Третью неделю в России идет мобилизация. Призвать собираются 300 тысяч человек. И все идет явно не по плану: в Иркутской области мужчина устроил стрельбу в военкомате, в Свердловской области умерли трое мобилизованных в одну учебку, в Подмосковье новобранцы избили «дедов» за то, что те хотели забрать у них телефоны и часть экипировки — ее многим приходится покупать за свои деньги. И это далеко не все проблемы, на фоне которых проходит мобилизация. Мы поговорили с тремя россиянами, которые получили повестки, но на войну пока не отправились — и это очень разные взгляды на одну и ту же проблему.
По просьбе наших героев их имена в тексте изменены.
«Если все будут говорить, что это не наша война, то мы ее проиграем»
Максиму 24 года. С женой они живут в Калуге и воспитывают маленького ребенка. Молодой человек работает бригадиром на предприятии. В армии служил недавно, военно-учетная специальность — старший механик.
— Телевизор я не смотрю, поэтому выступления Владимира Путина, в котором он говорил о мобилизации, не видел. Но в тот же день мне позвонили с работы и сообщили, что мне повестка. В военкомат нужно было явиться 26 сентября. Сначала думал, как мне эту тему слить, чтобы никуда не ходить, потом понял: смысла скрываться нет. Даже если сейчас я сделаю себе якобы перелом и гипс, ну на месяц все это отсрочу, а потом все равно призовут, так что смысл?
В итоге к повестке отнесся нормально, надо так надо. Эта война идет уже восьмой месяц, поэтому такое развитие событий было ожидаемо. К тому же, у меня в военнике есть талон мобилизованного. В случае объявления мобилизации его обладателям нужно прийти в военкомат в течение 48 часов.
О том, чтобы спрятаться или уехать из России, я даже не рассуждал. Почему? Потому что я не п*****с, который бежит из своей страны. Я присягу в армии давал. К тому же, нужно подумать и о своих родителях, детях, которые остаются в России. Это все может перерасти в большой конфликт, и они (украинцы. — Прим. ред.) могут начать сюда долбить.
А те, кто уезжают, трусы, петушары. Можете так про них и написать. Смысл уезжать из своей страны? А потом ты сюда вернешься? Если тебе не нравится у нас жить, то раньше бы ехал, почему решился только сейчас, когда объявили мобилизацию? Чего испугался?
Если же это не ваша война, то уезжайте в Европу и в ж**у долбитесь с этими придурками. Это в любом случае наша война. Сейчас это наша война. Если они будут рассуждать, что это не наша война, то я не знаю, как назвать этих людей. Почему это не наша война, они могут объяснить?
— Они скажут, что не хотели, чтобы Россия нападала на Украину.
— Мы и не нападали на Украину, с чего это мы нападали на Украину? Давайте начнем с того, что мы защищали людей, которые там находятся. Это не нападение на Украину. Нападение, это если бы мы целенаправленно пошли туда, например, Киев брать, а не защищать границы Херсона, ДНР, ЛНР, Запорожья, которые долбили с 2014 года.
— Но ведь 24-го в Киеве тоже были взрывы.
— Киев не трогали.
— А, например, аэродром Антонов, что находится Гостомеле рядом с Киевом?
— Они убили инфраструктуру, потому что в Гостомеле готовился самолет с ядерным оружием, который должен был улететь на Россию. Вы знаете об этом?
— Нет.
— А я знаю.
Информация собеседника не подтверждена ни одним авторитетным источником. Также о подобном не сообщало Министерство обороны России.
— Но ведь погибло много мирных жителей, в том же Ирпене, Буче.
— И все же, если все будут говорить, что это не наша война, то мы ее проиграем. Когда нет сплоченности у людей, когда они только прикрывают свою ж**у, [ничего не получится].
В военкомат Максим пошел 26 сентября. Молодой человек находился там недолго, поэтому разговоров других мобилизованных не слышал. Общее же настроение мужчин к тот день описывает лаконично: все было нормально. Многочисленные ролики из военкоматов, где чувствуется атмосфера подавленности, объясняет просто:
— Когда родные тебя провожают, когда матери и жены плачут, потому что не знают, куда тебя отправляют и через сколько ты вернешься, конечно, ты будешь подавлен. Плюс, если человека, привыкшего к гражданской жизни, резко куда-то забирают, то такое себе, — говорит Максим. — У меня, например, дома маленький ребенок, как я могу быть спокоен, если нужно уезжать.
Изначально мобилизовать меня планировали 29 сентября, но так как учебная часть, куда мы должны были ехать, переполнена, отправку перенесли. Когда парни, которые сейчас там готовятся, ее покинут, заберут нас. Когда именно это произойдет, не сказали. Знаю лишь, что мы подпишем контракты и будем работать как контрактники. А что дальше нас ждет, как долго это продлится, неизвестно. Была информация, что месяц будем готовиться в учебном центре, а потом работать на освобожденных территориях ДНР, ЛНР, Херсона, Запорожья, но опять же все это под вопросом. Знакомые, которые сейчас в учебке, говорят, что им толком не рассказывают, куда их распределят.
— Как ваша семья отнеслась к тому, что вас мобилизуют?
— Они сразу подумали, кто будет моей жене помогать и за все платить: мы снимаем квартиру, на мне четыре кредита. Только на квартиру и кредиты в месяц нужно 50 тысяч рублей (примерно 2,2 тысячи белорусских. — Прим. ред.). Я узнавал в военкомате, там объяснили, что зарплата за время в учебке — 50 тысяч рублей, а там (на войне. — Прим. ред.) — 200 тысяч рублей (около 8,7 тысяч белорусских. — Прим. ред.). Знакомые, которых уже забрали, говорят, что это не так, что таких денег платить на будут. Договорились, что жене помогут родственники, а что делать? Но, если бы платили сколько обещали, то никаких проблем не было бы.
— Мобилизованные сами покупают форму. Вам тоже пришлось?
— Ребята, которых уже забрали, сказали: форму выдают, но старую. Например, которая по 20 лет лежала на складах. Я решил купить свое. Потратил уже 45 тысяч рублей (примерно 1,9 тысячи белорусских. — Прим. ред.). Взял «разгрузку» (разгрузочный жилет. — Прим. ред.), куртку, «нателку», термобелье, берцы, аптечку, чтобы собрать, вышло только пять тысяч. Ну и так по мелочи — мыло, туалетные принадлежности.
— Вы не спрашивали в военкомате, почему в российской армии, которая считается «второй армией мира», мобилизованным самим нужно покупать форму?
— Нет, потому что в военкомате толком ничего не отвечают. Решил: лучше сделать это самому и знать, что у меня все новое, и я не буду там сидеть и шить каждыми днями. Я с этим настроем иду.
— Но почему страна не может вас этим обеспечить?
— Потому что страна думает только о богатых, остальные похрену.
— Но в итоге воевать за эту страну идете вы.
— Ну да. Мы уже привыкли к этому.
— Не обидно ли вам, что так происходит? Те же 45 тысяч — это, наверное, немалые деньги для вашей семьи.
— Лишними они никогда не были. Понятное дело, меня это задевает, но что я сделаю? Я в этой ситуации ничего не сделаю.
— Страшно ли вам?
— Конечно, за свою жизнь страшно, как может быть не страшно за свою жизнь?
— Думали ли вы про тот день, когда придется поехать в Украину и, возможно, убивать? Как вы себе это представляете и насколько вам будет сложно нажать на курок?
— Тут либо ты, либо тебя, поэтому, если придется убивать, значит, будем убивать.
— Вы не задумывались, что когда-нибудь, когда пройдет время, вы для себя поймете, что Россия поступала неправильно? Вы же наверняка видели фото из Бучи, Изюма.
— Хрен его знает, я не могу ответить на этот вопрос.
— Нет ли у вас обиды на свою страну за то, что вы жили спокойной жизнью, растили ребенка, строили планы, а тут вам нужно ехать на войну, потому что, если следовать вашей логике, Россия решила помочь людям из другой страны.
— Нет, я думаю о будущем своей семьи, чтобы они жили в спокойствии. НАТО расширялось и подходило к нашим границам, думаете, это просто так? Рано или поздно они напали бы.
«Мне кажется, хватило бы и добровольцев, ведь такие есть. Они были со мной в военкомате»
Алексею 22 года, он комплектовщик из Москвы. Дембель у него был в 2021-м, военно-учетная специальность — старший монтер путевых работ. Когда в новостях увидел, что началась мобилизация, сразу подумал: повестку ему принесут, все-таки он совсем недавно служил. Но при этом собеседник был уверен: в итоге его не заберут.
— Моя специальность не входит в число нужных Минобороны сейчас. Теперь им необходимы люди для наступления, а у меня, скажем так, войска обеспечения, — объясняет он. — В то же время я понимал: у нас сначала людей забирают, а потом разбираются, так что ждал гостей, но был спокоен.
Повестку мне принесли вечером 24 сентября. Пришли две женщины и полицейский с видеофиксацией. Я открыл сам, забрал документ, расписался — все. На завтра мне следовало явиться в военкомат. Вечер прошел спокойно. Я живу с папой, эту ситуацию мы, считай, не обсуждали. Только мои друзья гадали: заберут меня или нет.
Уезжать я не думал, зачем? Если нужно, тебя все равно найдут. К тому же, за неявку может прилететь штраф. Он небольшой, но неприятно.
25 сентября, когда пришел в военкомат, там было человек 20−30. Нас собрали в зале, где мы находились около часа. С нами было пять представителей военкомата. Один из них — врач. Они спрашивали медицинские документы, номер военно-учетной специальности, работаешь или учишься, документы. Исходя из этих сведений, определяли, куда тебя отправят: в учебку, на дополнительную комиссию, а может просто в запас.
Из-за того, что это было воскресенье, часть мужчин не успели взять справки о здоровье в поликлинике или с работы. Они были расстроены. При этом человека два пришли сами, как добровольцы.
Как мне показалось, большинство людей, сидящих в тот день рядом со мной, готовы были ехать на войну. Причины у каждого свои. Один мужчина, например, сказал, что ему все равно нечего делать, работы нет. Другой говорил, что нужно кредиты отдавать. Третий, что он родился в Украине. В Донецке у него живет тетя, и он хочет, чтобы она спокойно спала. Но были и те, кто просто смирился, что им придется ехать воевать.
Почему смирился? Не знаю, может быть, некоторые просто восприняли мобилизацию как обязательное, а раз обязательное, значит, нужно делать. К тому же, в новостях объясняют, что людей сначала ждет подготовка, а потом их отправят охранять «освобожденные территории», то есть территории, которые защищены.
Моей ВУС в списке нужных не оказалось. Меня зачислили в запас и сказали, что я могу быть свободен. Попросили, правда, оставаться на связи. Из военкомата я выходил с облегчением. Тем же, кто подошел, сказали явиться на следующий день в 12.00 на отправку.
Сейчас я успокоился и живу как обычно.
— А если вам позвонят и скажут: «Алексей, вы едете», что будете делать?
— Мне бы не хотелось, потому что с этой спецоперацией связано много слухов. Например, говорят, что людей отправляют на войну без подготовки. Ну как так? А если человек брал оружие в руки десять лет назад, а вы его сразу туда. Тем более мирная жизнь мне нравится больше, чем военная. Решил, если позвонят, буду требовать, чтобы меня записали на альтернативную службу (при мобилизации она не предусмотрена. — Прим. ред.). Альтернативная служба все-таки далеко от тех [украинских] событий. А если скажут нельзя? Тогда не знаю, не думал об этом.
— Изменилось ли вашей отношение к событиям в Украине после объявления мобилизации, когда, можно сказать, война пришла в каждый российский дом?
— Я считаю, не очень хорошо проводить мобилизацию. Мне кажется, хватило бы и добровольцев, ведь такие есть. Они были со мной в военкомате.
— Я про нападение России на Украину.
— Я не считаю, что Россия вторглась в Украину. Люди просили защиты, подписали документы, только после этого были введены войска. У меня есть знакомые, которые раньше жили в Донецке и Луганске. В этом вопросе я больше учитываю их мнение. А они хотят, чтобы Россия им помогла, и все это закончилось. После того как заключили договоры о вхождении в состав России четырех областей, эти мои знакомые радовались.
— В то же время люди в Киеве не просили защиты.
— В Киеве, да… Мое мнение, война и так назревала, просто Украина хотела первая напасть. Вот и приняли меры, ударили раньше. Это часто в России, если драки не избежать, бей первым. По такому принципу и тут поступили.
— При этом уже погибло много мирных жителей. В той же Буче, в Изюме. Это явно не про спасение.
— К сожалению, во время военных действий страдает мирное население. Из-за этого я не очень поддерживаю спецоперацию.
«Война — это не наш вариант. Нас даже наши дети тогда не поймут»
Николаю 34 года. С женой они живут в одном из городов Вологодской области и воспитывают двоих детей 6 и 8 лет. Много лет мужчина был зарегистрирован в деревне у родителей, оттуда и пришла весть о повестке: позвонил одноклассник, который работает в сельсовете. Сообщил, что Николай в списках на отправку.
— Я не служил, категория «В» (ограниченно годен. — Прим. ред.), поэтому причина моей повестки непонятна, но так как нашей системе я не доверяю, идти в военкомат и выяснять что к чему желания нет, — рассказывает мужчина. — Это не наша война, как бы ее ни называли. На нас никто не нападал. Честно говоря, мне удивительно и страшно, почему большинство мужчин так безропотно следуют в военкомат. Да, одни говорят: «Я боюсь, но пойду», другие называют это «долгом», третьи опасаются сесть в тюрьму, но почему они не задаются вопросами «А правильно ли все это?», «Вернусь ли я?».
Николай свой выбор сделал. Он заменил свой смартфон на кнопочный телефон, который остался от деда, и стал прятаться. Ночует мужчина у друзей, на наши вопросы отвечает письменно с мобильного жены Елены, когда они встречаются. Часть ответов-пояснений дописывает сама супруга.
— Еще до информации о повестке мы съездили в деревню к родителям и строго-настрого запретили им что-либо принимать. Они наивно полагали, что дернуть могут только служивших, но после звонка одноклассника отнеслись ко всему максимально серьезно, — описывает происходящее Елена. — Повестку родителям в итоге пока не донесли. Думаю, она затерялась. Дело в том, что Николай недавно выписался с адреса в деревне и, понятно, никаких сведений об этом в военкомат не предоставлял. На незнакомые номера он теперь не отвечает, да и в деревню мы не ездим, чтобы лишний раз не дразнить никого своим присутствием.
До того как Россию накрыли санкции, Николай занимал должность управляющего в компании, которая поставляла товары из Европы. Затем место пришлось сменить. На фирме, куда он устроился, «трудятся за закрытыми дверями». По словам собеседника, сейчас он договаривается с директором, чтобы работать там неофициально.
— Начальница относится к войне так же, как и мы, поэтому, думаем, идею поддержит. Руководитель говорит, что ни на кого из сотрудников повестку не примет. Хотя у них, считай, мужской коллектив, — объясняет Елена. — Сейчас для безопасности Коля свел к нулю даже общение со знакомыми. Дома он не появляется. Если так случается, что я на работе и ему приходится встречать детей из сада и школы, они направляются в кафе или игровую комнату. Затем я забираю мальчишек, и мы с ними идем на квартиру, а муж к друзьям, так что соседи видят нас уже без папы.
— Наши дети знают, что идет война. Мы рассказали им об этом еще в феврале, — продолжает Николай. — Ну, а про меня сообщили деликатно: «Папа дома не живет, чтобы его не забрали в армию».
По словам мужчины, с момента получения новостей о повестке каждый день он как выжатый лимон.
— Эмоциональный фон рухнул, но стараюсь не впадать в отчаяние. Все-таки мне есть для кого и для чего жить, — объясняет он. — Планов на будущее сейчас не строю. Как говорит моя знакомая, «горизонт событий от 10 минут до часа», ведь загадывать и думать, сколько это продлится, просто невозможно.
— Где-то в глубине души я так себя ругаю, что раньше мы не уехали из страны, но, с другой стороны, куда и на что там было уезжать? — задается вопросом Елена. — Два декрета подряд, одна зарплата на четверых и родители… Возможно, те меры, которые мы с мужем принимаем, кажутся излишними, но я не хочу верить нашему правительству и допускать, чтобы Коля шел на преступную войну. Это не наш вариант. Нас даже наши дети тогда не поймут.
— Николай, вам приходилось слышать в свой адрес слова вроде «предатель» или «трус»?
— Нет, я сейчас мало с кем общаюсь.