В конце 2021 года мы несколько раз рассказывали о массовых увольнениях в Беларуси по спискам, но после каждой публикации нам снова писали читатели, которые хотели поделиться и своими историями потери работы из-за политической позиции. Блог «Отражение» еще раз поговорил с такими людьми о том, как все происходило и как складывается их жизнь дальше. Мы перепечатываем этот текст.
«Наниматели готовы меня взять, несмотря на предстоящий суд»
Сейчас брестчанка Екатерина, обвиняемая по «хороводному делу», — на свободе, но под подпиской о невыезде. А еще она в поиске работы. В самом конце 2021 года девушку уволили из местного филиала одного из госпредприятий в сфере услуг. Она не знает, связано ли это с самой «уголовкой» или дело в том, что с 16 по 22 декабря она находилась в ИВС (по все тому же «хороводному делу» — девушку недавно идентифицировали как участницу акции), а не на работе, и это могли засчитать как прогул.
— Смысл слов начальства был в том, что такие нелояльные люди на предприятии работать не должны. Вариантов остаться не было; мне разрешили доработать до конца месяца. Я видела сожаление директора, но что-либо изменить она не могла. К моменту моего ухода уже были случаи, когда людей увольняли по «спискам» или понижали в должности, — говорит собеседница.
Девушка рассказывает: еще в ИВС понимала, что с рабочим местом скоро придется попрощаться. Поэтому роль безработной не стала для нее большой неожиданностью. Вот только теперь нужно разбираться с финансами: зарплаты нет, но скоро придет «счет» за время в изоляторе.
— Да, ситуация не слишком радостная, — рассказывает Екатерина. — Я снимаю квартиру, не замужем, у меня нет материальной поддержки, кроме мамы, а ее тоже не хочется напрягать. Если бы не друзья, которые помогают и материально, и с поиском работы, было бы тяжело. Приходится обращаться за помощью, это морально непросто: ты всегда работал и рассчитывал на себя, а тут резко отнимают единственный источник дохода. Еще и после ИВС, где к «политическим» относятся как к самым злостным преступникам. Но если бы это произошло два года назад, было бы гораздо труднее. А теперь, когда среди знакомых так много историй про задержания, увольнения, отъезды из страны, свою ситуацию воспринимаешь проще.
Екатерина понимает, что на госпредприятия ей дорога закрыта, да и частные, говорит, относятся по-разному, хотя для некоторых «политическое» увольнение с предыдущего места работы — наоборот, стимул взять такого сотрудника.
— Я прошла несколько собеседований; еще идет отбор кандидатов. Надеюсь, меня возьмут. Примерно через два с половиной месяца будет суд, и, судя по остальным процессам по этому делу, я, вероятно, получу ограничение свободы или с направлением в исправительное учреждение, или без, то есть «химию» или «домашнюю химию», — предполагает девушка. — Первый вариант будет совсем печальным. Страшно ли мне? Не знаю. Решение суда в любом случае — это либо плохой вариант, либо очень плохой. Решаешь первостепенные задачи; об остальном стараешься сильно не думать. Пока я жду ответ по работе. Как мне говорили наниматели, они готовы меня взять, несмотря на предстоящий суд.
«Школа — это не то место, за которое нужно бороться»
«Три года работала, лучшим учителем английского языка считалась! Дети и родители были рады; руководство тоже не жаловалось», — вспоминает недавнее прошлое Виктория (имя изменено), теперь уже бывший педагог одной из школ в Минской области. Больше месяца назад она тоже пополнила список белорусов, уволенных «за политику».
— Меня судили в декабре 2020 года по «народной статье» (ст. 23.34 старого КоАП, «Нарушение порядка организации или проведения массовых мероприятий». В новой редакции кодекса — 24.23. — Прим. «Отражение»). После суда в коллективе меня шепотом поддерживали, а руководство никак не давило, — вспоминает бывшая учительница. — Еще год я продержалась, но в декабре 2021-го года меня вызвала директор: «Я не знаю, как вам об этом сообщить, но мне сказали вас уволить, иначе уволят меня». И предложила уйти либо по соглашению сторон, либо по инициативе нанимателя. А, знаете, школа — это не то место, за которое нужно бороться. Там очень трудно работать в последнее время из-за идеологии.
Виктория уходила из школы легко, а вот родители ее учеников, говорит, очень расстроились.
— Это все «мои» родители. Мы — одной позиции; и они ходили к директору просить меня оставить, — рассказывает собеседница. — Их дети со мной стали что-то понимать, им нравились уроки, мы занимались по британским учебникам. Сейчас некоторые ребята хотят заниматься со мной индивидуально. Поэтому в финансовом плане все в порядке, а морально я давно была готова к этому увольнению. Просто воспринималось все это неприятно: взяли и выбросили. При этом на мое место никого не взяли, и мою ставку — это 25 часов и классное руководство — просто раскидали на тех, кто остался. Я же сейчас буду проходить курсы техрайтера (сотрудник отдела по разработке технической документации в IT-сфере — Прим. «Отражение»), после школы нужно немного усовершенствоваться. И, хоть меня и уволили с работы, я не пожалела, что выходила тогда на марши. Моя совесть чиста.
«Если не соглашусь уволиться, мне будет небезопасно ходить по улицам города»
Татьяна (имя изменено) — тоже педагог, но преподавала не у детей, а у взрослых — в одном из ведомственных учреждений образования. Руководство знало о ее политической позиции; иногда эта тема поднималась и с учениками.
— Ну, а как по-другому? Если вчера убили Романа Бондаренко, а у тебя занятия сегодня. Видела понимание в глазах учеников; они рассказывали и свои истории — один говорил: «Не обижайтесь, что я так плохо запоминаю, — меня по голове били на Окрестина, стал плохо помнить», — делится собеседница.
В начале декабря женщину попросили уволиться. Ее история похожая на многие, которые мы уже рассказывали: внезапно и без объяснения причин вызвало руководство, предложили написать заявление.
— Начальник сказал, что я в списке, что отмечена «как активная участница». Участница чего — не объясняли. Доработать до конца месяца не дали — сообщили, что, если не соглашусь уволиться, мне будет небезопасно ходить по улицам города. Такие слова озвучило руководство от имени тех, кто передал список и требовал увольнения. И я ушла. Не видела весь список, но пару фамилий заметила, — мы все одного возраста, уже зрелого. Это я о том, что на протестах была не только молодежь, — говорит Татьяна.
Татьяна утверждает, что не восприняла увольнение как большую трагедию — она уже на пенсии. Источники дохода, пусть и небольшие, но есть. Новую постоянную работу она искать не собирается.
— Не нищенствую, — говорит она. — Да и не в материальных благах тут дело. А то, что меня, пенсионерку, посчитали опасной для государственной безопасности, даже восприняла с юмором: оказывается, пенсионеры представляют угрозу! Но мне больше обидно за молодых. Увольняют же толковых специалистов. Я и сама, скажем, не последним человеком на работе была. Мы в нашем учреждении уже давно слышали, что людей «убирают», в том числе за подписи за альтернативных кандидатов. Но кто подписывался за этих кандидатов? Конечно, думающие, грамотные люди. Просто хотелось рассказать, что людей загоняют под плинтус, но от этого их позиция не становится лояльной к власти и они ни с чем не смиряются.
«Предлагали исправиться: сказать, что я заблуждалась, больше так делать не буду и к президенту отношусь хорошо»
Еще у одной героини этого материала, Светланы, нет белорусского паспорта, но в нашей стране она прожила 18 лет. Женщина рассказывает, что родилась на севере России, жила в Пермской области. В 2000 году умер ее муж. Оставшаяся с тремя детьми женщина спустя четыре года решила переехать в Беларусь, где когда-то жил отец; со временем получила вид на жительство. В 2006-м устроилась в районную больницу в Любани педиатром. От работы ей дали дом; он числился на балансе медучреждения. В 2011 году возглавила педиатрическое отделение поликлиники и уходить никуда не собиралась, но в первых числах декабря 2021-го ей сообщили, что не продлевают контракт.
— Мне до пенсии оставалось пару лет, — замечает собеседница. — А тут главный врач говорит: «Пришли списки. Я ничего не могу сделать — у меня тоже семья, дети». Я была в шоке! Спрашивала: может, меня просто понизят с должности заведующей до педиатра? Но лишь услышала, что в Беларуси мне бесполезно где-либо устраиваться в сфере здравоохранения. Ходила на прием в местный райисполком — не жаловаться, а спросить, за что меня увольняют. Говорю: «Вы понимаете, что я остаюсь на улице? Единственный мой источник дохода — зарплата, единственное жилье — „больничный“ дом». В ответ: «Понимаем, но ничего поделать не можем».
Светлану задерживали на одной из акций протеста в Минске; она активно высказывалась о происходящем в социальных сетях. Медик говорит, ей предлагали вариант остаться — «исправиться», то есть удалить посты и публично покаяться на собрании, куда собирались позвать коллектив, администрацию и прокурора.
— Надо было сказать, что я «заблуждалась, больше так делать не буду и к президенту отношусь хорошо». Коллеги меня просили: «Степановна, да удали ты все из этих соцсетей! Выпей каких-нибудь таблеток и скажи, что они просят». Но я на такое не способна даже под таблетками, — смеется врач. — Конечно, морально было тяжело уходить. И коллеги плакали, когда я уезжала, и пациенты очень расстроились — бывало, в магазине люди подходили и удивлялись, как такое вообще могло случиться.
Дети Светланы разъехались по другим странам уже давно, поэтому она вернулась в Россию, где остались родственники и есть друзья. Сейчас семья героини живет в городе Инта, что в Республике Коми — населенный пункт известен угольными шахтами, на которых работали заключенные ГУЛАГа.
— Такая ирония судьбы: когда-то моего дедушку туда отправили отбывать срок за «контрреволюционную деятельность», а теперь я приехала сюда сама после увольнения за протест. Мой второй муж долгое время упирался, не хотел уезжать, а потом со словами «ну как ты там одна, как я тебя брошу?» поехал за мной.
Светлана устроилась участковым педиатром в местную поликлинику, но пока не начала принимать пациентов: восстанавливает документы. А еще объясняет местным, почему осталась без работы и уехала из Беларуси.
— Народ недоумевает, когда об этом рассказываю. Говорю: «У меня возникли разногласия с властью». Спрашивают: «С Лукашенко, что ли? Так он же такой хороший, нормальный! У вас же там все чисто!» В общем, люди тут как будто совсем ничего не знают и не понимают, как такое могло произойти, — рассказывает Светлана о переезде, и вспоминает белорусов. — Я и сама не понимаю, как все это пережила. Но помню, как люди звонили предлагали привезти продукты, если нужно, кто-то даже предложил пожить в своем доме в другом городе, если там найдется работа. Среди любанчан было очень большое участие; я даже не ожидала, что моя ситуация так отзовется в других людях, и всем им очень благодарна! Судьба меня крутанула, конечно, но я не унываю.
Читайте также
