В марте житель Ирпеня Сергей Перебейнос похоронил жену, сына и дочку. «Это тяжело, тяжело смотреть на три холодных тела, которые сшиты после вскрытия от низа до горла», — коротко вспоминает он день на кладбище, голос его спокоен. Родные Сергея погибли под минометным обстрелом на пути к разрушенному мосту, через который 6 марта людей из города эвакуировали в сторону Киева. Сам мужчина в это время был в Донецке. Сюда он уехал незадолго до войны, чтобы помочь матери, боровшейся с «ковидом» за жизнь.
Сергею 43 года, 20 лет он работает в сфере IT. На его стене в Facebook есть видео — подборка фотографий счастливых и красивых людей. На снимках он, его жена Татьяна, дети Никита и Алиса и два йорка, которых Перебейнос тоже считали семьей. В Ирпень, совсем еще недавно уютный город под Киевом, они переехали по нескольким причинам. Тут было не суетливо, рядом парки, лес, хорошая инфраструктура.
— Мы из Донецка. Когда в 2014-м там случилась так называемая «русская весна» и в городе начались боевые действия, мы уехали в Киев. Пять лет снимали здесь жилье, а потом мне удалось продать нашу донецкую квартиру, — рассказывает Сергей. Это, говорит, и стало их стартовым капиталом, чтобы приобрести свои «квадраты» в Ирпене. — Год ждали, пока дом достроится, потом делали ремонт и в августе 2019-го заселились.
Совместная история Татьяны и Сергея началась за 20 лет до этого. Познакомились они студентами в 1999-м, а поженились через год, закончив учебу. Когда началась война, Татьяне было 43, она работала финансовым директором в IT-компании. Их старшему сыну уже исполнилось 18. Никита учился на втором курсе Киевского университета им. Тараса Шевченко. Планировал стать программистом. Его сестра — девятилетняя Алиса — ходила на английский, флай йогу, занималась спортивными танцами и любила рисовать.
Никто в семье не верил, что может случиться война.
«В тот вечер мы переговорили в последний раз. Мы обсуждали эвакуацию 6-го и личное»
— Моя мама живет в Донецке. До войны она попала в больницу с «ковидом». Когда врачи сообщили, что ситуация ухудшается и шансы 50 на 50, я отправился к ней. Взял кислородный концентратор, который у меня был, и поехал. Понимал: либо еду на похороны, либо попытаюсь что-то сделать, — возвращается к тем событиям Сергей, Ирпень он покинул 17 февраля. — 24-го в пять утра жена мне сообщила, что началась война. В Донецке на тот момент не работала мобильная связь, поэтому мы коммуницировали через интернет. Татьяна написала: «Над нами что-то пролетело, слышим какие-то взрывы». А дальше в рабочих чатах я увидел информацию от коллег, что взрывы проходят по всей Украине.
В Ирпене живут родители Татьяны, у мамы болезнь Альцгеймера. Без них, сказала супруга, она никуда не поедет, а значит, необходима была бы эвакуация сразу двух семей. Как это организовать, мы на тот момент не знали. К тому же, у многих людей случилась паника, на дорогах стояли пробки, поэтому мои решили остаться дома. Они съездили в магазины, в банкомат, машины у них были заправлены. На этом их первый день закончился.
Тогда же, 24 февраля, начались бои в Гостомеле (это километрах в восьми от Ирпеня. — Прим. Ред.). Все кружилось и свистело. По возможности мы с Татьяной находились на связи. В 2014-м в Донецке мы жили у жд-вокзала, недалеко от аэропорта. Слышали, что там происходит. Было ощущение, что вдалеке стреляют, а ты в относительной безопасности. Здесь все развивалось по тому же сценарию, поэтому сильной паники у родных не было.
Проблемы начались 4 марта, когда русские устроили хаотичный минометный обстрел Бучи. Несколько мин прилетело в наш дом. Одна из них попала в квартиру в соседнем подъезде. Разбила фасад, выбила много стекол, осколки оказались и в нашей квартире. Семья спустилась в подвал, 5 марта они планировали срочно покинуть город. Единственная дорога была через Стоянку — небольшой населенный пункт на юго-западе Ирпеня. Эвакуацию жителей на своих машинах организовывала какая-то альтернативная церковь.
Но 5-го числа выехать у Тани с семьей не получилось: бои и столкновения перенеслись прямо на нашу улицу. После обстрелов стали исчезать коммуникации: пропали газ, вода, электричество. К концу дня не работал уже и интернет.
— А что происходило в эти дни с вами в Донецке, за 800 километров от родных?
— Я сидел один в большой квартире, которую называл трехкомнатной тюрьмой, и мониторил обстановку. В городе проводилась принудительная мобилизация, людей хватали на улицах, поэтому выходить из дома было небезопасно: мне могли вручить автомат и отправить воевать против Украины. Я отключил все часы, потому что отбивание секундной стрелки в полной тишине сильно раздражало. Шли боевые действия вокруг Авдеевки, все эти залпы, все было слышно. Русские сразу же разнесли систему фильтрации, и город остался без воды. Это первое, что пропало. Потом перестала работать мобильная связь. А после одного из минометных обстрелов пропало и электричество. На улице стояла зима, я сидел в темноте без связи и воды и толком не понимал, что происходит. Чтобы не потерять рассудок, я занимался домашними делами: пока меня не было, в этой квартире появилось, что отремонтировать.
У Татьяны на тот момент тянула только мобильная связь, а у меня наоборот — работал лишь интернет. Я вспомнил, что в смартфоне есть IP-телефония, подключил ее и 5 марта дозвонился жене. В тот вечер мы переговорили последний раз. Мы обсуждали их эвакуацию 6-го и личное. Я попросил простить меня за то, что я не рядом, что ничем не могу им помочь, не в силах их защитить.
— Почему вы считали себя виноватым?
— Это ответственность человека перед остальными. Так вышло, что на одной чаше весов у меня оказалась мать — человек, давший мне жизнь, на другой — семья, которая нуждалась в моей заботе, — отвечает Сергей. — Естественно, когда я уезжал из Ирпеня, понимал: что-то может произойти. 16-го у нас с женой был по этому поводу разговор, но мы склонялись к тому, что, если что и случится, то это обострение на Донбассе. Я сказал Тане, ничего страшного, в 2014—2015-м я много ездили в Донецк, попадал в непростые ситуации. Успокоил: риски есть, но переживем.
«Ответил: „Только что погибла моя семья“, и протянул им руки. Сказал: „Можете меня арестовать, мне терять нечего“»
Еще в 2014-м Сергей и Татьяна установили в телефонах специальное приложение. Так, когда муж уезжал на Донбасс, жена по геометкам могла понимать его месторасположение. В феврале 2022-го эту опцию Перебейнос добавили еще и в мобильные детей. Так все четыре телефона «видели» друг друга.
— Функционал построен таким образом, что, когда ты онлайн, геометка активна, если человек попадает в офлайн, Google Карты отображают последнюю локацию абонента, — объясняет Сергей и возвращается к событиям 6 марта. — В районе 8.30 телефон жены перешел в активный режим и переместился из нашей квартиры. Первая «точка» определилась неточная. Она была между Киевом, Стоянкой и Житомирской трассой, но в тот момент дороги там уже перекрыли, поэтому я просто сидел и ждал.
Потом я увидел запись в твиттере, где сообщалось, что в Романовке (часть Ирпеня. — Прим. Ред.) во время эвакуации начался минометный обстрел и погибла семья — муж, жена и двое детей. В это время телефон Татьяны засветился и перешел в онлайн в 7-й больнице Киева. Я решил, что она ранена. Стал звонить, но трубку никто не снимал. Я набрал коллегу, который живет рядом, и друзей, попросил съездить в клинику, узнать обстановку. А дальше в твиттере опубликовали фото, на котором я опознал своих детей. Вот они лежат на асфальте, вот стоят наши вещи. Я сообщил друзьям: «Дети мертвы». И попросил найти жену, ее не было на снимке.
Позже от журналистов, которые работали на месте, я узнал, что после взрыва к Татьяне подбежали медики, она еще подавала признаки жизни. Экстренно ее эвакуировали в больницу. Там в течение 40 минут она умерла. Друзья мне об этом не рассказали. Боялись, у меня снесет крышу.
— Что было с вами, когда вы увидели фото с детьми?
— В тот момент я стоял на балконе, курил. Недалеко падали мины, я слышал, как они свистят и взрываются. Такой «збіг обставин» — мины там и мины здесь. Я закричал, я стоял и кричал. Дальше стал узнавать, как выехать из Донецка в Киев. Я дозвонился на пункт пропуска «Успенка», который контролировала ДНР. Объяснил ситуацию, они сказали, что меня выпустят. «Но ваша проблема, — предупредили они, — доехать до нас, потому что между Донецком и Успенкой есть блок-пост, где фильтруют всех мужчин».
Родственники повезли меня к границе. По дороге нас остановили, меня достали из машины и стали говорить, что я должен быть мобилизован. Я ответил: «Только что погибла моя семья», и протянул им руки. Сказал: «Можете меня арестовать, мне терять нечего». Минут десять нас подержали, а потом отпустили.
До Киева я добирался четыре дня — Ростов, Москва, Калининград…
— Все это время вы не знали, что жены больше нет?
— Друзья мне об этом сообщили, когда я подъезжал к Москве. До этого я думал, как скажу ей, что детей больше нет, что строить жизнь дальше нам придется вдвоем, — отвечает Сергей и чуть меняет тему. — С Татьяной и детьми эвакуировались йорки. По дороге я попытался разыскать их и написал пост в Facebook. Буквально сразу же с информацией о жене мне передали, что в клинике нашлась наша старшая собака. Это был хоть какой-то лучик, что хоть один член нашей семьи жив.
— Эта собака сейчас с вами?
— Нет, младшая собака погибла на месте, старшая — в клинике. Случилось это через 12 часов после того, как ее туда доставили.
"Погибшая сегодня в Ирпене семья — это Татьяна Перебейнос и двое ее детей", - написал Микита Микадо.
«Татьяна руководила финансами в ИТ стартапе. К сожалению ее семья не могла покинуть Ирпень раньше из-за больной мамы», — написал Микадо. pic.twitter.com/8rMQAnan6c
— Зеркало | Новости (@zerkalo_io) March 6, 2022
«На людях я старался свои эмоции не выражать»
Сейчас Сергей живет у друзей под Киевом. Здесь он и похоронил своих родных. Найти их тела, вспоминает, было не сложно: помогли знакомые. Проблематичнее оказалось забрать близких из морга. Тот был перегружен а, так как это неестественная смерть, требовалось, чтобы погибших осмотрел судмедэксперт. Работы у специалиста было много, и процесс растянулся.
— Мы ждали дня два, пока нам отдадут справки на руки, — вспоминает Сергей.
— Как прошли похороны?
— Тяжело, это сложно комментировать. Журналисты, которые работали в Романовке, передали мне часть наших вещей, за остальными я сам съездил на место событий. Там оставался чемодан и переноска с собакой. Весь этот пасьянс сложился, и я предал земле семью и собак.
— Где вы на все это брали силы?
— Я не знаю, иммунитет, прививка. Я много видел в 2014—2015 годах, я попадал под минометы на блок-постах, ночевал на блок-постах на морозе. Адреналин иногда хорошо помогает думать и делать что-то быстро. Это потом, когда отпускает, может начаться тремор. А в момент критической ситуации я умею держать все под контролем. После похорон передо мной стояла задача выжить, и я все для этого делал.
— Когда вас отпустило?
— Через неделю-полторы пошли эмоции.
— …и слезы?
— В нашей компании мы знали друг друга практически 20 лет. Друзьям было сложно. Успокаивать их приходилось больше, чем себя, поэтому на людях я старался держаться. Не хотел, чтобы это превращалось в балаган, когда все сидят и плачут.
— Плакали, когда никто не видит?
— Да, либо дома, либо ездил на кладбище.
— Вы уже были в Ирпене? Что с вашим домом?
— Да, как только город освободили и появился первый коридор, я рванул туда. Хотел посмотреть, что там происходит, почистить холодильник, забрать машину и часть вещей, которые нужны для жизни. Я не ожидал таких разрушений. То, что я видел в Донецкой области в 2014−15 году, — это просто мелочи относительно происходящего в Ирпене, Буче и Гостомеле. В нашем доме повреждена кровля, фасад, много квартир без стекол. В сравнении с другими, можно сказать, что он уцелел.
— Сложно было зайти в квартиру?
— Тяжело. Наверное, жить там больше я не смогу. Когда появится возможность, планирую забрать из Донецка мать, которая сейчас восстанавливается после «ковида», и племянницу. Оставлю эту квартиру им, а себе буду искать что-то другое.
— А что с вашей тещей и свекром, которые тоже жили в Ирпене?
— В процессе эвакуации они отстали, и это помогло им выжить. Сейчас я вывез их во Львовскую область, они в пансионе для пожилых людей. Там у них есть медицинский уход, своя комната, питание. Когда в Ирпене восстановят коммуникации, я их верну.
— Как после этого всего жить дальше?
— Можно уйти в себя, можно купить много алкоголя и спиться, но, если ты остался жить, значит, надо перешагнуть через эту боль и жить. Сейчас я втянулся в новые процессы, новые проекты. Да и в частном доме, где я пока нахожусь, появляются хозяйские дела. Стараюсь переключаться и не думать, для чего и почему вот так все получилось. Возможно, лучше было бы наоборот.