Не все поклонники группы «Разбітае сэрца пацана» знают, что один из ее лидеров Денис Тарасенко — специалист по покраске и кузовному ремонту автомобилей. Этой профессией музыкант и актер овладел около десяти лет назад. В интервью «Зеркалу» Денис признается, что даже если бы музыка начала приносить ему сопоставимый доход, то все равно в перерывах приходил бы на СТО и ремонтировал авто. Еще он рассказал, почему не готов возвращаться в актерскую профессию, как пережил двойную эмиграцию, что думает о новом министре культуры Беларуси и почему творчество на трасянке — это его миссия и крест.
Денис Тарасенко, 46 лет. Актер, музыкант, специалист по покраске и кузовному ремонту автомобилей. Был актером Беларусского свободного театра, один из лидеров группы «Разбітае сэрца пацана» (РСП). 13 февраля 2021 года сотрудники ОМОН сорвали концерт коллектива и задержали Дениса вместе с другими участниками. После 15-суточного административного ареста уехал в Украину, а с началом войны — в Польшу. Женат, растит сына.
«Это моя работа, ей я зарабатываю себе на хлеб и жизнь»
— На этой неделе Лукашенко назначил министром культуры вашего ровесника и коллегу Руслана Чернецкого. Хотели бы оказаться на его месте?
— Да, конечно. Хотелось бы побыть у власти. Это мечта любого, кто не у власти.
— Вы знакомы с Чернецким?
— Мы пересекались несколько раз на каких-то съемках «Беларусьфильма».
— Он хороший актер?
— Ну, он актер… В чем-то убедителен, в чем-то не очень. Как любой актер, в целом.
— Это хорошая идея — сделать актера министром культуры?
— Мало того, актеры становились и президентами. Потому, что ж. Другое дело, что толку с этого никакого нет. Мы же все прекрасно знаем, что хоть ты министром дерьма стань, дерьмом ты все равно заведовать не будешь. У нас всем заведует один министр. Самый глаўный.
— Как вы здесь оказались? Почему автосервис?
— После того как я перестал сотрудничать с Беларусским свободным театром, изучил и овладел профессией кузовного ремонта и покраски автомобилей. Это моя работа, ей я зарабатываю себе на хлеб и жизнь.
— Где-то специально учились или перенимали опыт сразу на практике?
— Нет, специальных курсов я не заканчивал. Это все опытным путем пришло. Много работал, много трудился, изучал нюансы, специфику, тонкости. Это профессия близка к искусству, поэтому тонкостей и нюансов в ней — выше крыши.
Я работаю в этом бизнесе уже около десяти лет и не могу сказать, что в полной мере овладел этим искусством. До сотого уровня еще не добрался, нет. Долгое время занимался кузовным ремонтом и покраской в Беларуси, потом в Украине и продолжаю уже здесь, в Варшаве.
— Это ваш бизнес или вы наемный сотрудник?
— Я работаю по найму. Это большая станция, и я здесь штатная единица. Владельцы — наши ребята из Бреста. Так что это беларусская СТО, она замечательная и прекрасная. Всем советую и всех приглашаю.
Мы работаем только год, но по результатам какого-то большого общенационального польского голосования нам уже присудили почетное звание «Орлы моторизации». Мы победили в конкурсе среди всех станций в Варшаве.
— Коллеги на СТО знают, что вы актер и музыкант?
— Да, они знают, чем я занимался и занимаюсь параллельно основной работе. Все в курсе, безмерно рады и счастливы, что своей вовлеченностью в искусство я привлекаю к нашей станции дополнительный интерес.
— Есть клиенты, которые приезжают именно к актеру и певцу Денису Тарасенко?
— Да, конкретно ко мне приезжают люди. Во-первых, обслуживают свои автомобили. Во-вторых, довольно часто у меня бывают всякие интервью и съемки. Конечно, в силу служебных обязанностей я вынужден говорить, какая у нас замечательная станция (смеется).
— Клиенты в основном беларусы или поляки тоже приезжают?
— Клиенты совершенно разные. И поляки приезжают, и беларусы, и украинцы. Конечно, по большей части свои люди — беларусы, украинцы. Поляки — процентов 40, наверное, клиентской базы составляют в среднем.
— С коммуникацией проблем не возникает? В польском автомобильная терминология немного отличается от принятой на постсоветском пространстве.
— Я знал, через что мне придется пройти, и выучил терминологию. В коммуникации на профессиональные темы с поляками особо проблем нет. Я все эти словечки выучил: здэжак, блотник, к***а маць (бампер, крыло, черт возьми. — Прим. ред.) С этим все в порядке. Ну и здесь куча людей, которые говорят по-польски лучше меня. Поэтому, если что, я могу тут же позвать ребят, и они возьмут коммуникацию на себя.
«В кино зарабатываешь больше»
— В плане денег эта профессия прибыльней актерской?
— Смотря с какой актерской сравнивать. Потому что, допустим, если ты актер государственного театра, то там о прибыли речи не идет вообще. То есть там ее нет, это просто беззаветное служение.
Если сравнивать заработок с возможным в кино, тем более в польском, и мою зарплату как специалиста по ремонту и окраске, то, конечно, в кино зарабатываешь больше. Но мне тех денег, которые я зарабатываю, в целом хватает. Как видно, я не умираю. Выгляжу довольно неплохо. Хватает на хлеб, помидоры и на кофе. На оплату жилья тоже. Пока помирать не собираюсь.
— Вы часто снимаетесь в польском кино?
— Да, бывают съемки. Иногда меня приглашают в качестве актера. Но не на все предложения я отзываюсь.
— Почему?
— Не знаю, что сказать. Просто так. Иногда не хочется. Я же волен в собственном выборе. Актерство для меня — это уже больше привилегия, хобби. Потому что основное занятие — здесь. Если у меня есть настроение и интерес, то я принимаю эти предложения и иногда снимаюсь в каких-то проектах. Они могут быть разные. Понятное дело, что в польском кино я снимался в эпизодических ролях. Каких-то русскоговорящих злодеев играл. Какая мне разница, по большому счету.
— Есть какой-то актерский проект, в котором вы остаетесь просто для души?
— Нет, и я могу объяснить почему. Для того чтобы снова заниматься актерским ремеслом, мне нужно завязывать с более прикладной работой. У меня сейчас такой возможности нет. Чисто даже финансово. Потому что если заниматься какими-то театральными проектами, то нужно в это ввязываться с утра до ночи. И это только репетиции. Все, получается, ты не зарабатываешь, потому что обычно за это ничего не платят.
— Актер Игорь Сигов работает в такси и играет в спектаклях.
— Круто. Я не работаю в такси, я работаю здесь. И такси, на которых катается Игорь Сигов, я крашу.
— Клиенты вас часто узнают?
— Да, такие случаи были. Клиенты приезжали обслуживать свои автомобили, а тут я. Узнают, конечно.
— Сколько такой профессией можно зарабатывать в Польше, если не секрет?
— На порядок больше, если сравнить с Беларусью. Но мы же должны понимать, что здесь и расходы на порядок выше. То есть, допустим, та же аренда жилья несравнима с беларусской. Как небо и земля. Это основная статья расходов. Если бы не аренда и если бы я жил в таких условиях, как я жил в Минске, где мне не приходилось платить за квартиру, то, конечно, я был бы в шоколаде. Даже в дубайском, мне кажется.
«Переживаний достаточно и без актерской профессии»
— Почему вы больше не сотрудничаете со Свободным театром?
— Это история для отдельного репортажа. Если в двух словах сказать… Нет, не получится. Ребята, я сейчас начну плакать.
— Травмирующая история?
— Один из принципов существования актеров в Свободном театре — это травмирующий опыт. Мы доставали наш личный опыт из глубины психики и жизни и выносили это все на сцену. Очень много спектаклей были основаны именно на личном опыте, а он всегда травмирующий. В какой-то момент я понял, что выгораю. Может быть, что-то другое случилось. Но я понял, что мне это уже не столь необходимо, как было раньше.
— Кажется, актеры любят свою профессию именно за возможность таких переживаний. Не скучаете по этому?
— Переживаний в нашем жизни достаточно и без актерской профессии. Не могу сказать, что мои переживания закончились с уходом из театра. Ничего не закончилось.
— За последние четыре года вы прошли через задержание, арест, эмиграцию сначала в Украину, потом в Польшу. Что наиболее травмировало?
— Может, это еще потом скажется, где-то вылезет, но пока психика справляется и с переездами, и с промежуточными событиями. Конечно, все это бесследно не проходит. Надеюсь, если потом вылезет, то обойдусь не очень большими последствиями.
Жена и ребенок со мной в Варшаве. Конечно, переживали, переживают и волнуются. Но нам удалось через все это пройти, остаться на плаву.
Может быть, с психологической точки зрения неправильно так обесценивать собственные переживания, но есть масса людей, которым гораздо сложнее, чем мне. Те же самые политзаключенные, которые получили кошмарные, огромные сроки. Сложно говорить о своих переживаниях, когда есть такие кейсы.
— Давайте поговорим о веселом. Почему в музыкальной тусовке вас называют Склепом?
— «Склеп» — это название группы, в которой я играл когда-то очень давно. Поэтому некоторые коллеги меня так и называют до сих пор. Ради бога, это меня возвращает во времена юности, начала рок-н-ролла, когда еще все лилось и куролесилось.
— Еще от ваших коллег доводилось слышать, что в группе «Разбітае сэрца пацана» играют отличные музыканты, но трасянка в текстах все портит. Что ответите?
— Пусть тогда не слушают меня. Мне, честно говоря, все равно. Я слышал много отзывов о том, что все с нашей трасянкой отлично. И что? На предложение сменить язык наших песен я обычно выступаю со встречным — о смене пола: «Ты прекрасный человек, но очень жаль, что ты мужчина, стань женщиной».
— То есть трасянка в ваших песнях — это что-то, что невозможно изменить?
— Все можно изменить, мне просто не хочется. Меня вполне все устраивает. Допустим, если Лявону Вольскому предложить сменить язык его песен на русский, то он пошлет на фиг. И правильно сделает. У человека ведь всегда есть выбор. Если кому-то не нравится, он может просто это не слушать. И не дурить голову ни себе, ни людям.
«Трасянка — это отдельный пласт культуры»
— Как думаете, трасянка не является тем, что не позволяет вам расширить аудиторию группы?
— Может, не является, а может, и является. Не знаю. Есть куча групп, которые поют на финском, например. Финский же, кроме Финляндии, нигде не знают. И тем не менее они известны широкой европейской публике.
— Можно ли научить трасянке человека, который ее никогда не слышал и не знает ни беларусского, ни русского?
— Конечно, можно. Я в ней чувствую какую-то органику, потому что вырос в этой языковой среде. Я из Минска, но все мое детство прошло в деревне в Слуцком районе. Там по-другому не говорили. Я впитал трасянку с молоком матери. Когда пишу тексты, я даже не задумываюсь. Просто вспоминаю этих людей, их лица. И все начинает литься.
— Трасянка может стать для беларусов чем-то объединяющим, а не тем, из-за чего спорят?
— Это отдельный пласт культуры. Трасянка — это не только соединение русского и беларусского языков. Если копнуть гораздо глубже, то это огромный слой фольклора, нематериальной культуры. Это способ мышления. Исторический показатель состояния беларусского народа сквозь века.
— Попахивает мессианством.
— Не попахивает, а добра смярдзіць! Да, это миссия. Это мой крест.
— Как сейчас идут дела у РСП?
— Записали новую программу, новый альбом. Сейчас в процессе сведения, поиска средств на издание. Потихоньку дело движется.
— Концертов много?
— Летом было очень много фестивалей — в Варшаве, Вроцлаве. Лето прошло активно. Осенью работали в студии над альбомом. Надеюсь, что в скором времени мы его представим, поедем с презентациями во все места, где нас любят и ждут.
— Какая концепция альбома?
— Опять же, все песни — исключительно о несчастной любви. Потому что зачем обо всем остальном петь? Просто эта несчастная любовь случается в разных жизненных обстоятельствах. Истории будут разные, но тема несчастной любви — сквозная, естественно.
— Пацан, у которого сердце разбито, тоже эмигрировал?
— Конечно, это же я (смеется). Нет, лирические герои будут разные. Есть персонажи, которые переживают эмиграцию. Есть персонажи вне обстоятельств, но внутри проблемы.
В некоторых песнях сквозит тема эмиграции. Конечно, без этого никак. А в некоторых — какие-то более глобальные вещи поднимаются. Например, школьная любовь. Это же то, что с нами всегда, сквозь годы. На это не влияет эмиграция, школьная любовь живет внутри человека сама по себе. Спать не дает и снится по ночам.
— Как на ваше музыкальное творчество повлияла эмиграция?
— Конечно, она на плюс не сыграла. Стало сложнее. Эмиграция внесла свои коррективы в коллектив в плане и состава, и качества. Но мы продолжаем функционировать, действовать, играть, собираться, придумывать слова, записывать музыку. Мы существуем дальше. Эмиграция эмиграцией, а РСП — это что-то вечное.
— У РСП есть потенциал заменить для вас автосервис в плане доходов?
— В целом, наверное, есть. Но я пока не понимаю, как это сделать. Я отдаю себе отчет, что РСП — это группа не для массового потребления. Это очень сегментированное творчество. Основной его потребитель — это люди, которым понятно, на каком языке мы поем и о чем наши песни. Смысловая содержащая важна.
— Но вам хотелось бы больше времени проводить на сцене, а не на СТО?
— Мне нравится работать на совесть, нравится то, чем я занимаюсь. Это мое творчество, только в другом виде. Я воспринимаю это как техническое творчество. Если бы мне не нравилось, я бы этим не занимался, придумал бы что-нибудь другое. Но мне нравится. Если бы РСП для меня закрыла все финансовые потребности, то, мне кажется, в перерывах я все равно приходил бы в автосервис.
