Власти Украины постоянно обвиняют Россию в похищении детей c оккупированных территорий. Российские власти называют вывоз детей из захваченных областей эвакуацией и спасением. Отдельно стоит вопрос с детьми-сиротами из самопровозглашенных ЛДНР и Украины — Владимир Путин подписал указ об упрощенной выдаче им российского гражданства. Теперь этих детей смогут усыновлять в России, что идет вразрез с нормами международного права. BBC рассказывает историю шестерых приемных детей, сначала выживавших в осажденном Мариуполе, потом увезенных в самопровозглашенную ДНР, проехавших половину Европы и все это время пытавшихся попасть к своим родителям.
16 марта житель Мариуполя Алексей Волощук полез на верхний этаж недостроенного дома в Приморском районе города. В Мариуполе оставалось всего два места, где кое-как ловила связь, как подсказали ему украинские полицейские, еще остававшиеся в городе.
Утром того же дня российская армия бомбовым авиаударом уничтожила Драматический театр в центре города, в котором укрывались сотни мирных жителей. Обстрелы и бои в жилых кварталах шли уже больше двух недель, Мариуполь был заблокирован российскими войсками, гуманитарные коридоры для эвакуации мирных жителей почти не работали.
Волощук добрался до самого верха здания, открыл Facebook и выложил фотографию — дети разного возраста смотрят в объектив на фоне серой стены. Прямо сейчас, написал он, в мариупольском санатории имени Крупской одни, без родителей, прячутся 19 детей.
«Дети забыты всеми службами. Сидят в санатории в подвале, — описывал Волощук. — Доедают остатки запасов. На территорию было несколько прилетов. Старшие ходят по воду и колят дрова. Младшие говорят, что им страшно, и спрашивают, когда их увезут домой или хотя бы туда где не стреляют. Когда это произойдет?»
Дети под обстрелами
Самым старшим на той фотографии, в нелепом желтом капюшоне с ушами, был 17-летний Тимофей Чмель. Он с тремя братьями и двумя сестрами приехал в областной детский костно-туберкулезный санаторий им. Крупской в Мариуполе в январе 2022 года. Туберкулеза ни у кого не было, максимум тонзиллит и аденоиды, но восстанавливаться туда братья и сестры ездили каждый год по бесплатным путевкам от государства. После первой смены дети остались на вторую — это не мешало учебе, в учреждении были свои учителя. «Я очень любил этот санаторий, там люди хорошие, коллектив, воспитатели, просто все на высшем уровне. И мне восемнадцать скоро, я уже так кататься не смог бы», — вспоминает Тимофей.
Их приемные родители, Ольга и Денис Лопаткины, оставались дома, в городе Угледар Донецкой области Украины. Всего в семье шахтера и учительницы музыки было девять детей — двое кровных и семеро приемных.
В феврале 2022 года старшая дочь Лопаткиных Рада под присмотром дяди участвовала в чемпионате Украины по боксу в Луцке. Еще два сына — Самсон и Эдик — остались дома с родителями. Тимофей, Максим, Варя, Новелла, Саша и Давид должны были вернуться из санатория в начале марта.
«Это был, наверное, самый трудный момент в моей жизни, потому что обычно я на вторую смену оставался и было все класс. А в этот раз началась вся эта движуха», — говорит Тимофей.
В пять утра 24 февраля детей разбудила медсестра. Она собрала весь отряд в одной палате. «Говорит: у нас в стране типа военное положение, позвоните родителям, чтобы по возможности вас забирали. Я же сразу позвонил маме, говорю, мам, туда-сюда».
От Угледара до Мариуполя — 100 километров. Дорога идет через Волноваху, наступление на которую войска России и самопровозглашенной ДНР начали в первый же день вторжения. «Волноваху уже тогда обстреливали очень сильно, — вспоминает Тимофей. — И мама говорит: «Мы не сможем [приехать]. Ждите, вас должны эвакуировать».
Первые дни дети — изначально их было около трехсот — жили, как обычно, в корпусах, днем ходили в киноактовый зал. «Фильмы, вай-фай, просто лежали, ничего не делали», — вспоминает Тимофей. Санаторий стремительно пустел: каждый день приезжали родители забирать детей. Еще оставался персонал: медсестры меняли друг друга после двух-трех суток работы.
Когда в санатории еще в феврале в первый раз пропал свет, его удалось починить. «Еще двое суток он побыл и опять пропал, и все, уже он короче тупо не появился. В тот момент я звоню маме, говорю: «Мама, у меня 50% на телефоне есть, если я пропаду, я уже на связь не выйду», — рассказывает Тимофей.
1 марта связь с родителями пропала окончательно. На следующий день российская армия заявила, что полностью окружила город. Заместитель мэра Мариуполя Сергей Орлов рассказывал корреспонденту BBC, что после пятнадцатичасовой бомбардировки город «оказался на грани гуманитарной катастрофы».
Вскоре в пустых корпусах санатория стали собираться беженцы из других районов Мариуполя — численность живущих в санатории во время военных действий доходила до восьмидесяти человек.
Шестого марта к своей теще Валентине Ивановне, работавшей в учреждении шеф-поваром, приехал с семьей Алексей Волощук. Санаторий находился в Приморском районе на юго-западе Мариуполя, в зеленом массиве в 300 метрах от Азовского моря. Там по сравнению с восточными и северными районами было еще относительно спокойно — пара снарядов упала на территорию, но в целом обстрелов «почти не было». Волощук с изумлением увидел там детей: «Удивительно было, что их не вывезли, они там под обстрелами жили».
И Тимофей, и Волощук говорят, что к этому моменту в санатории не осталось никого из руководства. В качестве коменданта остался дежурный врач-пульмонолог Василий Васильевич, пара работников кухни, сторож, грузчик и Валентина Ивановна.
Вслед за электричеством пропали вода и газ. «Нас три старших пацана было, мы ходили на пищеблок, вырубали деревья, распиливали на дрова, чтобы на кострах нам готовили покушать, — вспоминает Тимофей. — Иногда выбегали в город под обстрелы воды питьевой набрать, чтоб можно было сварить что-нибудь из чего-нибудь».
Набирали воду в Азовском море, кипятили ее на кострах, разбавляли с холодной, купали младших и сами купались. «Типа там раз в два дня подмыться и голову помыть раз в три, чтобы просто вши не завелись, потому что было холодно. Еще зима, и нет ни отопления, ничего», — вспоминает Тимофей. — Так проходил каждый божий день: дрова, вода, костры, забота постоянно».
«Не врать, слушаться и помогать»
Из девятнадцати оставшихся в санатории детей крепкий, бритый почти под ноль Тимофей был старшим. Самому маленькому приемному брату Тимофея, Давиду, в марте 2022 года было шесть лет, остальным братьям и сестрам — до двенадцати.
Тимофей стал сиротой в семь, когда умерла мама. Отец умер еще раньше. Мальчика взял под опеку неродной дедушка, второй муж бабушки: «Получается, до двенадцати я прожил с дедом. Потом по школе начал чудить сильно, типа прогуливать туда-сюда. И так получилось, что, короче, соцслужба лишила его опекунства из-за того, что он типа недосмотрел. И отправили меня в приют. В приюте я посидел где-то месяцев пять-шесть».
«Про меня все не сильно хорошо высказывались, типа, что я раздолбай, — вспоминает он встречу с будущей приемной матерью Ольгой Лопаткиной. — Ну, я смотрю, не испугал её, наверное, подумала, что может справиться. Ну и справилась».
У Тимофея тогда было единственное условие — остаться в родном Угледаре рядом с дедушкой. У Ольги — три: «Она мне сказала: «Мы тебя забираем, а ты слушаешься, не врешь и помогаешь». Слушаться и не врать, смеется Тимофей, получалось не всегда, зато помогал постоянно. С этой точки зрения забота о младших во время войны была привычным делом, говорит он: «Я старший, это прямая моя обязанность, я считаю».
В один из дней в санатории, вспоминает Тимофей, он стоял с группой детей и просто смотрел в окно и «тут как будто внутри екнуло». «Я разворачиваюсь быстро: «Все с комнаты!». Я только закрываю дверь в комнату, прилетает снаряд, мы все на пол. Все начинают плакать. У меня смех, адреналин жесткий просто. Я говорю: «Ого, вот это да, давайте быстро все спускаемся, потому что сейчас по ходу еще будет лететь».
Первую ночь все спали в подвале на сумках, а на следующий день Тимофей с двумя парнями перенес 35 кроватей из корпусов. «Мы офигенно просто сплотились, коллективчик такой сделали, утеплили подвал, обили дверь, — рассказывает Тимофей. — То есть забили так, чтобы ни в коем случае осколок не прилетел. Забаррикадировали забор, который от отлета [осколков] вылетел, чтобы никто не залазил. В первую очередь я на себе груз ответственности чувствовал. Я должен был это делать, обязан, чтобы все было хорошо. Я ложился спать и сам себе говорил: «Я должен завтра сделать опять то же самое, чтобы было все хорошо».
После прилета дети спустились в подвал и «уже конкретно там обитали». Когда было тихо, врач Василий Васильевич выводил младших погулять по территории, чтобы «они побегали и поразвлекались».
Питались при этом, как ни странно, по-прежнему хорошо. Раз в день полицейские привозили продукты с еще неразграбленных складов в Мариуполе. «У меня теща такая правильная. Она им полностью полноценное питание делала, меню составляла на каждый день предварительное, все как в мирной жизни, — вспоминает Алексей Волощук. — Мы ей кричали: дай им уже конфеты с чаем, но нет, она ходила под обстрелами на костре готовила им котлеты».
Валентина Ивановна, вспоминает Тимофей, оставалась с детьми до самого конца: «Она просто очень, очень добрый человек. Она именно говорит: «Ну как это я вас брошу, чтобы вы голодные тут были? Ну как это так, не получится». Вот бабушка, просто бабушка».
Помимо продуктов полицейские в один из дней привезли генератор. Тогда, в середине марта, вспоминает Волощук, ему и пришла в голову идея сфотографировать детей и написать пост в «Фейсбуке» с просьбой о помощи: «Я пытался до городских властей весточку послать, что тут дети». Прежде чем отправиться в обстреливаемый город на поиски связи, он сказал детям, что может заодно попробовать дозвониться их родителям.
«Я ему сказал типа, просто напишите маме, что мы живы, спросите их, где они. Я не знал вообще ничего, где родители, что с родителями, вообще без понятия», — вспоминает Тимофей.
Волощук дозвонился Ольге Лопаткиной, спустился с недостроенного здания, вернулся в санаторий и рассказал Тимофею: их родители с тремя оставшимися детьми уехали за границу в Европу.
«Нормальные люди не создают детские дома»
Угледар, где жили Лопаткины, впервые обстреляли прямо днем 24 февраля — российский кассетный боеприпас упал рядом с городской больницей, сообщали местные власти. Погибли четыре человека, еще десять были ранены. Почти сразу же начался непрерывный обстрел Волновахи — населенного пункта на пути из Угледара в Мариуполь. За три дня ситуация в Волновахе приблизилась к катастрофической. «Город фактически заблокирован врагом: невозможно провести эвакуацию населения или завезти людям хлеба и воды», — сообщал в телеграм-канале глава Донецкой администрации Павел Кириленко.
По сути, объясняет Лопаткина, военные действия перерезали дорогу от дома к санаторию: «Ну, как-то страшно. Страшно ехать. Что делать? Мы мечемся, не знаем, забрать-то хочется. Хочется и колется. Я честно говорю: я боюсь, боюсь ехать».
Она сразу же связалась с угледарской службой по делам детей с просьбой вывезти всех из санатория организованно. «По сути, если дети находятся в госучреждении, как я понимаю, они [чиновники] должны заниматься эвакуацией детей. Мне под пули лезть страшно, и мужа посылать на смерть страшно, и за детей страшно», — повторяет она. Службы, как утверждает Лопаткина, сообщили, что передали список детей в областную администрацию, но дальше дело не двинулось. «Сказать, что [в службе по делам детей] никто ничего не знал — ну как бы нет. Почему-то их не вывозили и не вывезли».
Юридически Лопаткины оформлены как детский дом семейного типа — первый и единственный в Угледаре. В 2016 году они забрали из приюта Максима, потом — Тимофея. В 2018-м — еще пятерых: Сашу, Эдика, Новеллу, Варю и Давида.
Власти выделили семье коттедж с огородом и белый микроавтобус Ford, местный депутат принес в подарок телевизор. Городские СМИ публиковали идиллические фоторепортажи о быте Лопаткиных: вся семья в вышиванках поет под аккомпанемент мамы на синтезаторе.
«Мы притирались, наверное, даже не дни и не месяцы, наверное, года полтора. Мы, может, для кого-то сумасшедшие люди, нормальными нас не назовешь. Вообще нормальные люди не создают детские дома. Но мы так привыкли. Нам нравится», — говорит Ольга Лопаткина.
Первую неделю войны Лопаткины созванивались с детьми в санатории несколько раз в день: «Мы все думали, наладится все, и мы их заберем сразу, как только скажут тишина, зеленый коридор». 1 марта созвонились утром, а вечером уже не получилось. Сами Лопаткины переехали в подвал своего коттеджа и приняли беженцев, шесть человек из Волновахи.
«Все в надежде, что вот-вот-вот-вот все закончится, да? И никто не верит, что это долго может длиться. В общем, мы сидим в подвале. Муж еще умудрялся на шахту ездить на работу в эти дни. Но просвета нет, все хуже и хуже. И нас бомбят, и бомбят села вокруг. И самолеты летают, и тарахтит везде».
Шестого марта Лопаткины решили уезжать. Посадили в белый микроавтобус двоих сыновей и двух своих породистых собак, быстро покидали вещи и отправились в Запорожье. В Запорожье остановились у знакомой приемной семьи. Наутро хозяевам позвонили их местные социальные службы и велели ехать дальше на запад. Лопаткины заехали к Луцк за старшей дочерью и ее дядей, братом Ольги, и в конце концов уехали во Львов.
Переночевали во Львове в помещении детского сада. «Нам сказали: так, мужчины наутро на воинский учет. То есть брат, муж, — говорит Ольга. — Как-то мне это не понравилось. Думаю, ну сейчас как заберут в тероборону какую-нибудь. Ну, как бы, это очень нехорошо. Говорю: «Нет, давайте мы, наверное, тоже будем ехать дальше». Украина запретила выезд мужчинам еще 25 февраля, однако и муж Ольги Денис, и ее брат Владимир подпадали под исключения — один многодетный отец, у второго третья группа инвалидности.
10 марта Лопаткины с тремя детьми пересекли границу с Венгрией. «По сути-то, все равно, что мы на Западной Украине, что мы за границей, — объясняет логику своего решения Ольга. — Оттуда спокойнее все-таки. Мы детей все равно будем искать и ждать. С детьми что-то прояснится — или вернемся заберем или кого-то попросим, службы те же, привезти на границу, чтобы мы забрали. [Думали], что как-то будем уже лавировать».
В Венгрии семья не задержалась — показалось, что «не хотят там беженцев особо принимать». Переночевали несколько дней в Словакии, где ночлег помогла найти благотворительная организация «СОС Дитячі Містечка». Там их застал звонок из Мариуполя Алексея Волощука.
«Мы просили [организации, помогающие беженцам] нам найти жилье, — объясняет Лопаткина. — Но мы все время говорим о том, что у нас еще шесть детей, они обязательно вот-вот скоро приедут, и брат приедет. Поэтому рассчитывайте, что нас много, столько человек и еще собаки». Подходящего жилья не нашли ни в Словакии, ни в Чехии, и семья двинулась в поисках пристанища дальше. На севере Германии — «СОС Дитячі Містечка» предложили там вариант — Ольга обосноваться не захотела: «Я мерзлячка, и вообще в Германии некомфортно я себя чувствую, я не люблю этот язык, у меня где-то на уровне ДНК записано «война».
Тогда волонтеры рассказали, что беженцев готов принять мэр французской деревушки Луэ во Франции. «Могут принять и обеспечить жильем, едой, помочь с документами, если только люди сами доедут — перевозки у них нет». Так Лопаткины оказались в трех тысячах километров от Угледара.
В конце пути Ольга получила первую после разрыва связи смс от Тимофея: «Спасибо, что уехали, нас вот увезли в Донецк, — пересказывает она сообщение, — Ну с такой злобой, знаете, как будто что мы их бросили».
«Не надо нас на Донецк»
Публикация Алексея Волощука с фотографией детей в санатории набрала почти 500 перепостов. В тот же день он с частью семьи смог выехать из Мариуполя в Запорожье, а еще через два дня, 18 марта, за Тимофеем, его братьями, сестрами и другими детьми приехал доброволец Александр Ярошенко — глава Федерации футбола Мариуполя и врач-дерматовенеролог. До вторжения России в Украину Ярошенко владел крупным медицинским центром «Код здоровья», и во время боев за Мариуполь он на машине скорой помощи вывозил жителей города в Запорожье.
Перед самым отъездом к двум детям, остававшимся в группе, неожиданно пришла их тетя и забрала их. Остальные семнадцать с вещами втиснулись в «скорую помощь». Повар Валентина Ивановна, вспоминает Тимофей, провожала их до самой машины.
Александр Ярошенко планировал довезти детей до Запорожья. 18 марта был открыт официальный гуманитарный коридор для выезда мирных жителей. Часть эвакуационного маршрута проходила по территории, уже контролируемой самопровозглашенной ДНР.
Всего в тот день из города, по словам президента Украины Владимира Зеленского, смогли выехать девять тысяч человек на автобусах и личных автомобилях. Однако «скорую помощь» с детьми остановили на первом же блокпосте бойцов ДНР в Мангуше, в 20 километрах к западу от Мариуполя. «Один из военных на блокпосте меня узнал. Сказал, я — проукраинский коммерсант. Я им и денег предлагал, но нас все равно высадили, а машину забрали», — рассказывал Ярошенко в интервью.
Детей отправили во временный пункт размещения в Мангуше. «Соцработники начали задавать вопрос кому-то свыше, писать: что делать с детьми? — вспоминает Тимофей. — Я сразу говорил: «Не надо нас на Донецк. У нас билет в один конец будет, если вы нас туда отправите. Пропустите нас на Бердянск [в сторону Запорожья], говорю, сделайте так, чтобы мы уехали». «Нет, — говорят, — это не в наших силах, что нам скажут сверху, типа мы это сделаем».
На следующий день приехал автобус с советницей главы непризнанной ДНР по правам детей Элеонорой Федоренко, сотрудницей телеканала RT Юлией Мартовалиевой и двумя операторами — как понял Тимофей, они снимали сюжет о спасении детей, — и увез их в Донецк.
«Они хотели сделать им днровские документы»
Получив сообщение от Тимофея из Донецка, Ольга бросилась звонить сыну: «Начинаю дозваниваться, объяснять, что мы их искали, ждали и в Запорожье, и там, и сям. Они же об этом не знают. И что мы сейчас двигаемся, сами не знаем, куда и зачем, что мы их все равно как-то оттуда вытащим, заберем».
«Я понял, что мама с головой, и ехать, считай, реально под верную смерть — ну, это бред. Просто я взбесился, когда я узнал, что они за границей, обижался на маму, думал, что бросила, — говорит Тимофей. — А потом мы поговорили с ней, и она объяснила мне всю ситуацию. Я подумал: «Ну, извини, тогда это поспешные выводы, типа я тогда не прав».
Детей из мариупольского санатория поселили в Донецке в местной клинической туберкулезной больнице. В один из первых вечеров Тимофей в темноте пришел к ближайшей военной базе ДНР, включил, по его словам, «на всю улицу» с телефона песню «Батько наш — Бандера» и сделал сториз в «Инстаграме».
Про детей сняли еще несколько телесюжетов. «Элеонора [Федоренко] приезжала, привозила всякие подарки. Ну, [чтобы] задобрить, постоянно с камерами, — рассказывает Тимофей. — Без камер чисто просто приехать, что-то привезти, невозможно. Телефон привезли одному пацану, тоже с камерами».
Один из сюжетов с пометкой «Эксклюзив» транслировался на российском Первом канале. В нем рассказывали, что дети спасались от обстрелов в подвале и питались чем попало, но не упоминали, что детей забрали не непосредственно из Мариуполя, а уже из Мангуша. Интервью для сюжета дал главный врач туберкулезной больницы, где жили дети, Владимир Мозговой. Он рассказал, что малыши были запуганы и спрашивали, везут ли их убивать, а также прямо обвинил родителей в том, что дети брошены: «По сути, по всей видимости, можно так сказать откровенно, что они не нужны своим родителям-опекунам».
BBC отправила Элеоноре Федоренко официальной запрос о комментарии и неоднократно пыталась связаться с просьбой прокомментировать ситуацию. На момент публикации статьи омбудсмен самопровозглашенной республики не ответила.
Спустя пару дней, рассказывает Ольга, с ней связались из службы по делам детей Донецка: «Требовали сразу: «Дайте нам документы детей». Я говорю: «Документы я вам не дам». Единственное, что она прислала собеседницам — документ, подтверждающий, что они с мужем официально родители-воспитатели этих шестерых детей.
— Они хотели сделать им днровские документы, — говорит корреспонденту BBC Лопаткина.
— Как вы это поняли?
— Ну, они сами об этом сказали. Мы хотим им сделать документы. Вот если вы не придете, их не заберете, значит, они останутся здесь. Мы им сделаем документы и раздадим по семьям.
— Это они вам так сказали?
— Да. Они и детям это все говорили каждый день.
«Кроватки были еще теплые»
Вывоз детей-сирот из самопровозглашенных ДНР и ЛНР в Россию начался еще до вторжения в Украину. Уже в середине февраля 2022 года в пункте временного размещения на базе спорткомплекса «Ромашка» в Ростовской области поселили воспитанников из трех интернатов и социальных центров ДНР.
Сколько именно сейчас в России детей-сирот из самопровозглашенных «республик» и из Украины — неизвестно.
Украинские власти говорят, что среди более чем 230 тысяч детей, перемещенных через российскую границу за время войны, около 2 тысяч — дети-сироты и дети, разлученные с родителями.
Уполномоченная по правам детей при президенте России Мария Львова-Белова в апреле 2022 года заявила, что «у нас на территории» 1700 детей из «Донецкой и Луганской республик», большинство из которых — «дети из учреждений». При этом в июне 2022 года офис уполномоченной уточнил на запрос BBC, что часть детей «по мере нормализации ситуации уже возвращаются на родину».
Директор департамента государственной политики в сфере защиты прав детей министерства просвещения Лариса Фальковская тогда же, в апреле, со ссылкой на данные органов опеки и попечительства говорила, что в Россию ввезли 2161 ребенка, причем сто из них, по формулировке Фальковской, были из «освобожденных территорий Украины».
Украина неоднократно заявляла, что расценивает эти действия как киднеппинг. «Принудительное перемещение гражданского населения на территорию государства-агрессора, в частности детей, имеет признаки похищения, — заявил МИД страны в марте 2022 года. — Такие действия являются грубым нарушением международного права».
Советник мэра Мариуполя Петр Андрющенко утверждал, не уточняя источники, что в конце мая в «Ромашке» проживали 267 сирот из Мариуполя и Волновахи. Сама Мария Львова-Белова рассказывала в соцсетях, что в одном из подмосковных санаториев «находится на реабилитации» 31 ребенок из Мариуполя.
Российские чиновники в таких ситуациях используют термин «эвакуация», украинские — «принудительная депортация».
«Почему действия РФ не являются эвакуацией, объяснить очень просто, — говорит BBC Екатерина Рашевская, юрист украинского Регионального центра по правам человека. — Во-первых, Россия сама создала условия для такой эвакуации. Во-вторых, по нормам международного права до того, как эвакуировать людей на собственную территорию, должен быть [проведен] целый комплекс действий с привлечением третьих стран, международных организаций, введением их гуманитарных конвоев».
При этом есть свидетельства, что как минимум отдельные российские военные и даже гражданские чиновники могут воспринимать детей-сирот из оккупированных украинских территорий как своего рода трофеи. В марте 2022 года Рамзан Кадыров опубликовал видео, где силовики отчитываются, что не успели захватить детей из детского дома и тех уже увезли в Киев. «Мы не стали делать зачистку этого села, не стали заходить с флангов, делать разведку, а сразу по-наглому, на скорости подошли непосредственно к этому детскому дому, — рассказывает вооруженный мужчина на видео. — Быстро его заблокировали, проникли внутрь, но, к сожалению, детей там не оказалось». Кроватки, уточняет, он, еще были теплые.
Еще один случай произошел в апреле 2022 года. Людмила Денисова, на тот момент уполномоченная Украины по правам человека, написала в «Фейсбуке» обращение «ко всем причастным и небезразличным» с просьбой организовать эвакуацию детей-сирот из Херсона: «58 детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки, больше месяца скрываются в подвале местной церкви. Из них 10 детей в возрасте от 4 месяцев до 1 года, остальные — младше 4 лет, в том числе дети с инвалидностью».
Как сообщил бывший уполномоченный по правам ребенка Украины Николай Кулеба, сразу после публикации поста все церкви в городе начали обыскивать ФСБ и оккупационные власти. Детей нашли и из церкви увезли. Издание «Херсонский вестник» сообщило в тот же вечер, что «компетентными органами предотвращена попытка вывоза детей украинскими нацистами для черной трансплантологии». Судя по всему, в операции принимал личное участие депутат Госдумы и замруководителя франкции «Единая Россия» Игорь Кастюкевич. В своем телеграм-канале он написал, что в церкви «мы были с группой, посмотрели на детей, пообщались со «взрослыми», с местным «руководством» [кавычки оригинала — BBC]. На просьбу дать интервью BBC Кастюкевич не ответил.
Мария Львова-Белова неоднократно подчеркивала, что для детей, оставшихся без попечения родителей из-за войны, «важно сохранить кровные связи, найти родственников, найти близких людей». При этом уполномоченная говорила, что родственников планируют искать в федеральных базах данных России и «Красного креста». Но российский комитет «Красного креста» ответил BBC, что такой базы данных у них нет.
«Если возможности [найти родственников] не будет, то тогда я очень надеюсь, что наши российские семьи смогут дать то тепло и заботу, которые им требуются», — заканчивала свою речь Львова-Белова.
По официальным данным, 27 детей из Донбасса в апреле были взяты под временную опеку ресурсными семьями из Подмосковья. В регионе открыли 30 специализированных школ приемных родителей «для неравнодушных семей, которые готовы помочь сиротам Донбасса». Проект устройства курировал лично губернатор Московской области Андрей Воробьев. Он сам встречал на станции поезд с сиротами («А че такие красивые?» — среди прочего спросил чиновник у двух маленьких девочек) и с подарками и телекамерами объехал несколько приемных семей.
Мария Львова-Белова подчеркивала в выступлениях, что эти 27 детей годами жили в учреждениях, без кровных родственников. Однако в интервью телеканалу 360 два мальчика восьми и девяти лет, которых уже ждали на перроне временные опекуны, рассказали журналистке, что у них в Мариуполе есть бабушка.
По словам уполномоченной, вскоре еще около ста детей будут переданы в приемные семьи Москвы и Тульской, Калужской, Воронежской областей.
В мае Владимир Путин подписал указ об упрощенном порядке получения российского гражданства для детей-сирот из Украины и из неконтролируемых украинскими властями территорий Донбасса. МИД Украины выступил с ответным заявлением, что «Путин фактически узаконил похищение детей с территории Украины». В подкрепление своих слов министерство цитировало Женевскую конвенцию 1949 года о защите гражданского населения во время войны — она предписывает, что «оккупирующая держава» «ни в коем случае» не должна менять юридический статус детей.
Дети-сироты в Херсоне уже получили гражданство РФ, заявил в июне Кирилл Стремоусов, которого российские СМИ называют «заместителем главы военно-гражданской администрации» Херсонской области. В июле 2022 года российское гражданство получили и 27 украинских детей, находившихся под временной опекой в Подмосковье.
«Собственно, в этом и причина, почему мы называем это не эвакуацией, а принудительной депортацией, принудительным перемещением [детей]. Потому что они не собираются их возвращать», — объясняла в интервью советник-уполномоченная президента Украины по правам детей Дарья Герасимчук.
«Перспектива не очень»
«Если бы Элеонора Федоренко приехала в санаторий в Мариуполь, вывезла оттуда детей, пускай в Донецк, и при первой же возможности передала доверенному лицу, это было бы просто спасение, конечно, — говорит Ольга Лопаткина. — Вопросов нет, только благодарность. Но всё же было не так! Из необстреливаемого Мангуша вывезти в Донецк и всячески препятствовать возвращению детей родителям, ну, это похоже на киднеппинг. Я это вижу так, и я думаю, здравомыслящий человек тоже это так оценит».
Как рассказывает Ольга, социальные службы Донецка предложили ей приехать за детьми лично. В этот момент ее брат, дядя детей, еще находился в Украине, и она предложила написать доверенность, чтобы он мог их забрать. «Нет, мы отдадим только вам в руки и больше никому, даже не рассматривайте этот вариант, — пересказывает Лопаткина свое общение со службой по делам детей самопровозглашенной ДНР. — Мы объясняли, что мы уехали во Францию, теперь нам нужно как-то детей переправить. Давайте вместе думать». В ответ было: «Приезжайте только лично».
Этот вариант, рассказывает Ольга, она даже не рассматривала. «Как вы себе это видите? — рассуждает она. — У меня даже загранпаспорта нет. Это раз. Во-вторых, я попросила убежище во Франции от агрессии Российской Федерации, и тут я, такая, разворачиваюсь и еду в Российскую Федерацию. Статус я, естественно, потеряю и назад не вернусь. И что мне делать? Мне нужно полсемьи бросить во Франции? И с половиной семьи жить в России? Оттуда я тоже никуда не уеду, куда я поеду? В Украину я не смогу въехать никак, в ЕС я не смогу уже въехать, потому что я теряю статус. Возделывать Сибирь ехать только. Это как бы перспектива не очень».
Когда социальные службы поняли, что Лопаткина не приедет и не пришлет им документы, они перестали выходить на связь, говорит Ольга.
Так прошли конец марта и апрель. Дети все так же жили в туберкулезном диспансере. «Честно, мы в Мариуполе в подвале питались намного вкуснее, чем в Донецке в больнице нас кормили», — смеется Тимофей. Младшие проводили время в игровой и гуляли с воспитательницей по территории учреждения. Старших отпускали пройтись за воротами на пару часов. Тимофей в основном проводил время с девушкой, с которой познакомился там же, в соседней палате: «Первые пару дней не сильно приглянулась, а потом все пошло, закрутилось, завертелось». С родителями созванивались каждый вечер ровно в семь часов, медперсонал никак этому не мешал.
Ольга с Денисом, тремя детьми и двумя собаками налаживали быт в Луэ. Они стали первыми беженцами из Украины в деревне. Несколько раз мэр приглашал семью к себе домой. «Такие гостеприимные люди, интересные, французы. У мэра есть здесь муж, и он более коммуникабельный, общается свободно на английском. Иногда получались прямо беседы захватывающие, что нарисуешь, что скажешь по-английски, что переведешь в гугл-переводчике. Познакомили они нас с подругой своей, у подруги жена. Тут как-то все это нормально, у тех брак официальный, у тех брак официальный».
1 апреля Лопаткины вышли на работу на местную швейную фабрику — муж электриком, а Ольга швеей: «Я без опыта работы абсолютно, машинку видела только в школе на уроках труда, но я очень быстро схватываю все». В конце мая семья переехала в дом, который им выделил «Красный крест».
Все это время Ольга давала интервью и писала посты в «Фейсбуке», пытаясь добиться возвращения детей, — о разделенной семье написали мировые СМИ вплоть до Japan Times. И постоянно, говорит женщина, под ее постами появлялись агрессивные комментарии. «Мат-перемат, такая-сякая, умотала во Францию. Вот если б это были твои родные дети! — пересказывает их Ольга. — Даже люди, которых я считала друзьями из Донецка, писали комментарии с матерщиной, не узнав у меня в личке ничего абсолютно».
Как рассказывает Лопаткина, она попросила родственницу, живущую в Донецке, навестить детей и передать им сладости и в ответ получила агрессивный отказ. «Мне стало обидно, а потом я подумала, что люди столько лет живут в закрытом городе Донецке. Они закрыты от всего мира психологически, как в коробке там сидят. Они зомбированы СМИ российскими, да? И никакого просвета и лучшей жизни нет. Наверное, поэтому они обижены на жизнь и поэтому так ведут себя».
В самом конце апреля Лопаткиной через третьи руки сообщили, что в Донецке нашелся человек, готовый помочь с возвращением детей, и дали контакты Татьяны Носач. Ольга написала совершенно незнакомой ей женщине с вопросом, не согласится ли она по доверенности довезти шестерых ее детей и еще шестерых детей из другой приемной семьи — даже не знакомых Носач — из Донецка в Европу.
Носач согласилась.
Татьяна из Донецка
В ответ на вопрос, кто вы и чем занимаетесь, Татьяна Носач смеется и говорит, что еще не решила: «Ну, я Татьяна из Донецка. С 2014 года с идентичностью все очень плохо».
До 2014 года у Носач было в Донецке два социальных центра — один для женщин с риском отказа от новорожденных детей и один для женщин с детьми в сложной жизненной ситуации. «В теме сиротства я очень давно», — объясняет женщина.
Летом 2014 года, когда началась война, Носач уехала с тремя своими детьми в Киев. Там она прожила год и вернулась. «Перенести себя со всеми корешочками оказалось не так просто, как я думала. Я думала, буду жить на два города. Но я недооценила вот этот социальный клей, который у тебя есть в твоем городе, насколько это важно».
С одной стороны, объясняет Носач, она не очень закрепилась в Киеве: «В Киеве я считала, что должна адвокатировать Донецк, но это было очень сложно, потому что все общественное мнение было, наоборот, против Донецка».
С другой стороны, в Донецке тогда еще продолжали работать ее шелтеры: «Я вернулась, потому что женщины продолжали рожать». В 2014-м, вспоминает Носач, отказа от новорожденных не было: «Война, видимо, так всех труханула, что вообще по всем роддомам не было отказниц. А в 2015-м уже снова началось. У меня продолжали селиться женщины, которые не знали, куда деться с новорожденными детками, женщины с бомбоубежищ. Я думала, что не могут же все уехать, кто-то же должен работать с этими людьми. Я подготовленная специалистка, хорошо умею работать с женщинами в сложной жизненной ситуации. В Киеве много таких специалистов, из Донецка все уехали. А почему уезжать мне?»
Когда весной 2022 года из Мариуполя стали открываться коридоры в сторону самопровозглашенной ДНР, Носач ездила волонтером в поселки вокруг города.
«Я ездила, получается, по местам так называемой фильтрации, — вначале это были просто места, где беженцы скапливались, потом [они] начали называться «места фильтрации». Людей вывозили, чтобы они не страдали дальше от обстрелов, или потому что они там тридцать дней или больше сидели в подвалах, не было доступа ни к воде, ни к еде. С точки зрения моего общения с людьми, с моей точки зрения, это был гуманитарный процесс, каждая страна в свою сторону вывозила. Ну, страна, будем называть условно — сторона хотя бы, вывозила в свою сторону, потому что в середине была линия фронта, через которую нельзя было перевозить людей».
Лопаткина списалась с Носач в «Фейсбуке». Татьяна поговорила со службой по делам детей и, по ее словам, оказалось, «что там все были настроены на то, чтобы семья воссоединилась, что детей лучше вывезти».
«Люди, которые именно в сфере защиты детства, они очень хорошо понимают, что надо принимать решения в пользу ребенка, — говорит Носач. — Я, конечно, за то, чтобы искать родственников, потому что никакой усыновитель не будет лучше, если есть шанс найти родственников».
В начале мая Лопаткина написала доверенность на Носач у нотариуса на французском языке, сделала перевод и приложила оригиналы документов детей. Почтового сообщения между непризнанной ДНР и Францией не существует — Татьяне и брату Ольги Владимиру пришлось встречаться лично в Европе, чтобы передать документы.
Однако 17 мая комиссия, собранная в администрации Калининского района Донецка, приняла решение не передавать детей Татьяне. «Я не знаю, с чем это связано, потому что в принципе специалисты, которые именно разбираются в этой теме, все считали, что нужно отдать, — объясняет Носач. — Но как-то получилось, что пропагандистская нотка во все этом влезла, что это дети-сироты, что теперь наша республика должна отвечать за детей, а родители уехали в другую сторону, эвакуировались и даже собачек эвакуировали, а детей нет, значит, не любят».
Тимофей утверждает, что единственным, кто высказался против их отъезда к родителям, стала советница главы ДНР по правам ребенка Элеонора Федоренко. Самого Тимофея на комиссии не было, он услышал об этом от главврача больницы, где они жили.
Где-то спустя месяц, рассказывает Тимофей, к нему пришли «представители Элеоноры» и предложили ему сделать документы ДНР и поступить в Донецкий университет: «Я уже просто на расстроенных чувствах, уже подумал, что все, типа это конец, уже не приедем к родителям, от безысходности говорю: «Да, конечно».
Однако затем он передумал: «Потом я написал, позвонил, говорю: нет, я отказываюсь, мне ничего делать не надо. Я лучше останусь никем, но документы мне не нужны ваши».
«Я бежать хотел. Я хотел собрать малышню, бросать все вещи, просто убегать, просто сваливать куда-то с ДНР — попутки, что угодно, я миллион вариантов бы придумал по ходу дела. Я просто не намерен был там оставаться, — вспоминает Тимофей. — Там жить невозможно. Люди оттуда выезжать по-максимуму пытаются, потому что там просто трэш реальный, словами не описать. Там всех мужиков позабирали в армию. Абсолютно всех, только инвалидов пооставляли, и все. И типа половину высылают сейчас на Мариуполь, чтобы Мариуполь отстраивали по-новой те, кого в армию не забрали».
От побега Тимофея отговорила Носач, объяснив, что детей поймают на первом же пересечении границы. И Татьяна, и Ольга написали официальные жалобы, что решение было принято без учета интересов детей. В июне назначили вторую комиссию.
«Я уже опустил руки, и вот дала мне тетя Таня второй вдох, когда она сказала, что вторая комиссия будет, — говорит Тимофей. — Говорю: «Надо мне туда поехать». И я договорился с главврачом, чтобы меня отвезли вместе с ним, чтобы я там присутствовал».
Зал для заседаний был забит полностью, при этом Элеоноры Федоренко на этот раз не было. «Типа самых главных по ходу, которые за разное отвечают, всех и привели. И вот я захожу, меня начинают расспрашивать: какие у вас отношения с родителями, ваше желание какое? — вспоминает Тимофей. — Я говорю: «У меня папа — это лучший друг, мама — это мама, малышня безумно соскучилась, они меня каждый день спрашивают, когда мы поедем домой, так что, говорю, отпустите и все».
Их отпустили.
«Я рад, что сдержал слово»
Днем 20 июня Носач зашла за Тимофеем и его братьями и сестрами в туберкулезную больницу. Донецк в эти дни сильно обстреливали, «прилетало очень близко», вспоминает Носач, и у нее даже мелькнула мысль, что она не довезет детей.
Дорога заняла четыре дня. Сначала рейсовым автобусом из Донецка в Москву. Затем полдня пересадки в Москве, во время которых Носач успела отвести детей в Кремль и на выставку Славы Полунина. Дальше почти сутки автобусом Москва — Рига, из Риги другим автобусом еще двадцать часов до Берлина. «Приключения у нас были. Даже скоординировать пописанье 12 детей и водителей, которые хотят скорее доехать, это очень сложно», — смеется Татьяна. «Четверо суток дороги, грубо говоря, это очень трудно, физически трудно, — комментирует Тимофей. — Пятая точка просто вышла из чата».
«У нас по дороге ощущение было как [будто это] фильм, — говорит Носач. — Все люди, даже если удивлялись ситуации, бросались помогать». На латвийской границе в ожидании, пока всем оформят документы для въезда в ЕС, Татьяна пошла покупать детям бульон в автомате: «И вот у меня карточка три бульона смогла проплатить, а дальше не снимались деньги. Ко мне весь автобус бросился: «И мы хотим купить им бульон, и мы хотим». Понятно, что это мелочи, но всем хотелось быть поближе к тому, чтобы как-то помочь. Вообще за эту поездку я поняла, что людям нравится быть хорошими.»
Билеты для Носач и двенадцати детей оплатили волонтеры и частично сама Татьяна. «Я ее лично вообще даже не видела ни разу в глаза, — говорит Ольга Лопаткина. — Ты живешь и думаешь: неужели такие люди существуют еще, честные и справедливые?»
В Берлине детей встречали отец и дядя на семейном микроавтобусе. «Таня передала в руки, так скажем, товар. Батя на эмоциях, дети на эмоциях. Папа даже слезу прокинул, я его подкалываю за это, — рассказывает Тимофей. — Ну, я в принципе, я спокоен такой. Я искренне рад, что я здесь, что я с родаками опять. Просто из-за того, что я слишком старший, из-за этого груза ответственности мне как-то не до эмоций. Я очень рад, что я сдержал слово. Я привез малых всех здоровых и живых».
Дети доехали до Луэ 24 июня днем, еще когда у Ольги была смена на фабрике. «Я просто строчу на работе как сумасшедшая, все кипит, все бежит, уже дети на подходе. Это невероятное ощущение. Просто сидишь, как на еже». Забирать Ольгу с работы поехал ее муж Денис вдвоем с Тимофеем — мать со старшим сыном встретились первыми, отдельно от других детей.
Младшие ждали в своем новом доме и, увидев Ольгу, с криками: «Мама! Мама приехала!» выбежали за ворота и помчались к микроавтобусу. Самый маленький, Давид — ему за время разлуки исполнилось семь, — выскочил, не успев толком надеть тапочки, и добежал к маме уже без них.
***
Валентина Ивановна, повар из санатория в Мариуполе, выжила. Выехать из осажденного города она смогла только в мае, в сторону России. Ее зять Алексей Волощук рассказал BBC, что женщина очень расстроилась, когда увидела новостной сюжет российского телеканала, в котором утверждалось, что дети в санатории голодали.
Дедушка Тимофея тоже выжил — уже во Франции Тимофей узнал, что пожилого человека во время боев за Угледар смогли вывезти в безопасное место добровольцы.
Татьяна Носач вернулась домой в Донецк. Она надеется и дальше помогать разделенным семьям: «Думаю, будут обращаться даже власти, потому что им тоже не хочется сиротить детей, у которых кто-то есть живой из родственников».
Тимофею предстоит закончить школу в Украине удаленно и параллельно пойти во французский 12-й класс. «После школы пойду куда-нибудь барменом или чего-нибудь такое, тут уже просто что полегче дастся», — рассуждает он.
В августе Ольге и Денису дадут отпуск на швейной фабрике. Они планируют посадить всех детей в семейный белый микроавтобус с украинскими номерами и поехать в Португалию к океану.