать. Оно тогда вообще все по-другому виделось. На адреналине.
— Да, испугавшейся там вас не назовешь.
— А там и времени не было! Я тогда настолько устала, хотелось домой попасть, а тут еще и не попала, задержали.
— Вы по жизни такая, как на этом фото, или просто так совпало?
— Ой, это эпизодами. Иногда мне хочется побыть каким-нибудь багетиком, полежать где-нибудь себе спокойненько, а иногда — прямо да, надо колупнуть, ковырнуть кого-то. Боже, как это сказать-то… Не то чтобы на нервы кому-то подействовать — ну, как-то жизнь разнообразить, перчины добавить, разбавить серые скучные будни.
— Вспоминаете тот день? Помните, о чем тогда говорили с омоновцами, какая реакция была в их глазах?
— Ну да, они были какие-то такие глупенькие, забавные. Прям хотелось над ними поиздеваться. Я, может, злой человек, но как-то так. Они так себя вели, что ну как можно было упустить эту возможность и не подколоть? Его аж трясет, а меня от этого еще больше трясет и прямо хочется накинуть на вентилятор! Так что уже сдерживалась, потому что понимала: чуть-чуть еще — и отхвачу. В УВД были такие разговоры, как наставления отеческие, — в стиле «чего вам не сиделось». Но [сами омоновцы были] такие какие-то нервные, дерганые, поэтому их и хотелось еще как-то подковырнуть.
— С вами никто из действующих или бывших сотрудников не связывался после появления того фото?
— Нет. Но я периодически узнаю, интересуется ли мной кто-то в Беларуси. Каждый раз, когда слышу ответ «нет», думаю: это же вообще ни черта не значит. Потому что на каждого есть информация — условная папочка на всех, кто засветился и в какой степени. И рисковать вообще не хочется, несмотря на то, что «никто никем не интересуется и кому вы там вообще нужны». Не думаю, что заводить уголовные дела на уехавших — такая редкая практика.
— Вы изменились с того времени? Последние годы были сложными для многих.
— Наверное, изменилась. Безопасность дает свое. Пока находилась там, в Беларуси, в постоянном стрессе у меня уже просто кукуха отъезжала. Здесь по инерции еще какое-то время она продолжала отъезжать, но уже замедлялась. А потом потихонечку все остановилось. Какой-то момент был переломный, своего рода катарсис, [когда я себе говорила]: «Все. Осознай, что уже все». Ну и дальше пошло, вроде как, налаживаться. Из состояния постоянного стресса даже в рутинку перекинулось — дом, работа, собака, какие-то закупы, готовка дурная. В абсолютно, совсем не примечательную рутину. Но, честно говоря, за последние сколько-то лет в Беларуси, когда все не шло или шло не так, как хотелось, наперекосяк, я уже, наверное, чувствую себя такой бабулечкой, которая хочет уехать куда-нибудь в деревенечку, сесть на лавочку и просто наслаждаться жизнью. Вот она, эта жизнь, есть, все хорошо.
Хотя, с другой стороны, мне еще не столько лет, чтобы сесть на лавочку. Порох в пороховницах еще есть и требует какого-то выхода. Но в целом я однозначно стала поспокойнее.
— Вместо лавочки пока — на мотоцикл? Как раз, наверное, сезон начался.
— Пока нет, с мотоциклом идет переоформление польских номеров. Он меня немножко ждет. А так, фиг его знает… Сейчас еще такие дожди, что просто жесть! Я, честно говоря, уже старая, уже берегу колени. Могу наравне с бабушками обсуждать, что у меня «стреляет» на эти перемены погоды. Сегодня вот давление ляснуло (смеется). Я уже в том возрасте, когда могу совершенно спокойно с любым человеком поддержать беседу про лекарства, самочувствие и так далее. «Прострелы» в спине — на раз-два! Да и пока некогда по мотоциклу скучать.
«До сих пор, если всплывает в разговоре Беларусь, начинается: „О, там же у вас этот!“»
— Расскажите, как вы сейчас, где? Все так же в Варшаве, как и после отъезда в декабре 2020-го?
— Нет, я уже года два, наверное, в Кракове. Переехала из-за учебы — поступила в Ягеллонский университет (древнейший и один из самых крупных в Польше, один из старейших вузов в Европе. — Прим. ред.) на специальность «анализ медиа». Этот университет был вообще такой маленькой мечтой. Еще в Беларуси я планировала сделать карту поляка и хотела поступить, но не успела. А потом, когда уехала, пошла на «калину» (стипендиальная программа имени Калиновского. — Прим. ред.), а после — сюда, в Краков, в магистратуру. И универ классный, и специальность тоже интересная.
— Как в Польше с преподаванием и журналистикой — чувствуете разницу с Беларусью?
— Интересно. Бакалавриат у меня был беларусский (я училась в инязе на учителя английского), а магистратура — польская, и разница реально есть. Просто во всем. Приходишь в универ и понимаешь, что никто ничего не боится сказать по поводу повестки дня, каких-то событий или еще чего-то, выразить свою точку зрения. Это очень здорово. Ну и по части преподавания — мне кажется, в Польше нужно больше самим перерабатывать информацию. Здесь первостепенно дают основу, какие-то нюансы, а детальное изучение — самостоятельно. Бывало, конечно, «ужас, кошмар, сессия, как мы это переживем!» Но, с другой стороны, это было чертовски интересно.
— Что можете про беларусские СМИ сказать?
— Ох, беларусские СМИ — это фантастика! У нас был предмет, на котором затрагивали пропаганду и ее механизмы, — чудесный и сам предмет, и преподаватель. По поводу каких-то вещей я с ним даже могла поспорить, а какие-то экзаменационные моменты, например, писала, основываясь на событиях в Беларуси. Может, у меня даже преимущество было в этом плане. Так вот понятно, что пропаганда есть везде и везде своя, но настолько по-черному [поступать] — это же просто стыдно! Сейчас в работах я наш опыт уже не описываю. Это было злободневно в 2020—2021-м, а в 2023, 2024-й тянуть — это как-то… Ну и с другой стороны, можно в этом повариться, но я в этом смысле Америку не открою. Беларусская пропаганда, в принципе, тоже ведь не открыла Америку — может, какие-то комбинации делали, но ничего супер-пупер нового.
Беларусь в этом плане — какая-то страна чудес. До сих пор, если всплывает в разговоре каким-то образом, начинается вот это: «А что, правда у вас такое произошло?» Или «О, там же у вас этот!» И потом идет еще какое-нибудь слово емкое. Говорю: да, там у нас этот. А после него сразу Путина вспоминают. Такие «мы с Тамарой ходим парой». Но я за новостями меньше слежу, стараюсь себя от медиа ограждать — устраиваю информационные голодовки, чтобы не возвращаться опять в то состояние.
— Где работаете сейчас?
— В аутсорсинговой компании. Она вообще французская, но общаюсь с поляками.
— Успеваете совмещать учебу с работой? Справляетесь?
— Да не особо справляюсь, если честно. Это тяжело. Такое ощущение, что я уже совершенно ни с чем не справляюсь. Но что поделать.
— Я как раз хотела спросить, тяжела ли жизнь эмигранта.
— Ну, как сказать. Вроде вошла в колею, все в порядке, но потом что-то да ляснет. Короче, без приколов не обходится. Где-то какие-то эмигрантские сплетнюшки, смешочки, где-то какие-то обыденные вопросы типа мельдунка (регистрация по месту жительства в Польше. — Прим. ред.). Просто не хватает времени, чтобы все нормально сделать. Слишком мало часов в сутках — еще бы в два раза больше!
— Узнают ли вас беларусы? Знаю, что, когда вы только переехали, в Варшаве такие случаи были.
— В целом, периодически бывает. В Варшаве меня раз или два прямо узнали, я была в шоке. А сейчас как-то все поугомонилось. И слава богу, в принципе. Потому что я себя как-то неловко чувствую. Чисто гипотетическая ситуация: какой-то человек на улице (непонятно кто и откуда) — он тебя знает, а ты его нет. Что делать? Да и я как-то стараюсь в диаспору не влезать.
«Самые смелые и дерзкие остались в стране»
— Первое время в эмиграции вы говорили, что стараетесь протесты не вспоминать. Сейчас все так же или эмоции притупились?
— Со временем все-таки как-то притупляется. Тогда, сразу после переезда в Польшу, я еще «бусиков» шарахалась — было такое себе. А так, уже, конечно, нет.
— Что еще вас связывает с Беларусью?
— С одной стороны, скучаю, а с другой — совершенно отвыкла от того, как жила раньше. Просто все, блин, сейчас как-то по-другому! Уже очень-очень многие не в Беларуси. Получается, скучаю по каким-то хорошим воспоминаниям.
Я вообще не пожалела, что уехала. Честно говоря, у меня тогда уже, за месяц до отъезда, начали сдавать нервы, психологические консультации пошли в ход. Дальше в моем случае было бы точно хуже. Думаю, до меня дошли бы с «уголовкой» — это был вопрос времени. Это же тоже один из механизмов пропаганды — так удобно запугивать задержанных. У меня, например, отец умер еще в начале 2020-го и осталась мама. Вот меня бы закрыли, например, что я какие-нибудь условные потолки не той краской красила, — а мамой было бы максимально удобно манипулировать. Запугивать толпу. Показать, мол, никто не забыт, ничто не забыто. Ну, если за репосты уже сажают на сутки…
— Тяжело было маму оставлять одну?
— Это в любом случае нелегко. Мама — это мама. Плюс там у нее какая-то адаптация, тут с ней созвоны постоянные. И о чем-то ей расскажешь, а о чем-то промолчишь. Надеюсь, она этого не прочитает (смеется)! С декабря 2020-го, как я уехала, мы пока еще не виделись. Но я бы не сказала, что это очень тяжело. Мама никогда у меня над душой не стояла, не контролировала, чтобы, условно, было наготовлено, посуда помыта и тарелочки стояли в одну сторону. Ну, а так, да, конечно. Где-то и не поприкалываешься, и она, как раньше, не побухтит, если я чем-то гремлю на кухне.
— Многие тогда — не знаю, в шутку или всерьез — говорили, что хотели бы позвать вас замуж. И вы рассказывали, что не всегда приятно было это внимание. Как с личной жизнью сейчас — у беларусских парней еще есть шансы?
— Надеюсь, это было в шутку (смеется)! А так, я не свободна, но и не замужем. Это тот формат, который меня устраивает больше всего. Мы познакомились здесь, в Польше, уже сколько-то лет живем вместе, из Варшавы в Краков перебирались вместе. Вполне себе все серьезно, но без стандартных штампов и каких-то там клише.
— Ваш молодой человек — беларус или поляк?
— Это я оставлю в секрете (улыбается).
— Но он видел те самые фото?
— Ну, да.
— Собака у вас тоже уже в польской части жизни появилась?
— Да, французского бульдога Уши я завела в октябре 2021-го. Она полька и одна из причин, почему у меня пошел польский язык. Потому что, понятное дело, надо было и к ветеринарам ездить, и вообще с собачниками какие-нибудь разговоры поддерживать. Она мне хороший пендаль дала. Да и, по большому счету, когда приезжаешь, у тебя тут никого нет. Пока «разнюхаешься», найдешь кого-то, даже чтобы просто пообщаться. А с собакой это проще. Выходишь на улицу — там другие собаки, и все: «Ой, какая! А можно, мы подойдем?» Потом стоим, как воспитатели в детском саду, смотрим, как они бесятся, и общаемся, и все как-то само собой идет.
— Что она принесла в вашу жизнь?
— Новых друзей. Опять же, польский. Плюс это такой антистресс! Вроде собака и собака, а с другой стороны, они же, заразы, эмпатичные страшно. Придет, прижмется в нужный момент, в нужное место — и все, и уже не так тяжело, не так уж и плохо.
— Что у вас еще осталось беларусского — какие старые привычки из той, минской жизни?
— О-о-о (смеется)! Что у меня осталось… От жадности накупить продуктов на скидках и приготовить столько, что потом все невозможно съесть. Я не знаю, откуда оно и зачем взялось, — может, это такая смесь а-ля сразу после переезда. Вот это чувство: «О, скидочки!» Еще я на днях кайфанула от торгового воскресенья (в Польше магазины и торговые центры не работают по воскресеньям, исключения — некоторые предпраздничные дни. — Прим. ред.). Осталась еще эта привычка сходить в воскресенье закупиться. Доллары, кстати, не меняю — даже не знаю, какой курс. Так что, если покопаться, какие-то моменты еще есть.
— Кого бы вы из беларусов, кто так или иначе участвовал в событиях 2020-го, назвали бы смелым и бесстрашным или смелой и бесстрашной?
— Мне кажется, самые смелые и дерзкие после всех тех событий остались в стране. У меня даже где-то была фотка с Ниной Багинской — вообще феноменальная женщина. Просто феноменальная! И сколько лет она уже борется с этим режимом как может. Она просто несгибаемая. А так, сложно выделить кого-то одного. Это просто невозможно. Там осталось слишком много человек, которые не поддерживают этот режим, но живут в стране. И остались не потому, что «а куда мы поедем», — они так выбрали. Это, мне кажется, смело.
«Госаппарат — точно такой же хвощ. Никому нах**н не нужен, но очень хорошо укоренился»
— Все, что произошло, — те задержания, фото, отъезд — это в плюс для вас обернулось или в минус? Вы довольны тем, как ваша жизнь сложилась?
— Однозначно в плюс. Очень большой плюс. Да, потрепало, но, с другой стороны, здесь и сейчас у меня больше возможностей, чем было бы там, если бы осталась. Я бы не сказала, что сильно грущу из-за того, что меня страна выпихнула. Может, она меня не сильно-то и выпихивала, — просто такие условия были, что я сама решила уехать. Да и если бы осталась, работала бы, скорее всего, только на психотерапевта. Здесь я сама пока еще вывожу. Может, с помощью друзей. Плюс, есть еще эта ушастая психологиня Уши — она на самом деле помощница та еще. Смотрит так, как будто все понимает. Она суперуютная, принимающая, как будто говорит: «Ты не переживай, мы сейчас с тобой ляжем поспим — и все пройдет». И реально все проходит.
— В старых интервью вы говорили, что не рассматриваете вариант возвращения домой, пока там нынешняя власть. Прошло еще больше времени, вы больше ассимилировались. Как сейчас на это смотрите?
— Я не знаю. Беларусь — я даже не знаю, как сейчас ее описать. Она даже не Россия, не Северная Корея — настолько самобытная в своей домашней тирании, что просто фантастика. Не с кем даже сравнить толком. Но в целом я приехала бы после смены власти однозначно. Вопрос в том, как долго эта смена будет продолжаться. Сейчас я даже не представляю ситуацию, когда могла бы подумать: ну все, съезжу, там уже безопасно. А ехать вслепую, чтобы потом думать, как выехать, — нет. Понятно, что и один, и второй [Путин и Лукашенко] не вечные. Но, блин, а кто будет потом, после того, как эти закончатся? Там же 100% не произойдет какое-то чудо, этот дурацкий железный занавес, вся эта пропаганда — оно же никуда не исчезнет. Надо менять все в корне.
Это очень грустно, но все настолько укоренилось. Может, еще лет 100 назад, когда я была маленькой и мы ездили на дачу, нас надо было чем-то занять. А дача — это, естественно, огород. И помню, как мы пропалывали хвощ. У него развитая корневая система, и это такая зараза! Можно вырвать один, но у него же там просто трубопровод какой-то под землей! И пока всю эту корнину километровую выкопаешь, да еще так, чтобы она нигде не порвалась — иначе останется и дальше пойдет расти. Так вот тут то же самое. Вот этот госаппарат — точно такой же хвощ. Никому нах**н не нужен, но очень хорошо укоренился.
— Что нужно, чтобы его выкорчевать, и сколько времени это займет?
— Я бы, конечно, сказала, что мотыга. Она очень универсальная не только для огорода. Но это как-то.. (смеется)
— Возвращаться в Беларусь и там жить постоянно — такой вариант вы уже точно не рассматриваете?
— Пока я не чувствую себя в безопасности даже от одной мысли, что я хотела бы съездить в Беларусь. Если мне снится, я думаю: господи, как я сюда попала и как выбираться. Не то чтобы это кошмары — такие психологические триллеры. В общем, такая себе страна мечты. Так что это может случиться, но я не знаю, в каком году. А пока в планах — хвощ и мотыга!
Как выглядит жизнь беларусов в эмиграции? «Зеркало» рассказывает истории людей, которые оказались оторваны от дома.
В отличие от пропаганды, мы не делим все на черное и белое. Мы хотим задокументировать реальность вместе с радостями, переживаниями, страхами и надеждами.
Помогите «Зеркалу» продолжить работу
Станьте патроном «Зеркала» — журналистского проекта, которому вы помогаете оставаться независимым. Пожертвовать любую сумму можно быстро и безопасно через сервис Donorbox.
Это безопасно?
Если вы не в Беларуси — да. Этот сервис используют более 80 тысяч организаций из 96 стран. Он действительно надежный: в основе — платежная система Stripe, сертифицированная по международному стандарту безопасности PCI DSS. А еще банк не увидит, что платеж сделан в адрес «Зеркала».
Вы можете сделать разовое пожертвование или оформить регулярный платеж. Любая помощь, особенно если она регулярная, поможет нам работать. Пять, десять, 25 евро — это наша возможность планировать работу.
Важно: не донатьте с карточек беларусских и российских банков. Это вопрос вашей безопасности.
Если для вас более удобен сервис Patreon — вы можете поддержать нас с помощью него. Однако Donorbox возьмет меньшую комиссию и сейчас является для нас приоритетом.
Читайте также
