Имя выпускника гимназии № 4 Минска Максима Богдановича многие узнали в июне 2018-го, когда 16-летний парень получил стипендию и поступил в Гарвард. В мае 2024-го молодой человек окончил один из самых известных университетов мира и уже начал работать. Блог «Люди» расспросил, как у него дела и чем он сейчас занимается. Мы перепечатываем этот текст.
Встречи с бывшим президентом Тайваня и нобелевской лауреаткой с Филиппин
Сейчас Максиму 23 года, он живет и работает в Нью-Йорке. Несмотря на годы в США, молодой человек легко переключается с английского языка на беларусский, хотя и не помнит, на каком из них сейчас видит сны. На выходные он выехал из города, чтобы встретиться со своей американской семьей. Так молодой человек называет беларусов, с которыми познакомился в США и очень подружился. За окном у него красивая теплая осень. В настроение с природой начинаем с самого бодрого вопроса: «Как ваши дела?»
— Дела отлично.
— Расскажите, где сейчас работаете, чем занимаетесь?
— Работаю в финансовой компании. Это большой фонд, который инвестирует деньги пенсионных, университетских фондов и так далее. Рынки, куда он вкладывается, публичные: например, акции больших компаний, облигации государств. Я занимаюсь анализом инвестиций.
Мои выпускники-одногодки начали работать в фонде в сентябре, я пораньше. Сейчас у нас тренинг: учат, как инвестировать, как работает экономика, как пользоваться «помощниками» — от Excel до языков программирования. Все это продлится несколько месяцев или даже больше, ведь успех фонда зависит от того, насколько хорошо мы понимаем, как устроена экономика, и можем ее прогнозировать.
— Думала, человек, который окончил Гарвард, сразу выходит суперспециалистом.
— В целом, выпускники Гарварда знают много, но по чуть-чуть. Конечно, есть студенты, которые с самого начала на чем-то специализируются. Они понимают, что хотели бы изучать, и после выпуска у них есть четкая цель. Мой друг, например, представлял, что свяжет жизнь с химией. Во время учебы он работал в лабораториях, брал суперклассные курсы для студентов-докторантов и, когда окончил университет, начал работать в фармакологической компании. Он занимается искусственным интеллектом. «Машина» генерирует молекулярные структуры для потенциальных лекарств, а его задача — налаживать ИИ так, чтобы тот предлагал более качественные варианты молекул.
Но цель гарвардского образования не совсем в том, чтобы подготовить сотрудника узкой специализации. Наоборот. Подход к учебе в колледжах вроде нашего называется liberal arts (свободные науки и искусства. — Прим. ред.). Его цель — дать студенту сбалансированное образование в различных областях. Например, у нас есть обязательные общеобразовательные дисциплины, которые мы должны пройти. Их много, и они намеренно за пределами выбранной специализации. Например, в дополнение к обязательным занятиям по монетарной политике и эконометрике я брал курсы по истории демократии, публичным выступлениям и актерскому мастерству.
Иногда такой подход может быть непрактичным. Объясню на примере. В MIT (Массачусетском технологическом институте. — Прим. ред.) есть класс по бухгалтерии, а в Гарварде нет. Теоретически для людей, которые после моего университета пойдут работать в корпоративные финансы, было бы очень круто иметь такие знания. Если они вам нужны, можете пойти через дорогу и взять их в MIT (смеется). Вайб Гарварда такой, что здесь не совсем заботятся о подобных вещах. Их беспокоит лидерство в мире, наука, исследования.
— Но, согласитесь, важно, чтобы во время учебы была еще и практика.
— В Гарварде это происходит через внеклассные занятия. На первом курсе многие работают в лабораториях (так было и у меня) или делают собственные исследования. Некоторые волонтерят, например, занимаются со школьниками из не самых развитых районов своих городов или включаются в политические кампании, помогая кому-то из кандидатов. После второго курса человека может ждать стажировка в организации, волонтерские проекты, либо он продолжит заниматься наукой. После третьего (по крайней мере, есть такие ожидания) вы идете на практику туда, где бы хотели работать после выпуска.
А еще одним из лучших моментов моего образования стали университетские путешествия. Так я съездил в Израиль, на Филиппины и Тайвань. До поступления за границей я был всего три раза — в Польше, Литве и Венгрии. А здесь вуз организовывал и спонсировал поездки. Мы путешествовали группой: в Израиль она была человек 100, на Филиппины — 20. Там встречались с чиновниками, политиками, журналистами, местными студентами. На Тайване, например, мы общались с бывшим президентом Ма Инцзю (он был президентом с 2008-го по 2016 год. — Прим. ред.). Он рассказывал, насколько важна деликатная политика Тайваня по отношению к Китаю. Потом мы виделись с представителями оппозиции, которые говорили все то же самое, но наоборот (улыбается).
Знаете, во время учебы ты можешь пройти сколько угодно теоретических курсов, но в путешествиях больше понимаешь мир. В Маниле мы встречались с лауреаткой Нобелевской премии [по литературе Марией Рессой], которая нам рассказывала о проблемах на выборах в США, возмущалась по поводу уволенной гарвардской президентки (так в США называют ректоров университетов. — Прим. ред.). Но при всем пафосе она ни слова не вспомнила о проблемах самих Филиппин, даже после того, как я ее об этом спросил. Потом мы посетили небольшой город на юге страны — Думагете и увидели эти проблемы своими глазами. Несколько дней мы помогали развозить воду местным.
В курсе по макроэкономике или экономике развития говорится, что очень важно, чтобы у людей был доступ к питьевой воде. Ты читаешь это предложение, но действительно ли понимаешь, что оно значит? Нет. А когда ты привез воду семье, где семеро детей, они не одеты, мать исхудавшая, отец работает за семь долларов в день, и живут они в лачуге, построенной местными христианскими миссионерами… Смотришь на это и понимаешь: вот что на самом деле значит «очень важно иметь доступ к питьевой воде».
Эта поездка изменила мое мировоззрение. Я увидел, чем может жить столица Манила, о которой мы читаем в новостях, а чем — маленький Думагете. Сейчас на работе эти знания мне очень полезны. Мой фонд инвестирует в развивающиеся страны вроде Филиппин. Опыт той поездки дает мне возможность смотреть на статистику не только как на цифры, но и представлять, как выглядят судьбы людей.
«Обычно все, кто хочет, вакансию получают»
— Какая специальность была у вас в Гарварде?
— Прикладная математика и экономика.
— В 2018-м, когда вы только поступили, говорили, что будете изучать нейробиологию. Почему решились на перемены?
— Нет никаких изменений. Выбор специальности в Гарварде происходит осенью на втором курсе. Когда поступил сюда 17-летним парнем, никто не ожидал, что я буду знать, чему хочу посвятить жизнь. Сразу здесь попадаешь на факультет наук и искусств и выбираешь любые курсы. Если бы хотел, мог бы изучать даже древнюю китайскую философию.
Сначала я ориентировался, что буду учить биологию и химию. Брал эти дисциплины и классы по математике, а еще обязательный курс по письму, испанский язык. Параллельно занимался биоинформатикой, работал в лаборатории, известной тем, что ее руководитель придумал, как проанализировать геном с помощью одной клетки. Мне было интересно посмотреть, как здесь все устроено, но я не был готов посвятить четыре года бакалавриата биологии и еще пять лет докторантуры — молекулярной биологии, ведь только тогда ты реально сможешь создать что-то новое. К тому же на практике мне больше понравилась часть по информатике, чем по биологии. Поэтому, когда начался второй курс, я сообщил, что буду учить прикладную математику.
Вообще, мое гарвардское образование можно разделить на два больших этапа. Во время первых двух лет я взял основные классы по своей специальности — статистику, программирование и так далее. В 2020-м, когда начался COVID-19, потом выборы, и я попал в новости как студент Гарварда, который хотел подсчитать голоса на выборах, я пошел в академический отпуск и волонтерил в беларусских общественных организациях. Когда вернулся к учебе, мне уже было проще, ведь из обязательных 15 классов (а всего их 32), самые сложные я уже прошел. Поэтому мог просто изучать интересные мне предметы. Хотя я был студентом колледжа, брал курсы в магистратуре Гарвардской бизнес-школы и в школе управления им. Кеннеди. Первая — школа бизнеса, вторая — госуправления. Обычно студентов колледжа туда не пускают, но, если ты знаешь профессора и тот посоветует тебя коллеге, то есть шанс (смеется).
— Расскажите об этом профессоре.
— Это профессор по экономике. Он уже многого достиг. Сейчас, как он говорит, его самая радостная часть жизни — это когда весной он набирает класс по экономике (у него есть право самому выбрать себе студентов). О парнях и девушках, которые к нему попали, он заботится. Например, знакомит друг с другом, чтобы его студенты дружили, рекомендует их коллегам для посещения занятий. Так было у меня с классами в школе управления им. Кеннеди и в бизнес-школе. А еще он дважды в день бегает. В это время желающие могут к нему присоединяться. Таким образом он проводит office hours — обязательные для профессоров часы в неделю, когда они должны быть доступны для студентов. Раз в несколько недель я тоже бегал с ним.
Кстати, занятия в школе бизнеса были невероятными. Например, изучаем, как проходили переговоры между колумбийским правительством и коммунистами, наркоторговцами. Их проводил президент Сантос (Хуан Мануэль Сантос Кальдерон руководил Колумбией с 2010-го по 2018 год. — Прим. ред.). И он сам приходит к нам в аудиторию и рассказывает, как все происходило.
— Как проходит выпускной год в Гарварде?
— Для разных студентов по-разному. Те, кто планирует идти в академию, много часов инвестируют в написание академической работы. Ее нужно сделать хорошо, чтобы потом попасть в докторантуру. У меня такой цели не было. Диплом я не писал. Мне было важнее получить уникальный опыт, поэтому я больше времени тратил на интересные классы (дисциплины. — Прим. ред.), послушать которые у меня вряд ли в жизни еще будет возможность.
— А как же разговоры и волнения о поиске работы?
— В больших компаниях есть рекрутинговые отделы, которые отвечают за подбор сотрудников и устраивают мероприятия в различных университетах. В том числе и в Гарварде. В основном на такие мероприятия ходят студенты второго-третьего курса, которые ищут стажировку на лето. Там им говорят: «Мы такая-то организация, если интересно, вот наша визитка, напишите на имейл». До COVID-19 в сентябре-октябре можно было увидеть много парней и девушек, которые бегают по кампусу в костюмах. Это второ- и третьекурсники, которые торопились на интервью, но теперь уже все проходит по Zoom. Кстати, до того как человека возьмут на практику, у него может быть три-четыре собеседования в одной компании. Мне кажется, это более эффективный способ, чем когда государство говорит: «Ты и ты, вы должны друг с другом работать».
В результате на четвертом курсе человек может оказаться в одной из двух ситуаций. Если у него есть работа или если нет. Но обычно все, кто старается, вакансию получают. Хотя, возможно, и не такую топовую, как хотелось бы.
Кстати, тем, кто в поисках, в [университете] помогает специальное подразделение. Здесь могут подсказать со всеми базовыми вещами: как отформатировать резюме, как вести себя на интервью, как делать нетворкинг (налаживать контакты. — Прим. ред.). Если нужно, есть база выпускников, к которым также можно обратиться за помощью или советом.
У меня после третьего курса предложение работы уже было, поэтому я мог просто академически заниматься тем, что мне интересно.
«Студенты Гарварда снаружи тоже красивые утки, но под водой они гребут»
— Как вы попали в фонд, где сейчас работаете?
— Во время учебы я встречал много старшекурсников, которые там стажировались, и они мне нравились. Подумал: если такие интересные люди идут в эту организацию, наверное, она тоже хорошая. Одна из девочек-студенток, которая там практиковалась, написала мне рекомендательное письмо. Со мной назначили интервью, а после него я присоединился к когорте, проходившей [следующий этап] собеседования. Не могу сказать, что это суперпросто. Но, если бы не знакомая, все бы было намного труднее.
— Получается, помог блат?
— Институт репутации работает отлично (смеется). На работе меня тоже просят, если знаю классных студентов, писать имейл в HR-отдел, чтобы их посоветовать для интервью.
— Что в этих письмах нужно указывать?
— Почему, как я считаю, этот человек классный и подойдет по культуре к нашей компании, а также какой у него опыт.
Далее с кандидатом связывается HR-специалист, говорит: «Мы получили на вас referral (рекомендацию. — Прим. ред.) и хотели бы с вами поговорить», и после третьего курса предложить стажировку.
— Есть люди, которые паникуют, что не найдут работу, или все расслаблены?
— Есть такая штука, называется синдром Гарвардской утки.
— Что это значит?
— Представляете утку? Она такая спокойная, красиво плывет. А знаете, как она выглядит под водой (смеется и показывает руками, как птица быстро перебирает лапами)? Студенты Гарварда снаружи тоже красивые утки, но под водой они гребут. Когда парень или девушка приходит в аудиторию, они такие: я готов, но не потому, что я много прочитал (хотя так и есть), а потому, что я такой умный. И каждый поддерживает эту игру, просто кто-то более претенциозно, кто-то менее. То же самое и с работой. Во время общения человек, например, говорит: «Я попал в „Тесла“». Второй: «It's amazing!» («Это потрясающе!» — Прим. ред.). И все, на этом тема останавливается. Никто не станет жаловаться, сколько интервью он прошел и как это было сложно.
— Наличие гарвардского диплома дает бонусы, когда ищешь работу?
— Бонус начинается и заканчивается тем, что вам предлагают собеседование. Но если вы ничего не знаете, вы не получите работу.
— Есть ли страх, что работу не найдешь?
— Наверное, есть. Но есть и другая проблема. У студентов Гарварда большой выбор вариантов для работы и еще большее количество интересов. Они могли бы выбрать сферу в какой-то индустрии, пойти в академию или, например, делать свой стартап, но им страшно ошибиться с выбором. Многие не могут определиться и идут в более общие специальности, например, консалтинг. Такие специалисты каждые три месяца переходят на новые проекты, где дают советы руководителям компаний.
— Почему так происходит?
— Гарвардцы — это люди, которые привыкли всю жизнь достигать все больших и больших высот. В школе ты хорошо учился, тебя поставили в класс для лучших. Ты участвуешь в олимпиадах, соревнованиях, стремишься к медалям. Далее — Гарвард. У [здешних] студентов выработалось почти инстинктивное желание попасть в более эксклюзивную группу. Причем даже не очень важно, в какую именно.
Параллельно с этим есть страх провала. Он заставляет волноваться, ведь ты человек, который, что бы ни делал, делал это на отлично. Меня сначала это пугало. Помню, разговорились с мальчиком, он обронил: «Я выиграл Олимпиаду „Сименс“ по математике». Для меня это было «вау»! Но он даже не заметил, какое это достижение.
Как мне кажется, у многих студентов нет в голове понимания, что они в чем-то могут провалиться, и что провал — это нормально. Из-за этого они иногда останавливаются на профессиях, в которых риск фиаско меньше. Так они откладывают выбор.
— Свои амбиции студенты в Гарварде не озвучивают?
— Такое не обсуждают. Человек вам должен быть интересен как человек, а не какую работу он получил или какие средства у него есть.
— Кстати, о средствах. В Гарварде учатся дети известных политиков, богатых людей. Сложно ли заниматься рядом с такими парнями и девушками, если ты человек из простой семьи?
— Сразу все общаются со всеми, но через месяца два люди уже понимают, кто из какой социальной среды. Во время первого курса в ноябре-декабре некоторые из моих друзей поехали кататься на лыжах в Колорадо, а я нет. Мне казалось несправедливо, что меня туда не пригласили, но, если бы даже пригласили, позволить себе финансово такое путешествие я бы не смог. Со временем социальные группы становятся более устойчивыми. Первые два года для меня все это было сложно. На третьем и четвертом курсе воспринимал проще. Наверное, повзрослел, понял, кто я такой и на что способен.
— Что значит «было сложно»?
— Мой отец — простой беларусский врач. Если бы он жил здесь, возможно, он был бы членом местного клуба (здесь есть такие социальные клубы) и я присутствовал бы на встречах клуба. Видел бы, как взрослые в пиджаках друг с другом общаются, обсуждают события, кто куда ходил, ездил. Привилегированные гарвардские студенты с этим растут и копируют поведение своих родителей (например, в общении). Я же этого не видел и учился понимать только через личный опыт. Первые два года пытался подстроиться. Потом уже был собой. Я не могу изменить то, что родился в Ленинском районе Минска, учился в обычной беларусской гимназии. Да, потом поступил в Гарвард, где мне «залили» в голову мозгов, но внутри я оттуда, где родился.
«Понимаю привилегии, которые после выпуска на меня упали»
— Что такого в студентах Гарварда, что считается, что они «вау»?
— Это ресурсы, к которым есть доступ, и люди, готовые этими ресурсами воспользоваться. Здесь не будут учиться те, кто летом не хочет стажироваться или, например, подаваться на грант, чтобы продолжить исследование. Сюда в основном попадают парни и девушки, которые с детства стараются извлечь максимум из той ситуации, в которой оказались.
— О чем вы?
— В Гарварде каждый студент имеет право прочитать заметки, что делала комиссия, которая его принимала. Помню, в моем кейсе было написано, что моя семья не могла позволить себе отправлять меня на много международных олимпиад по фехтованию. Когда представители комиссии об этом узнали, одна из ее участниц написала, что на полбалла подняла мне оценку по спорту.
В Америке фехтование — очень дорогой спорт. Его могут себе позволить только состоятельные. Я же им занимался через профсоюзный кружок. Это показывает: я не имел много возможностей, но те, что были, использовал. Поэтому для Гарварда не важно, откуда ты, из какой семьи. Ты можешь быть хоть из хрущевки. Главное, вы объясняете, какие имели условия и что с ними сделали.
— Еще в 2022-м вы рассказывали, что готовы помочь советом ребятам, которые тоже бы хотели поступить в Гарвард. Зачем вам это?
— Когда я был в 11-м классе, мой дядя дал мне деньги на экзамены и сказал: «Попробуй, я в тебя верю». Я хорошо сдал американский экзамен, и у меня появился шанс поступить. Но, если бы не дядя, я бы об этом только мечтал.
Понимаю привилегии, которые после выпуска на меня упали. Гарвард не был для меня социальным лифтом, это социальная катапульта. Поэтому мне тоже хотелось бы стать таким дядей или двоюродным братом для других школьников.
К тому же после поступления уже здесь, в США, находились люди, которые обо мне заботились. Например, профессор экономики, моя американская семья, а еще беларус, окончивший Гарвард в 2004-м. Сейчас он работает юристом. Он прочитал мою историю и сам написал мне, предложил помощь. Когда я прилетел в Америку, его теща встретила меня в аэропорту и отвезла в кампус. Потом он ко мне приехал.
Помню, мы пошли в магазин, надо было купить карандаши, тетради и все такое. Когда на кассе это все подсчитали, получилось 120 долларов. Для меня большая сумма, хотя, конечно, родители дали мне с собой деньги. Он сказал: «Не волнуйся» — и заплатил.
Знаете, я много заботы получал от разных людей, которые не должны были обо мне заботиться. И сейчас мне хочется ответить тем же.
— Кто-то вам скажет: «Зачем мне Гарвард, в БГУ тоже классно».
— Я же не мотивирую всех. Я говорю о тех, кому интересно. Я не сказал, что поступление в этот университет — единственная возможность что-то сделать в жизни. У каждого есть место, где бы ему хотелось быть. Если это Гарвард, то, пожалуйста, пишите, буду рад ответить на вопросы.
— Много подростков к вам обратилось?
— 44 человека. Некоторые просто писали что-то вроде «мне интересна Америка, что делать». Тут сложно что-то посоветовать. Но были и люди, особенно девушки, которые задавали конкретные вопросы. Я получил где-то 30 разных эссе, которые требуются при поступлении. Все это по-английски. В google-доке я оставил ребятам комментарии. Например, классная структура, но здесь можно быть более конкретным. Ответил каждому.
Самое интересное, что я занимался этим по собственной инициативе, но сейчас есть классная беларуска Лиза Трахалина, которая делает проект Bright Belarus. Это сообщество беларусов, которые учились за рубежом и готовы стать менторами беларусским студентам, кому также интересно образование в магистратуре за рубежом. Я помогаю Лизе и при этом продолжаю лично давать советы школьникам.
— Есть ли еще в Гарварде студенты-беларусы? Вдруг кому-то из них при поступлении помогли ваши подсказки.
— Весной сюда поступила девушка из Беларуси. Мне она написала уже после того, как подала свои бумаги.
Кстати, писали мне и девушки, которые впоследствии прошли в Дьюкский университет, Университет Джонса Хопкинса и на летнюю школу Йельского университета. Им я давал советы, направлял, где можно бесплатно и эффективно готовиться к экзаменам (например, здесь), и делился мнением о их эссе.
«Когда у меня будет более классная квартира, повешу там диплом»
— Вы говорили, что год вашего обучения стоит 80 тысяч долларов. Где сейчас ваш диплом, который, получается, тянет на 320 тысяч?
— Лежит где-то в шкафчике. Когда у меня будет более классная квартира, я его повешу.
— А как сейчас выглядит ваше жилье?
— Вместе с другом, который был моим соседом в Гарварде, мы снимаем небольшую квартиру. Это двушка на юге Манхэттена. Район не самый фешенебельный, но ведь и не Бронкс (смеется). В городе довольно дорогая недвижимость, поэтому благодарен, что моя работа позволяет мне жить в Нью-Йорке.
— Казалось, после Гарварда человек сразу может себе позволить и дорогое жилье, и машину.
— Гарвардские знания дают возможность получить работу, но потом нужно трудиться. Причем много. К тому же я отношусь к людям, которые не тратят деньги на вещи. В моей квартире есть солнце и окна. И это самое главное. Все остальное там довольно скромное. Мы даже не покупали новую мебель. Я инвестирую в людей и в опыт. Например, те, кому я в свое время помог советом в поступлении, сейчас менторы в Bright Belarus. А значит, тот один человек может поддержать, например, еще пять.
— Когда человек окончил Гарвард, со старта у него хорошая зарплата?
— У меня она хорошая, но и Нью-Йорк — очень дорогой город.
— Как вас изменил Гарвард?
— Он меня определил. Сейчас у меня есть ощущение, что даже если у меня ничего не будет (так, в общем-то, и есть, ведь вся моя жизнь может поместиться в один чемодан), я могу куда угодно поехать, и мне будет нормально. У меня есть хорошее образование, и это придает спокойствие. Ведь где бы я ни оказался, я уверен, что люди, которых знаю, помогут, а знания, что получил, смогу применить. По крайней мере, меня выслушают, визитка Гарварда дает такую возможность.
— Когда вернетесь в Беларусь, вам придется подтверждать свой диплом, чтобы по нему работать?
— А где (смеется)? Наконец будет полезна эта бумага, а то лежит [в шкафчике].
