После освобождения Ксении казалось, что она живет «жизнью другого человека». «Открываю шкаф — там вещи, которые покупала другая женщина. У нее было много белых носков». Ей было больно осознавать, что у знакомых родились дети, они путешествовали и росли по карьерной лестнице, в то время как она «шила и мыла асфальт тряпкой». Ксения уехала из Беларуси и рассказала «Медиазоне», как в СИЗО научилась вязать стержнем от ручки и как в колонии провинившихся женщин сажали в клетку на улице.
Имя героини изменено.
«Просыпаюсь — снова в аду». Окрестина
12 быдло-мужиков с автоматами налетели [в квартиру] как муравьи. У них не было ордера на обыск. По дому ходили как по магазину. Украли деньги, одежду. Было ощущение, что я попала в стаю гиен: за одно неверное слово или движение меня растерзали бы.
Они меня не били кулаками. Шлепнули по заднице. Все это сопровождалось угрозами группового изнасилования. Во всех красках описывали, что будет, если не сдам все пароли. Майку задирали. Один задирает, а второй снимает на телефон. Это так унизительно.
По дороге [в ГУБОПиК] они обсуждали следующее задержание: люди будут еще в постели, там есть собака. Мы у них как на ладони. Мне кажется, они разучились ловить настоящих преступников. Им не надо было утруждаться, чтобы нас арестовать.
У меня такой шок был. [Задержали] рано, не успела даже зубы почистить. На улице люди спешат на работу. На перекрестке остановилась машина — я смотрю на людей такими глазами… Хочется кричать: «Помогите, спасите!» А люди даже не замечают.
В ГУБОПиКе допросили и повезли в СК. Передали свою добычу в белые лапки следователей и прокурора. А те типа на стороне закона. «Вы же нарушили закон. Есть уголовная статья такая-то, она существует с 2005 года. Есть фотография, как вы стоите одной ногой на асфальте». И ничего, что за мной техника, которая перекрыла эту дорогу.
Я наивно полагала, что Окрестина 2022-го — это не Окрестина 2020-го. Что нет массовых задержаний. Не знаю, я не читала новости. Захожу, а мне: «Какая? 342-я? Так у нас у всех 342-я». Там я уже начала реветь.
[Кровати] без матрасов, просто деревянные шконки. На нижней и верхней полках девочки лежат валетом. Еще пятеро на полу, пол грязный. Я легла на деревянный стол у стены — коротенький такой и примерно 50 см в ширину. Могла уснуть максимум на минут 15. Потом просыпаюсь — снова в аду.
Нам не давали туалетную бумагу трое суток. Был только квадратик хозяйственного мыла. На третьи сутки пришла медсестра и передала лекарство. На нем было написано мое имя и сердечко. То есть кто-то из родных уже знал, что меня задержали.
«Прежней жизни уже не будет». Володарка
Через десять дней меня перевели на Володарку, где я провела три месяца. Почти все это время я проспала. Если сотрудники видели, что я засыпала, то не ругали. Прочитала кучу книг. Там отличная библиотека. Я впервые прочитала [книги Светланы] Алексиевич. Позже в колонии я прочитала Солженицына, Гинзбург, Рыбакова.
Если бы я прочитала их на свободе, то была бы готова, например, к «наседке». Это человек, который заключает сделку до суда и вытягивает из других информацию. Я почувствовала, что что-то не так, когда одна женщина часто уходила на допросы, возвращалась очень поздно — и какой-то сытой. Почувствовала, что человек меня обрабатывает.
Родные передали ежедневник, там я начертила календарь на 2022 год. Наивно полагала, что я выйду. Сделала несколько психологических уловок для своего мозга, чтобы не сойти с ума. Например, поняла, что прежней жизни уже не будет, что не надо впускать в себя суицидальные мысли, хотя они ломились.
Представляла, что попала в аварию, и все — жизнь закончилась. Но я такая молодая, чтобы умирать, я хочу еще пожить. Я агностик, но верю в Высшую силу. И вот эта Высшая сила говорит: «Хорошо, ты можешь пожить еще, но тебе придется пройти через политзаключение». Какой вопрос? Я согласна. Это и помогло мне вытянуть этот кошмар. Ушла в мир своих грез и мыслей.
Заключила с собой сделку: все украденное у меня время буду компенсировать книгами. Буду читать самую сложную литературу, которую не позволяла себе читать на свободе.
Я вообще была очень мягким человеком, тюрьма сделала меня жесткой. Я разочаровалась в человечестве еще больше, чем можно представить. Через три месяца там ты уже понимаешь, что больше не хочешь слушать истории чужих людей. Ты устал, и у тебя больше нет ресурса успокаивать и говорить, что все будет хорошо. Ты — пустой сосуд, который нечем наполнять.
«Постоянно хотелось выйти за двери». Гомельское СИЗО
Суд — это спектакль, где ты играешь по правилам. «Процесс» [Франца] Кафки — очень подходящая книга. Во время перерыва, когда прокурор запросил больше года, меня отвели в «стакан». Там я начала реветь. Взяла с собой грушу, потому что мне казалось, что человек не может плакать, когда ест. Начала петь, орать песню на английском. Стены в стакане были исписаны репрессированными с 2020 года.
После суда меня этапировали в гомельское СИЗО. Там познакомилась с очень хорошими девчатами, с которыми мы сдружились. Научилась вязать на стержне. Мы брали стержни и зажигалкой выбивали из них чернила. Нитки брали из одежды. Связала кучу носков для своих родных, хотя это нельзя было делать: все отбиралось. Так что вся камера просто поворачивалась лицом к окну, как будто смотрели в него, а локти ходуном ходили — мы вязали.
Там перебрасывают из камеры в камеру. Вывели из одной и в соседнюю поместили. Система перестукивания в СИЗО — это целое искусство. Сразу же стучу в стенку девочкам, они понимают, что я в соседней камере, и мы связываемся по «тюремному телефону». Это значит через раковину: откручиваешь шланг от раковины и как в микрофон в него говоришь. С других этажей звонили мальчики нам, хотели знакомиться. Мы говорили: «Ваш звонок очень важен для нас, пожалуйста, оставайтесь на линии».
Во двориках пели песни. Тебе нельзя петь, но ты все равно поешь. Забываешь все тексты — без гугла ты вообще никто. Первое время мне казалось, что у меня в кармане вибрирует что-то, и постоянно хотелось выйти за двери.
Провинившихся сажают в клетку на улице «в назидание остальным». Колония
Колония — это совсем другой мир. Радуешься свежему воздуху. Как только попала в отряд, прилипла к окну: из него был виден Гомель. Люди шли с колясками в магазин. Ко мне подошла женщина и сказала не смотреть — чтобы голова не кружилась.
Это была зима, шел мокрый снег. На асфальте были лужи и слякоть. Осужденные убирали асфальт, но осадки еще шли. Лопатой невозможно было убрать, убирали тряпкой. Я тогда сразу подумала: «Веселуха». Юмор там спасал до безобразия. Ой, как мы ржали с девочками.
Мы втихаря обнимались, чтобы поддержать друг друга. Ты забываешь, что такое тепло человеческого тела. Важно, чтобы кто-то просто поддержал, погладил по голове. Я никогда не забуду свой первый звонок маме из колонии. Вся такая спокойная, собранная, уже ожесточенная звоню ей и говорю как ребенок, который разбил коленку, со всеми соплями-пузырями.
Еще я увидела «средневековую» клетку для наказаний возле ворот колонии. Небольшая, метр на два. На усмотрение администрации, в зависимости от степени вины — когда еще не рапорт и тебя не отправляют в ШИЗО — тебя можно «проучить в назидание остальным». Становишься в эту «средневековую клетку позора», и когда отряд идет на фабрику, все смотрят на тебя.
О клетке подробно писал в исследовании «Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси». Клетка находится возле КПП колонии — между жилой и промышленной зонами. Женщин помещают в клетку, например, за отказ от выполнения распоряжений сотрудников колонии или конфликты с другими заключенными. Клетка размещена таким образом, чтобы ее могли видеть как можно больше осужденных по пути на работу и обратно. Сотрудники колонии и заключенные называют ее «клеткой позора».
Все, что построено [в колонии], построено руками зэков. Приезжает машина — мужики ее открывают и стоят ждут, пока ты, баба, разгрузишь эти булыжники. Зачем нанимать грузчиков, если есть бабы? Стыдно говорить, но у меня вылез геморрой от этих тяжестей.
Мне нравилось работать на фабрике, потому что из-за монотонной работы бежит время. Но все время у меня была аллергия на ткань. Кружилась голова, чуть не упала в обморок. Я писала об этом родным. Администрация меня вызвала, показала это письмо и сказала: «Ты либо пишешь, что у тебя все хорошо, либо письмо не уходит».
Если ты показываешь, что тебе что-то важно, то тебя этого лишают. Верующих «экстремистов» не пускали в церковь. Я, к сожалению, сказала оперу, что очень хочу в спортзал. В 9-м отряде на какое-то время «экстремистам» запретили ходить в библиотеку. Понятно: там, где Марина Золотова, там и запретили.
Они до сих пор не знают, что с нами делать. Что ни возьми — все «экстремисты» делают хорошо. Приехали люди с высшим образованием, которые хотят учиться. Они всех упрашивали записаться на какие-то курсы, а «экстремисты» сами записываются — их туда не пускают. Приходим на обсуждение фильма и обсуждаем, пытаемся дискутировать, чтобы мозги немного помассажировать. «Они получают от этого удовольствие? Запретить!» Ходят только зэки, и обсуждения нет. Приходится снова водить «экстремистов».
«У меня в голове не 2024-й — там 2020-й». Освобождение
Ждешь этого дня (дня выхода из колонии — Прим. ред.) как нечто нереальное. Считаешь ночи, недели, бани и отоварки — сколько их осталось. И когда этот день внезапно наступает, кружится голова. Как будто смотришь фильм про другого человека, видишь боль в глазах своих друзей. Выходишь в другой мир. Как будто я умерла, находилась в другом мире, а теперь возвращаюсь в этот нереальный мир свободы.
Выходишь опустошенным. Не веришь, что все заканчивается. До последнего момента думаешь, что сейчас будет новое дело, новый срок. Оборачиваешься и ждешь, пока к тебе подбегут и схватят опять.
Сразу я не плакала. Все родные плакали, обнимали меня, а у меня не было слез. Когда осталась наедине — ревела. У меня в голове не 2024-й — там 2020-й. У меня нет ощущения, что эта бесконечность, проведенная там, сжалась в какое-то пространство и время. Как будто неделю назад ушла и вот вернулась.
Сейчас состояние нестабильное. Когда с родными — все нормально, остаешься наедине с собой — всплывает боль, злость, страх. Не можешь дышать от этой боли. С тобой сложно разговаривать, потому что все темы переходят на тюрьму. Когда проверяешь время на телефоне, думаешь: «Что сейчас там девочки делают?»
Казалось, что я ношу чужие шмотки, живу жизнью другого человека. Открываю шкаф — там вещи, которые покупала другая женщина. У нее было много белых носков. У нее было такое платье. Проверяю всю косметику — срок годности истек. Как будто вышла из комы. Очень больно смотреть, что люди нарожали детей, много путешествовали, изучали языки и росли по карьерной лестнице. А я шила и мыла асфальт тряпкой.
Как возвращаться в эту жизнь, я не знаю. Хорошо, что есть психолог. Как бы только не сорваться, не уйти в депрессию. Самый простой способ — закрыться в квартире. Не знаю, что делать дальше со своей жизнью. Как будто стою на осколках и по кусочку пытаюсь ее (жизнь. — Прим. ред.) собрать.
Психолог сказала, что у меня очень сильная психика и все мои психологические уловки, которые я себе делала, правильные. Просто сейчас моей психике, которая была мобилизована полностью, нужно выдохнуть. Она сказала, что для восстановления нужны три фактора: время, пространство и безопасность.
Я благодарна этому опыту, потому что у меня есть алиби перед моими внуками. Что бабушка делала, когда в стране происходили такие вещи? Я приобрела больше, чем потеряла. Познакомилась с огромным количеством людей, прочитала много книг. У меня было больше года самокопания и анализа своих поступков, своих ценностей.
Как исправить политического [заключенного]? Сделать его способным на насилие, когда он выступал против насилия? Получается, так меня должна была страна исправить или что?
«Мне помогает реабилитироваться ChatGPT». Жизнь на свободе
Сейчас у меня период эйфории, когда все, что меня окружает, вызывает восхищение, я вижу во всем красоту. Каждый листочек на дереве для меня прекрасен. Возможность кушать вилкой, возможность помыться в любой момент. В колонии можно мыться раз в неделю по 15 минут вместе с переодеванием. А тут я могу не вылезать из душа. Могу поспать лишнее время. Могу открыть окно и любоваться всем на свете. Я свободна. Самое ценное, что есть у человека, — это свобода.
А еще мне помогает реабилитироваться ChatGPT. Потрясающая штука, я пропустила этот прорыв в области AI и как раз вышла к тому времени, когда уже есть обновленная версия. Она мне составила распорядок дня, нарисовала план тренировок. Даже написала мне стихотворение про принцессу, которая вернулась из темной башни.
Удивительный мир. Я шла по улице, и мимо меня проезжал робот-газонокосилка. В магазине робот делает мороженое. И это очень круто. А сколько вышло сериалов на Netflix. Не надо ждать по одной серии. Мои друзья мне уже составили топ-10, с чего стоит начать. Я прямо под кайфом от этого.