На животе у беларуски Анны теперь большой, еще не до конца заживший шрам от двух операций, с руки недавно сошел синяк от очередной химиотерапии, но на лице — все равно улыбка. Почти полгода назад женщина, у которой «никогда ничего не болело», узнала, что в организме развивается рак, и лишилась сразу нескольких органов. Удалили и матку, оба яичника. И хотя Анна вырастила двоих детей, в новых отношениях думала о еще одном ребенке, а теперь только отшучивается, что рожать «в ее возрасте уже поздно». В интервью «Зеркалу» женщина много смеется, хотя тема разговора далеко не простая. И честно и открыто рассказывает, как переживала месяцы, когда нужно было жить в подгузниках и с «пакетиком-мочеприемником», потому что операция вызвала осложнения и повредила мочевую систему. Каково вообще жить, когда из брюшной полости забрали сразу пять органов, лечиться от рака и при этом находиться в эмиграции.
«Кто же знает, что заболел? Как обычный человек, сама пила омепрозольчик — вроде, легчало»
В небольшой светлой съемной квартире в пригороде польского Гданьска встречают игривый кот по кличке Арбузик и его хозяйка Анна. Высокая, улыбчивая, с большими голубыми глазами и цветной, в тон джинсам и блузке, косынке.
— Были красивые, густющие волосы у меня! Всегда! — показывает она на своем телефоне старые фотографии. — Темные такие. Хоть и с сединой уже, конечно. А сейчас — пушок. Причем растут только седые (смеется). И то не везде. Брови и ресницы у меня еще держатся. Пока. Но сегодня крашу глаза, смотрю — уже проплешинка между ресничками.
Анне Лещинской — 44 года. Кота в своем польском доме она завела совсем недавно, начала носить косынки и специальные шапочки — тоже. Всего на несколько месяцев раньше, когда прошла химиотерапию и начали выпадать волосы. У женщины таких головных уборов теперь несколько, чтобы подбирать под разную одежду.
— Мы же женщины! — улыбается и объясняет собеседница. — У меня парик есть. Даже два. Подруга — она когда-то тоже болела раком груди — дала свои. Я пару раз надевала, мерила, как сидит, — вроде бы мне подходит. Но у них так резинка облегает голову, и они из искусственных волос — как-то неудобно, некомфортно. В платочке проще! Иногда выхожу в магазин — ешки-матрешки, забыла косынку! Возвращаюсь, надеваю (смеется).
Я знала, что облысею. Просто бесило, что волосы — везде. Просыпаешься — они висят на тебе. Они в еде, на полу. Вываливались клочьями, начиная с затылка и висков. Причесаться — вообще молчу. Может, еще можно было бы походить, но это все уже раздражало. Видела ролики, где женщину бреют налысо, а она плачет. А я не парюсь на этот счет. У меня и череп, оказывается, красивый! Все говорят: «Тебе идет!» Один знакомый сказал, что я похожа на Химеру из фильма, кто-то с Брюсом Уиллисом сравнивал (смеется). Честно говоря, я устала от волос. Они у меня были непослушные — вечно эти утюжки, летом жарко. А теперь отдыхаю! Идешь мыться — не надо шампуня. Кайф! Единственный минус лысой головы — она мерзнет, — шутит женщина и вспоминает: — Я когда-то, кстати, кричала, что хочу быть лысой. Подруга теперь говорит: правильно формулируй свои желания.
Обычно у онкобольных волосы начинают отрастать спустя три-пять месяцев после последней химии. Анне назначили шесть курсов, за полторы недели до интервью она прошла третий. Капельницу с препаратом ей ставят каждый 21 день на четыре часа.
— После первого курса меня тошнило, сейчас уже ничего. Мне капают «белую» химию — так называют самую слабую по токсичности для организма, — объясняет собеседница. — Сразу, как ставят капельницу, появляется такой непонятный вкус во рту, ощущения сильно меняются. Я же считаю всегда, что я огурец, все смогу! Поправлюсь! Вот первый день был ничего, второй тоже. А третий — уже да, начались сильные боли: ноги, руки, суставы, казалось, просто вываливались. Вкусовые качества, кстати, до сих пор другие — мясо горьким становится, например. С этим очень сложно, поесть толком не можешь, хотя аппетита и так нет. Первое время я не хотела вообще ничего, сидела на порошке — есть такой специальный белковый, как манная каша. Потом начала добавлять еще что-то — мне можно только белое мясо, овощи, фрукты (но не все), немного кисломолочных продуктов. Молочку, сладкое и мучное нельзя. Не то чтобы я конфеты ела, но булочку сладенькую так хочется…
О своей болезни и новом, таком сложном, этапе жизни Анна говорит просто и спокойно. Женщина переехала в Польшу в ноябре 2021-го, как и многие, из-за «политики». После задержания получила штраф, но чувствовала, что могут забрать по «уголовке». Поэтому продала жилье, оплатила счет, который ей выставило государство за протест, отпраздновала свадьбу старшего сына и покинула Беларусь.
В Польше строила новую жизнь, последнее время работала на производстве яхт. А весной узнала, что здоровье, на которое всю жизнь не жаловалась, подвело.
— Кто же знает, что заболел? — говорит Анна. — Я стала чувствовать усталость, хотя вроде ничего такого не делаю. На коже какие-то высыпания пошли. Но все списывала на вредную работу: у нас там эпоксидная смола, пыль, химия, всем этим дышишь. В середине марта просто раздуло живот, появилась изжога, отрыжка. Подумала: может, с желудком что-то? Как обычный человек, сама пила омепрозольчик, панкреатинчик, еще что-то — вроде легчало. Но раздутие такое оставалось.
«Почувствовала сильный позыв в туалет, прихожу в ванную и понимаю, что из влагалища что-то течет»
Как многие, женщина ждала, пока «само пройдет», но сходила к врачу. Направление к гастроэнтерологу, которое тот выписал, решила ненадолго отложить. Снова обратиться к медикам заставил дискомфорт в левом боку.
— Наступаешь — а в тебе как будто шарик с водой. Становилось все хуже и хуже, больнее и больнее. Начал беспокоить мочевой пузырь, как будто застудила. Съездила в частную клинику, чтобы мне прописали какое-то сильное лечение, но не помогает! Понимаю, что-то не то. Даже ходить стало больно. Поехала на УЗИ — врач говорит: «У вас брюшная полость полна жидкости. Бегом в шпиталь!» — вспоминает собеседница, как узнала, что у нее опухоль, и опускает глаза. — Сказала, что у меня папиллярная цистаденома на яичниках (очень опасная киста, имеет тенденцию к раковому перерождению. — Прим. ред.). У меня шок, я спрашиваю, как там, что там? Она: «Почему не ходите по врачам?» Я объясняю, что никогда ничего не беспокоило, по-женски никаких проблем… Спрашиваю, какие шансы на излечение. Она: «Ну, вам осталось лет пять». Думаю, она не компетентна была такую вещь говорить. Я расплакалась, естественно. Она сразу давай успокаивать: «Ну, бывает всякое, и десять, и двадцать лет можете прожить».
У беларуски были поражены опухолью оба яичника, врачи заметили раковые клетки в лимфоузлах брюшной полости. Предстояла тяжелая операция. Женщине пришлось думать, как сказать об этом мужчине, с которым теперь в эмиграции строит отношения, и двум взрослым сыновьям, которых вырастила сама.
— Говорю гражданскому мужу: «Ты понимаешь, что я полностью лягу на твои плечи? Потому что не работаю, без денег. Вообще не знаю, что мне делать. Или поеду домой в Беларусь». Хотя понимала, что мне туда со своими подписками, «выступлениями» в комментариях нельзя. Он заплакал. Сказал, что не оставит, — на этих словах Анна заплакала сама. — Наверное, в этот момент больше не о себе думала… Думала, сообщать ли детям? Мало ли, вдруг меня не станет. Чтобы для них это не было как снег на голову, надо сказать, чтобы немножко были подготовлены. Сама, честно говоря, пока ждала больницу, все это — интернет, чтение «На какой стадии жидкость появляется?». В такой-то статье вижу: третья-четвертая. В другой — на любой. Настраивалась, что у меня третья. Конечно, чувствовала страх, боль. Задавать вопрос, почему заболела, глупо — судьба, наверное, такая. Где-то понимала — пусть лет пять. Но появилось осознание огромного желания жить. Вот именно сейчас. Да, пусть это пять лет, но чтобы действительно жить!
Анну направили в онкобольницу, там «быстро обследовали с ног до головы», а спустя неделю, 11 апреля, прооперировали. Удалили яичники, в которых была опухоль, матку, селезенку, большой сальник (складку брюшины, которая как защитная прослойка закрывает желудок и петли кишечника), пораженные лимфоузлы.
— Знаете, у меня есть подруга, она вся такая — чакры, космос (смеется). Девушка, скажем, влиятельная в своих кругах, много чем интересующаяся, у ее мамы тоже была такая ерунда. Вот она мне первая дала советы и сказала, что у нее есть экстрасенс! (смеется) Говорит: «Она всегда всю правду рассказывает, но, если что-то плохое, говорит: „Я не вижу“. Вот я к ней пойду и про тебя спрошу». Я отвечаю: «Не надо мне. Сейчас ничего не увидит, а ты мне не расскажешь, чтобы не расстраивать». Хотя я в такое особо не верю, но она все-таки про меня спросила. Звонит, а я как раз ехала после первой операции, — передает мне трубку, и та женщина говорит, что все будет хорошо. Я как-то воспряла духом, что ли!
Ну и ждала гистологию (исследование образцов тканей. — Прим. ред.). А отношение врачей в больнице — ничего не скажешь, конечно. Я очень довольна. Все молодые мужчины, окружили меня! (смеется) Сразу сказали, что эта цистаденома пограничной злокачественности, даже не рак, но в трех лимфоузлах в брюшной полости обнаружили скопление раковых клеток в серозной жидкости. Процесс начинался. Я вот и вообще воспряла! Подумала, что, может, это даже начальная стадия.
После операции Анна две недели провела в стационаре, после выписки вернулась домой. Друзья позвали ее на пару дней за город, та согласилась — собиралась побыть на свежем воздухе, но после выходных снова пришлось ехать в больницу:
— Меня удобно посадили в машину, но я еще не доехала, а уже начались такие боли, что думала, умру. Терпела, терпела. Не могла понять, что происходит: давит на таз, то ли я в туалет хочу, то ли что… Меня напоили обезболивающим, уложили спать. Под утро почувствовала сильный позыв в туалет, я прихожу в ванную и понимаю, что из влагалища начинает что-то течь. И сразу облегчение боли! На часах было часа четыре, я друзей разбудила: «Везите меня обратно». В больнице оказалось, что это из влагалища течет моча — она искала выход и прорвала ткани. Как, каким образом это получилось?
«Ну, надо — так надо. Памперс — так памперс»
Врач объяснил Анне, что при операции, какую сделали ей, в большинстве случаев повреждается мочевая система. Женщине установили временный искусственный мочеточник. Вместе с ним — катетер, выводящий жидкость из организма в мочеприемник. Как говорит Анна — пакет.
— В уретру вставляется силиконовая трубка, она идет к этому пакету, ты его в руках держишь или в карман кладешь. Вот я с апреля по 25 июня с ним без конца ходила. Люди с собачкой гуляют, а я с «пакетиком»! (смеется) Но в карман особо его не спрячешь, когда он наполнен, — уже где-то хочешь выйти, чтобы не смущаться. Я потом приноровилась: опорожняешь его до конца и кладешь в штанину. Тогда ненадолго можно пройтись по улице — хочешь же нормально выглядеть. Ну и, пока продолжались те вытекания из влагалища, еще нужно было ходить в памперсе. День и ночь. Но у меня к этому времени настолько все переоценилось, стало мелочью, что ну, надо — так надо. Памперс — так памперс. Я покупала трусики, в принципе комфортно, только что в магазин выходишь, а у тебя задница от такая! — разводит руками собеседница и смеется. — Я такая, что не переживаю, кто что подумает или скажет. Просто в тебе же постоянно стоит трубка, при постоянном движении она трется [о кожу].
С утра проснешься, пошатаешься по комнате — все, начинает там резать, печь. Причем сегодня может быть хорошо, а завтра встать не можешь. Я ходила чуть-чуть — вот в магазин, прогуляться немного, ну и к врачам. Берешь с собой пакет, в машину — и вперед. Пешком не дошла бы. В последние дни этот пакет меня просто убивал! Настолько пошло раздражение, что было уже невозможно. Помню, пошла, просто скукожившись, снимать швы. Медсестра скорей несет таблетки: «Что вы так себя мучаете? Надо же пить обезболивающее».
В целом с катетером женщина чувствовала себя лучше, но вскоре у нее снова началась боль, тяжесть, ощущения, что «что-то давит на тазовое дно». 3 июня ей опять пришлось ложиться на операцию.
— Я к врачу. Медсестры улыбаются: «О-о-о, пани Ханя вруцила (вернулась. — Прим. ред.)!» — рассказывает собеседница. — Было ощущение, простите за подробности, как будто запор. Меня «тужило», будто хочу в туалет, а сходить не могу. Мне и клизму сделали, и что угодно. Ночью я снова медсестер вызывала, потому что увидела в памперсе кровь. Врачи решили оперировать, восстанавливать мне эту мочевую систему. Тьфу-тьфу, выписали — уже 6-го была дома. И так хотелось холодничка! Я приготовила, и так мне смачно было! Легли мы спать, два часа ночи — просыпаюсь от боли. Просто кричала! Было ощущение, что горит пространство между кишечником и кожей. Думаю: вряд ли это из-за еды, может, потому что в больнице кололи сильные обезболивающие, а что там дома — ибупрофен, и все. Вызвала скорую. Врач почитал назначения, поставил капельницу — в больницу мне больше не хотелось. Пять дней я промучилась с этой болью, температурой 38. Как-то выхожу на балкон покурить, возвращаюсь — на животе кровавое пятно, из шва начала течь жидкость. Ну, съездила еще раз к врачу, меня осмотрели, вроде все в порядке.
Анна говорит, что в одной из вен возле печени образовался тромб, возможно, придется удалять и его. Но с этим женщина с разрешения врачей планирует разобраться позже, а пока поправляется и, по ее словам, уже чувствует себя хорошо. Она не нагружает себя в первые дни после химиотерапии, но не избегает активности. Хотя препараты и перестройка организма после вызванного операцией искусственного климакса принесли с собой перепады настроения, старается меньше внимания обращать на плохое.
— Я перестала переживать по мелочам, суетиться — это раньше чего-то себе напридумываешь. А сейчас проблема есть — я ее решаю. Ну, заболела и заболела — вылечимся, пройдет. И я себя на данный момент больной не ощущаю! Дома, наверное, когда уборку делаю, когда после химии встаю банально поесть приготовить, пару раз присаживаюсь, начинаю «отъезжать». Несколько раз в обморок падала. (пауза) Бесит. Зло берет, что ты не можешь полноценно себя чувствовать, надоело это состояние. Хочется как огурец быть, а ты как бабка старая. Но такого, что я опустила руки и ничего не хочу, нет. Может, это я так настроилась. Но у меня ощущение, что онкобольные — самые веселые люди на свете. Пока жду капельницу и капаюсь, замечаю, что все постоянно друг с другом разговаривают, прикалываются, «прическами» своими хвастаются (смеется). Как-то пришла женщина с мужем, в первый раз. Они прислушивались, кто что говорит, — она переживала насчет волос. Мы ей: «Да вы что! Шампуней не надо, фен не надо, выпрямлять каждое утро — не надо. Мало того — бриться нигде не надо! Красота» (смеется). Все на позитиве. Смотришь на них — и не можешь себе позволить сопли распустить. Только что чувствуешь себя так.
О том, что опухоль забрала у нее четыре органа и часть еще одного, Анна в очередной раз шутит.
— Такое впечатление, что там где-то в животе больше места стало. Ну и кашлять пока больно, но, думаю, это скоро пройдет (смеется). Швы же еще свежие. Это я тут тороплюсь жить, все думаю, что давно все было, а прошло же всего два месяца. Ну и я скинула 20 кг! Была такая, покрепче — носила XL или XXL. Бывало, иду зимой — и язык на плечо (смеется). А сейчас покупаю одежду размера L, физически легче себя чувствую, — говорит она. — Я не переживала, мол, столько органов удалят, — понимала, что хочется жить. Не знаю, как люди раньше обходились без интернета, — хорошо, что сейчас можно про все почитать. Оказывается, живут и без этого! Я смеюсь: «Зато месячных нет!» Подружка говорит: «Так у нас и так их скоро не было бы!» Тут, знаете, как шутит один мой знакомый, даже на кладбище вместо крестов надо видеть плюсы.
И все же признается, что удаление «женских» органов, которое значило, что она больше не сможет иметь детей, далось непросто. В остальном — женщина привыкает к тому, как по-новому ведет себя ее организм.
— С одной стороны, куда ж уже рожать? А с другой, я хотела. Были мысли у нас в прошлом году, но не получалось. Поначалу расстроилась, переживала. А сейчас — ну, нет и нет. Да и после удаления матки и искусственного климакса начинаются проблемы с гормонами, костями, суставами, — делится собеседница. — Внутри ощущения другие. Может, еще потому, что воспалительный процесс уже шел — он же был, хоть я и не знала. Чувство голода другое, по части кишечника — тоже. Позывы в туалет по-другому ощущаются и по мочевой системе, и по той. Вот просыпаюсь, нет такого, как раньше: в туалет хочу. Я уже думаю, что, скорее всего, хочу. Или сижу, поднимаюсь — понимаю: ой-ей, надо уже бежать. Недержания мочи у меня нет, но мочевой сейчас слабый, терпеть я не то что не могу — не получается. Вот попью чаю — хочется, один раз, второй схожу. Если где-то прогуляться, надо все время учитывать, чтобы рядом был туалет, ну или хотя бы кустики (смеется). Это некомфортно, конечно. Надеюсь, как удалят искусственный мочеточник (это должны сделать в середине сентября), что-то поменяется.
Женщина рассказывает, что с активностями за пределами квартиры стало труднее, а постоянно дома находиться тяжело и надоедает. У нее сменилась компания — польские коллеги и друзья «испарились».
— Это люди, с кем работали, с кем встречались, отдыхали. Я порой звонила: «Девчонки, будете собираться — позовите. Я приеду просто пообщаться. Пусть не буду есть шашлыки, но просто посидим». И тишина. Потом звонишь — просто трубку не поднимают. Хотя не то чтобы я человек, который будет названивать и часами говорить по телефону, — с горечью говорит собеседница. — Активности, конечно, не хватает. Хотя сейчас муж приходит с работы, поужинаем, солнце село — и пошли прогуляться. Я хожу, но мне главное, чтобы рядом было где сходить в туалет. Вот была беда: машина поломалась, а мне — к врачу. Я позавтракала, специально выждала время, чтобы 250 раз сходить в туалет, побежала на автобус. Доехала до середины пути и выскакивала, потому что не могла терпеть. И где-то там искала пятый угол домов (смеется). Стыдно, конечно, ну, а что делать?
С марта, после того как заболела, Анна не работает. Женщина благодарна работодателю, который сохранил за ней место и перечисляет взносы на страховку — без нее лечение для беларуски было бы слишком дорогим. Но проблемы с деньгами все же появились.
— У меня теперь целая аптечка — сначала были уколы, теперь куча разных препаратов, все было платно. На памперсы те же уходили деньги — ты же их меняешь, пачка из десяти штук — это на два дня. Еще пеленки. Ну и питание. Идешь в магазин, берешь тот же килограмм яблок, апельсинов, кусочек филе куриного — приличная сумма выходит. И мы не шикуем, холодильник у нас практически пустой, — говорит собеседница. — Слава богу, что человек рядом со мной есть, он поддерживает. Без него я бы не смогла. Дети, конечно, тоже молодцы, звонят каждый день, спрашивают, как я, но и за больную не держат.
Вот муж менял работу — мы месяц жили просто по нулям. Я обратилась к девочкам, с которыми училась в полицеальной школе. Вот они меня растормошили: «Пиши посты в соцсети». Мне стыдно было… Я сначала к знакомым обращалась — одногруппники, которые сейчас работают дальнобойщиками, помогли, мои дети передали из Беларуси тысячу евро. Ну и потом все-таки написала в беларусские группы в соцсетях — кстати, никто плохих комментариев не писал, люди просто молча поддерживали. И еще мне подсказали BYSOL, там открыли сбор. Когда стали приходить деньги, причем такие суммы — по 400 злотых перевод (326 беларусских рублей, тут и далее суммы по курсу Нацбанка на 3 сентября. — Прим. ред.), — у меня был шок. Я плакала. Не понимала, то ли от счастья, то ли потому, что вера в людей снова появилась.
С одной стороны, те, с кем бок о бок, испарились, а чужие отозвались. Может, это мне и нужно было. Я до болезни была такая очерствевшая, холодная, уже не верила в искренность, никого к себе близко не подпускала. Как-то себя потеряла в этой беготне, в вечной работе — деньги, дом, некогда подумать. Зато сейчас времени подумать было с головой! Многое, себя саму переоцениваешь.
По образованию Анна Лещинская — педагог, но в Беларуси 13 лет проработала в торговле — торговым представителем, потом заведующей магазином крупной сети. В Польше начинала горничной, пока не перешла на производство. А сейчас хочет переучиться на парикмахера и колориста. Как закончится лечение, она планирует устроиться работать на несколько месяцев, чтобы заработать на обучение, оно стоит 6000 злотых (4890 беларусских рублей). Еще на ближайшие месяцы нужны деньги на жилье и лекарства, которые не покрывает страховка.
— Сейчас у меня большая надежда на сбор — я знаю, что бы ни случилось, он идет (на момент публикации из нужных 2600 евро беларусы задонатили почти 3200, поэтому сбор закрыли. — Прим. ред.). Чуть что — я машину сразу собираюсь продавать (смеется), потому чувствую какую-то свою вину, что все на муже. Понимаю, что он зарабатывает, а все уходит в никуда. И мне его жалко — он столько на себя берет, дом-работа, дом-работа. Без него я уехала бы в Беларусь, у меня не было бы другого выбора, — рассуждает Анна. — Я все себе говорю, что скоро пойду на работу. Иногда встану, готовлю, убираюсь — и пыхчу, как бабка. Муж говорит: «Успокойся. Какой из тебя работник? Еще успеешь». Я кочан капусты разрезать не могу, хотя всегда крепкая была, а после химии вообще рук не чувствуешь. Но в октябре химия закончится, и хочу попробовать устроиться. Буду, конечно, смотреть по состоянию.
Женщина говорит, что на работу уже хочется, но есть понимание, что физически нагрузку в 9−10-часовую смену первое время после такого лечения выдержать ей будет тяжело, а пока и вовсе непосильно. Но это, добавляет, не страшно. И говорит, что страха перед будущим у нее нет. Хотя среди врачей, которые ее лечат, больше никто категорично не выносит приговор в пять лет, но этот рубеж для онкопациентки остается важным — время покажет, вернется ли болезнь.
— Страшно вот что: что у всех, с кем ни начнешь говорить, либо мама, либо папа, либо сестра — почти у каждого в семье кто-то болел раком, — говорит она. — Я когда в больницу попала — там же конвейер, просто конвейер людей! Женщины одна за одной: рак яичников — рак матки, рак яичников — рак матки. Знаете, я часто представляла: как люди то переживают, а как это, — теперь больше не хочу ничего сравнивать. Врач сказала, что, раз у меня в лимфоузлах эти образования уже были, значит, может развиться в любом другом месте, в основном — в брюшной области, а может и в кости пойти. Говорю: шансы у меня есть какие-то не на ремиссию, а на полное излечение? Она: 50 на 50, если в течение пяти лет не будет рецидива, можно считать себя здоровой. Такой «барьер» ставят. Ну, даже если и пять лет. Дай бог, чтобы это было быстро — если действительно придется умереть, чтобы без боли, вот боли я боюсь. Но об этом не хочу думать. Хотя иногда начну так спокойно: «Если вдруг что, не надо меня везти в Беларусь, чтобы не было никаких проблем. Хороните тут». Муж: «Что ты такое говоришь?!» — отшучивается женщина. — И об этом же иногда надо задумываться, никто не застрахован. Но мне же экстрасенс сказала, что все будет хорошо! У меня планов, мечт — куда-то съездить, что-то посмотреть — куча! В голове просто роится. Хочется все успеть, наверное. Жить хочется. Как можно дольше. И не лечь детям на руки ни в коем случае.
