Страна контрастов — нищета, российская экспансия и настоящий дзен. Беларус Руслан Яроцкий рассказал «Салідарнасці», зачем уже много лет ездит в нетуристические места Кении.
— Это мы в нашей жизни можем позволить себе разбираться в своих психологических проблемах, воевать с депрессией, кокетничать друг с другом. У детей и подростков в Кении, к которым мы ездим, проблемы гораздо более прозаичные, там никто не откликается на депрессии, — говорит беларусский волонтер Руслан Яроцкий.
Около 10 лет он ездит в самые бедные регионы Кении, где в буквальном смысле помогает людям не умереть с голоду. «Салідарнасць» расспросила волонтера об этих поездках и о том, насколько разными могут быть ценности людей на разных континентах.
«После наших протестов в 2020 году в Африке я себя чувствую гораздо безопаснее, чем в Беларуси»
— В первую поездку мы поехали с другом в 2016 году, — вспоминает Руслан. — Мы тогда неплохо зарабатывали, и появилось желание куда-то съездить волонтерами.
В Кении работали знакомые врачи, они рассказывали об особенностях этой страны. Мы собрали немного денег, своих и часть дали друзья, и решили просто съездить посмотреть на Африку, а заодно кому-то помочь.
Через соцсети я нашел одного священника. У него был приют, и в нем около 200 детей из сельской местности, у многих из которых не было родителей. В приюте детей учили и кормили.
Туда мы и направились первый раз. За прошедшие годы уже бывали в разных приютах, объехали, наверное, всю Кению.
Это страна сплошных контрастов. Там есть и шикарные курорты на побережье Индийского океана, и самые большие на континенте трущобы Кибера в Найроби.
Они декларируют себя как демократическая страна. Там управляет президент, и он сменяемый. Во время выборов обычно проходят уличные протесты, в которых даже гибнут люди. Но потом все снова возвращается на круги своя, и продолжается обычная жизнь.
Кения граничит с Сомали, поэтому является мишенью для террористических организаций, время от времени исламские боевики делают набеги, устраивают теракты, похищают людей.
Но за последнее время слышал из СМИ только об одном теракте в супермаркете в Найроби. Ситуацию стараются стабилизировать, так как это еще и одна из самых быстро развивающихся стран континента. Там открывается много иностранных бизнесов, особенно из Китая и Индии.
В целом Кения считается одной из более благополучных стран Африки, при этом больше половины ее жителей живут за чертой бедности, многие в откровенной самой страшной нищете.
В каждом большом городе есть свои трущобы. С нищетой и голодом там вы сталкиваетесь постоянно. И этот уровень нищеты такой, что до сих пор можно услышать о случаях, когда родители вынуждены отправлять своих детей заниматься проституцией, чтобы семья не умерла от голода.
Понятно, что голодные люди за еду готовы пойти на преступления, поэтому все это сопровождается и бандитизмом, и проституцией, и наркоманией, и, как следствие, огромным количеством ВИЧ-инфицированных.
Еще про контрасты. В стране, где многие могут жить на один доллар в день, а зарплаты большинства до 100 долларов, в деревнях с беспросветной нищетой в магазине может быть установлена система расчета через мобильный телефон, или однажды мы видели, как человеку за неправильную парковку выписали штраф в 50 долларов.
— Еще будучи советскими школьниками, мы слышали о том, как голодают дети в Африке, но это всегда было такое абстрактное понятие. А как выглядит этот голод?
— Помню, как мы первый раз попали в тот приют Святого Варнавы в деревне Джамбини, а там кухня, которая выглядела как в Беларуси старый сарай или хлев.
У нас в детстве бабушка в таком готовила еду для животных. А там стояли два огромных чана, в одном варилась какая-то каша, в другом тушилась капуста. Земляной пол, деревянные доски, все в дыму и саже, пластиковая посуда.
Обычно мы привозили в подарок детям шоколадные конфеты, раньше беларусские. И то, как они были счастливы этим конфетам, было и радостно, и грустно.
Все почти двести ребят от 6 до 15 лет выстроились в очередь, и священник каждому давал по две конфетки. И вот смотришь на девочку лет 14 в этой очереди, она уже подросток, у нее в голове наверняка какая-то романтика, ей хочется быть красивой. А она находится в таком унизительном положении в этой огромной очереди за двумя конфетками.
В то время, чтобы прокормить ребенка в течение дня, нужен был один доллар. На него можно было купить пакет риса, грамм 250. И этой еды могло даже хватить на целую семью.
Но вообще рис — более дорогая крупа. В основном они питаются угали, это каша из кукурузной муки. Также едят бобовые, чечевицу, картофель, тушат капусту и шпинат.
Там много фруктов, например, манго они едят, как мы яблоки. Неспелые несладкие бананы запекают, и тогда те напоминают картошку.
Немногие могут позволить себе мясо, и в основном это совсем небольшое количество, из которого делают подливку, чтобы залить всю тарелку с кашей.
Многое, что для нас является обычным, нормой, в африканской глубинке роскошь. Постоянно ловил там себя на мысли, что большое количество этих детей ложатся спать без чувства сытости.
Перед той первой поездкой мы спросили у директора приюта, в чем у них нужда, что привезти. И он ответил, что им нужны канцелярские товары, школьные принадлежности и еда. Такие нехитрые желания.
Это совсем другая жизнь. Там есть, конечно, какой-то процент людей, которые устроились в больших городах и получают более-менее нормальную зарплату. Но мы ездим по другим районам, которых там, к сожалению, гораздо больше.
Это и те самые трущобы Кибера, где у нас уже есть знакомый приют. Также это разные приюты в глубинках, в сельской местности, ближе к Сомали, куда ни туристы, никто вообще не добирается.
— А туда не опасно ездить?
— Есть опасность такого плана, когда, например, наркоманы или какие-то неадекватные люди могут пырнуть ножом или обокрасть, поэтому мы соблюдаем элементарные меры безопасности, а в трущобы берем с собой местных сопровождающих.
Но в целом могу сказать, что после наших протестов в 2020 году в Африке я себя чувствую гораздо безопаснее, чем в Беларуси.
«Никогда не едим уличный фастфуд, моем фрукты с мылом»
— Как часто вы туда ездите?
— Раньше старались пару раз в год, последние годы больше одного раза не получается. К тому же сейчас у нас там много друзей, и мы можем просто переводить им деньги, потому что на самом деле поездки — дорогое удовольствие.
Три поездки могут равняться полугодовому бюджету приюта на 200 человек.
— Как вы готовитесь к этим поездкам, учитывая то, что там бываете в основном в нетуристических местах?
— Еще когда летали из Беларуси, сделали прививку от желтой лихорадки. Перед каждой поездкой ее делать не нужно. Уже в Африке нам рекомендуют профилактически принимать противомалярийные препараты.
Помню, первый, который у нас был, имел огромное количество побочных эффектов, в том числе панические атаки и невроз. Из-за токсичности он даже запрещен в некоторых странах.
Я не смог его долго принимать и заменил на другой, более легкий. Приходится пить еще какие-то таблетки, чтобы избежать отравлений, но все равно мы стабильно по нескольку раз травимся.
Обычно лечимся тем, что привозим в своих аптечках. Но однажды наш багаж по ошибке улетел в другую страну, а я сильно заболел непонятно чем.
Люди, у которых мы жили, отвезли нас на какой-то рынок, где женщина продавала таблетки прямо в кульках, как семечки. Причем таблетки совершенно не ясно от чего. Просто дичь.
Я тогда решил, что лучше так умру, а не от этих таблеток (смеется). Но это было в самом начале. Со временем появляется какой-то опыт, ты начинаешь различать, где все-таки отравление, и принимать меры, а где что-то серьезнее.
Лечиться в Кении дешево можно только на таких рынках, в госпиталях у них лечение нормальное, там работают врачи, которые получили образование в Германии, Англии, других странах, но это безумно дорого. В такие клиники простые люди, а это абсолютное большинство, не попадают.
Где-то есть благотворительные больницы, открытые разными фондами. Допустим, мы иногда останавливаемся в православной митрополии, где есть своя небольшая поликлиника. И они стараются оказывать медицинскую помощь людям, которые живут в этом районе.
Но в большинство районов, где мы бываем, никакая помощь просто не доходит. В том числе и от этого там умирает много людей.
Почти каждую поездку мы, к сожалению, участвуем в нескольких похоронах.
В одном из приютов два подростка подрались за 20 шиллингов. Это стоимость тарелки супа. И один парень ударил другого ножницами несколько раз.
Приезжала полиция, смотрела, как ребенок истекает кровью, но поскольку у него не было никаких документов и страховок — он был из уличных бездомных детей, — скорую ему не вызвали. До какой-то ближайшей больницы священник вез его в строительной тележке, но мальчик истек кровью и умер.
Возможно, в городах там и работают какие-то социальные программы, но я даже не представляю, как вызвать скорую в глушь, где нет ни света, ни дорог, а в период дождей вообще проехать невозможно.
— Вы сказали, что отравление там — привычная вещь.
— Это только для нас, европейцев. Африканцы говорят: мы своих бактерий не боимся. И действительно, он и стакан сырой воды выпьет, и яблоко на рынке съест, и ему ничего. А я съел, и три дня выпали из жизни.
Воду местную мы не пьем, даже ту, которую по деревням, где воды нет вообще, развозят на специальных машинах.
Мы стараемся закупать воду в супермаркетах, потому что пить в жару 35−40 градусов необходимо. Еще, например, мы часто останавливаемся в единственном кенийском православном монастыре, который находится в горах на высоте 3 тысяч метров, где есть своя скважина. Оттуда мы воду тоже пьем, правда, хорошо кипяченную.
В этом монастыре живет всего один монах, но он проводит большую социальную работу с детьми из близлежащих деревень.
Всегда стараемся к нему заезжать, помогли установить в монастыре солнечные батареи, заряда которых не хватает на мобильники, но зато горят маленькие лампочки. И это все освещение, которое там есть. Но нам там очень нравится.
В Найроби останавливаемся в семинарии у митрополита, который возглавляет Кенийскую православную церковь. Он киприот, это греческая культура, и питание для студентов организовано на европейский манер. Соответственно, соблюдаются все меры гигиены и безопасности.
Никогда не едим уличный фастфуд, моем фрукты с мылом, в незнакомых местах обычно просим, чтобы нам свежую рыбу зажарили до хруста.
Но и это, увы, не гарантия. Последний раз в начале этого года решили перекусить в ресторане, пока ожидали поезд, и отравились вместе с напарником. И вот представьте, жара 40 градусов, до прихода поезда 7 часов, вокзал закрыт, кругом саванна. В общем, было весело потом вспоминать, но не в моменте.
«Африка как женщина, в нее можно либо влюбиться, либо понять, что это не твое»
— Вы говорили, что после протестов 2020 года перестали ассоциировать себя с православием, но в Африке наладили связи именно с православной церковью.
— Александрийская православная церковь (АПЦ), которая работает в Африке, признала ПЦУ (Православную церковь Украины). Конечно, это не понравилось Московскому патриархату, и они в ответ вероломно стали открывать свои приходы в Африке.
Подается все под тем же предлогом, дескать, не все священники согласны с решением АПЦ, поэтому попросили их принять в Московский патриархат.
Действуют, как и везде, нагло и грязно, не гнушаясь клеветы и подкупа. В Кению сначала прислали своих эмиссаров, людей, которые называли себя миссионерами. По-моему, они ни к миссии, ни к христианству никакого отношения не имели.
Местный митрополит встретил их как друзей. Они воспользовались его гостеприимством, а потом устроили настоящий раскол в церкви, увели часть священников. Понятно, что самым убедительным аргументом были деньги.
В общем, это оказалась не миссия, а экспансия. Они открыли свои приходы, что считается грубым нарушением церковной этики. Через них теперь отправляют молодежь учиться в Россию.
В целом это политическое решение, которое кроме раскола, ссор, распрей и поломанных приходских историй ничего не принесло. Назначили там своего митрополита, которого, правда, вскоре убрали за чрезмерную дружбу с Пригожиным.
— А вы в Африке рассказывали свою историю, как вынуждены были покинуть свою страну, понимают ли они наши беды?
— Африканцы очень удивляются, когда узнают о правлении Путина и Лукашенко. Им казалось, что диктаторы в Африке, которые сидят по нескольку десятилетий, самые жестокие.
К сожалению, сейчас им не нужно долго объяснять, что это за страны — Россия и Беларусь. Они знают, как произошло нападение на Украину.
Мы как раз в 2022 году были там, и кругом все говорили об этой войне, даже в трущобах Найроби. А когда я пошел менять деньги, чтобы, как обычно, закупить еду для одной школы, в банке увидели беларусский паспорт, и эти деньги у меня чуть не изъяли. Потому что мы уже находились под санкциями.
Конечно, было очень обидно, что о нашей прекрасной стране в центре Европы узнали по такому поводу.
Люди, с которыми мы работаем постоянно, понимают и то, что мы не поддерживаем своих диктатур, и даже то, что сами являемся беженцами.
— В эмиграции многие потеряли и в статусе, и в материальном положении. Вы тоже говорите, что стараетесь браться за любую работу. Но тем не менее помогать африканским детям не перестаете?
— До 2020 года о нашем волонтерском движении в Беларуси знали многие и нам действительно помогали. Бывало даже, что люди, которые просто ехали в Кению туристами, связывались и спрашивали, кому они могут помочь.
Сейчас я и сам остался без дома, без профессии, без всего, но и мне тоже кто-то помогает. Я оказался в Литве, и эта страна очень тепло нас встретила, защитила, обогрела, я чувствую себя здесь в безопасности.
Уже неоднократно менял работу в эмиграции, но всегда стараюсь что-то откладывать. Конечно, это не такие суммы, как были раньше.
Но теперь и Кения для меня — это не просто волонтерство. Это и друзья, и вообще я уже понимаю, что люблю Африку.
— Но вы рассказываете о ней очень противоречивые вещи, в том числе и много негативных моментов.
— Все кричат «уродина», а она мне нравится (смеется). Африка правда как женщина, в нее можно либо влюбиться, либо понять, что это не твое.
Когда первый раз вернулся оттуда, насмотревшись этой людской нищеты и неустроенности, готов был целовать всех в Шереметьево.
Но прошел месяц, и я понял, что хочу обратно. И с тех пор это чувство меня не покидает. Я всегда хочу в Африку.
Да, это место контрастов. Там есть пустыня, джунгли, горы. Бывает, ты несколько раз за день пересекаешь экватор. В горах, чтобы выйти утром на улицу, надеваю зимнюю куртку.
Потом за 15 минут спускаемся в деревушку у подножия гор, там уже 25−30 градусов. Африка — это национальные парки, Большая рифтовая долина, удивительная природа, все эти слоны и жирафы.
Видеть это — просто космос, настоящий дзен. Обычно в конце поездки мы на два дня едем отдохнуть на Индийский океан и берем с собой кого-то из учителей из приюта с семьей, чтобы они тоже отдохнули.
Как-то на пляже возле палаток с сувенирами масаев, где стоят флаги разных стран, увидели два огромных БЧБ-полотнища. Было приятно получить такой привет.
Вообще Африка разная, кажется, каждый может выбрать ее себе по вкусу. Можно отдыхать на красивых пляжах, наблюдать прекрасную природу и даже не знать о другой, не гламурной жизни.
— Отслеживаете ли вы судьбы тех детей, которым помогаете?
— Конечно, мы видим многих детей, которые были совсем маленькими, когда мы их встретили почти 10 лет назад. Сейчас это уже взрослые девушки и юноши.
Кто-то действительно учится в колледже, кто-то выиграл грант на обучение в вузе. Даже если они не получают образования, а просто живут, не употребляют наркотики, не скитаются, а где-то работают, это уже здорово.
Когда встречаешь этих ребят, понимаешь, как важно было в определенный момент просто не дать им умереть с голоду.
На самом деле они такие же люди, как и мы, просто на них очень сильно влияет то, что они бедны, и бедны по-настоящему. Нищета и голод сильно придавливают людей, лишают их веры в себя.
Бывает, допустим, девочка вместо школы устраивается в какую-то семью мыть посуду. И она может промыть эту посуду до самой старости без каких-либо перспектив. У некоторых там просто нет выбора.
Но многие все равно, как и мы, тоже хотят выучиться, найти работу, обустроить дом, создать семью. Все как у нас. А если своя земля или свой бизнес — это вообще счастье.
Кстати, почти у всех ребят есть мобильники, дешевые китайские, которые они купили, сэкономив на еде, но есть. И они могут играть в игрушки днями.
Это миф, что все они мечтают уехать в Европу. Многие хотят жить и работать на своей земле. Они с большой любовью относятся к своей стране.
Да, в Африке другая форма жизни. Возможно, колониальная жизнь повлияла на их менталитет и создала такое неравенство в обществе.
Но за последние годы я наблюдаю там позитивные изменения, особенно это чувствуется по городам. Возможно, это связано с битвой за Африку.
С особым вниманием за этим регионом следит Китай. В Кении они строят дороги, целые районы, новые магазины, весь автопром, открывают бизнес. У местных жителей в городах появляются рабочие места.
К сожалению, в сельской местности пока ничего не меняется, поэтому им по-прежнему требуется помощь.