В жизни 24-летнего Максима (имя изменено) из Волгограда все шло по плану. Он закончил университет — у парня степень бакалавра по международным отношениям, отслужил в армии, нашел хорошую работу в торговой компании. Утро 21 сентября он начал в спортзале. Между подходами они с тренером посмеялись: «Ну какая может быть мобилизация, что за ерунда?!», но через два часа стало не до шуток. По телевизору началось обращение Владимира Путина, в котором президент России объявил частичную мобилизацию. Услышав об этом, Максим пытался не паниковать, хотя понимал: привычный уклад, пошатнувшийся еще 24 февраля, теперь основательно рушится. Это были не все плохие новости, ожидавшие его в эти дни.
Уже неделю Максим болеет и живет в доме у родителей. Без надобности на улицу старается не выходить и периодически просматривает цены на билеты. В планах поскорее поправиться и улететь в какую-нибудь из стран ближнего зарубежья. Не скрывает: только за границей сможет почувствовать себя защищенным от мобилизации.
— Сейчас спрос на билеты упал. Сегодня (мы общались 1 октября. — Прим. ред.) смотрел варианты с пересадками. По десять мест на ближайшие рейсы еще есть, — делится наблюдениями собеседник. — Средняя стоимость билета в эконом-классе — 40 тысяч российских рублей (около 1680 белорусских рублей. — Прим. ред.). Для сравнения, в первые дни после выступления Путина эта цифра иногда доходила до полумиллиона (примерно 21 тысяча белорусских. — Прим. ред.).
Максим относительно спокоен: план по частичной мобилизации в Волгоградской области выполнен, ему повестка не пришла, а значит, есть время для маневров. 21 сентября ситуация была другая.
— Когда услышал заявление Путина, у меня был шок. Я понимал, что подхожу по всем критериям, которые назвало Минобороны. Я молодой, лишь год назад вышел на дембель, категория годности «А1», специальность — водитель отделения АГС. Конечно, за год службы я ни разу так и не сел за руль своего грузовика, но стрелять научился. Через четыре месяца моей службы, когда в части появился новый командир и выяснилось, что у нас много патронов, мы стали посещать полигон два раза в неделю, там оттачивали навыки в точности, — описывает происходящее собеседник. — Еще с начала войны я понимал: мобилизация неизбежна. Я помню технику в части. Там были относительно свежие экземпляры и то, что осталось еще с Афганистана. Мне казалось, что наша армия в том виде, в котором она вступила в Украину, не может быть эффективной, но зато у нас есть люди: население России в три раза больше, чем в Украине.
Но я не понимаю, ради чего россияне должны идти сражаться? Мне объяснима мотивация украинцев: они защищают свою землю. Но за что воевать нам? За чьи-то дворцы? За то, что тебя могут убить или сделать инвалидом? За то, чтобы подписать себе приговор и остаться военным преступником? Для меня пойти в военкомат, это сказать, я поддерживаю политику Путина, поэтому, узнав про мобилизацию, моя первая мысль была — спрятаться.
Предположил: мобилизация, пусть и частичная, событие глобальное, и никто не будет тратить время, чтобы меня искать. Тем более есть хорошие примеры из самопровозглашенных ДНР и ЛНР, где люди умудряются скрываться от призыва уже восемь месяцев. У меня своя квартира, где я и прописан. Сейчас я ее сдаю и живу у родителей. С девушкой-арендатором мы договорились, если к ней постучат с повесткой, она не знает, как со мной связаться. Оставаться в доме родителей мне тоже показалось небезопасно, поэтому я решил спрятаться в нашей второй квартире. Она особо нигде не засвечена.
Попросил маму и папу, чтобы они приезжали ко мне раз в неделю, привозили продукты и выносили мусор, достал симку, выключил айфон — и поехал. В квартире закрыл жалюзи, шторы и тихо сидел. Вечером свет не включал, максимум подсвечивал телефоном. Работаю я удаленно. Наш главный офис в Москве, поэтому специально брать отпуск или выходные не пришлось.
Параллельно с делами стал разрабатывать план, как быть дальше. Мысли были разные, остановился на переезде в другую страну. Выбрал Казахстан. Он граничит с Волгоградской областью. Решил, это самый быстрый и безопасный вариант. План был такой: стартуем с отцом (он не подлежит мобилизации) на своей машине. Доезжаем до ближайшего крупного казахского города, затем папа возвращается домой, а я пробую обустраиваться. Вместе с нами ехать собирались еще несколько моих друзей, которые тоже убегали от возможной частичной мобилизации.
— Были ли в эти дни те, кто говорил вам, что вы трус, потому что уезжаете?
— Нет, но у людей есть право так говорить. Как и у меня тогда у них спросить: «А почему вы не на фронте? А все ли ваши близкие призывного возраста на войне?»
«Люди нервничали, возникали конфликты с местными»
Изначально выезд запланировали на пятницу, 23 сентября, но у приятелей ситуация поменялась. Они сказали, что выдвинутся на пару дней позже. Параллельно Максиму позвонили с работы. Сказали, что договорятся с IT-департаментом, и для него и еще нескольких ребят сделают бронь.
— По факту, я бы продолжал работать в своем операционном отделе, но по документам проходил бы как айтишник, — описывает происходящее собеседник. — Если честно, после такой новости я уже хотел остаться, но потом подумал, что это не тот случай, когда головокружение от успехов, если так можно сказать, должно мешать чистоте мышления. Сейчас понимаю, что это были правильные мысли. Мне обещали, что сделают бронь в течение нескольких дней, но прошло две недели и пока тишина.
Выехали мы в воскресенье, 25 сентября, в составе двух машин. В отличие от меня у приятелей были официальные документы о том, что они направляются в командировку в Казахстан. Когда прибыли на КПП «Вишневка», перед нами стояло примерно три километра машин.
В очереди мы провели практически четверо суток. Первое время оказалось очень напряженным. Люди нервничали, возникали конфликты с местными. Пару раз к нам выходили какие-то женщины из поселка Вишневка. Посылали нас нецензурными словами, говорили, какие мы трусы. В один из дней рядом с пробкой появились нетрезвые местные, провоцировали на конфликт. Если честно, то к их реакции я отнесся с пониманием. Говорили, в их поселке тоже кого-то мобилизовали. Выходит, их знакомых или близких забрали на фронт, а тут они видят очередь из мужчин призывного возраста, которые хотят покинуть страну. Как им реагировать?
Масла в огонь подливали и те, кто пробовал влезть в очередь. Движение из-за этого замедлялось. Чуть позже, когда колонна машин сгруппировалась, у нас появился свой чат и некоторые правила поведения. После этого к тем, кто пытался хитрить, тут же подходила толпа из мужиков двадцати, чтобы разобраться.
Параллельно с резервистами в очереди оказывались и те, кто хотел заработать на ситуации. Они занимали места и в какой-то момент писали, допустим: «Нахожусь в тридцати машинах от КПП, продам свое место за 35 тысяч рублей (около 1470 белорусских рублей. — Прим. ред.)». Точных цен я не помню, но была ситуация с девушкой, которая возмущалась большой пробкой, а позже предложила заплатить 80 тысяч рублей (примерно 3300 белорусских рублей. — Прим. ред.) за «окно» в первой сотне машин. Все эти рыночные отношения привели к тому, что мы в чате договорились на запрет коммерческой деятельности в рамках колонны. С этого момента продавать места было нельзя.
Продавали ли места в самих машинах? Не помню, но были ситуации, когда те, кто шел пешком, набирали в чат: «У нас есть еда, вода, канистра бензина и около 10 тысяч рублей. К кому можно подсесть?» Вообще, в первые дни была очень плохая погода, и людей в машины брали бесплатно. Даже в чатах появлялись сообщения, мол, если к вам в салон просятся, не отказывайте, мы все в одном положении. Правда, в какой-то момент, когда выяснилось, что из-за подсаживаний время проверки автомобиля замедляется, договорились: не нужно всех брать. Да и погода исправилась, стало тепло, и люди могли перейти КПП пешком.
Случалось, в пробке у людей ломались машины, и некоторые тогда бросали свои автомобили. Читал про несколько таких случаев, но лично видел один. Человек попросил кого-то толкнуть машину, отогран ее обочину, закрыл, взяв вещи, и пошел до границы пешком. Мне кажется, это было самое настоящее отчаяние, которое показывало, как люди хватаются за любой шанс покинуть страну.
«Обратил внимание, что значительная часть стоявших рядом машин была из Крыма»
Все эти четыре дня Максим с отцом и друзьями мало спали, пили и ели тоже немного. Люди в пробке делились едой, водой, бензином. В какой-то момент кто-то из местных додумался и стал приносить и продавать воду и выпечку.
— Постоянно появлялась информация, что границы вот-вот закроют, что завтра на КПП приедут сотрудники военкомата и будут вручать повестки, — вспоминает молодой человек. — Это усиливало панику, но потом в чате стали писать: «Не обращайте внимания, едем, значит едем. Если что-то на самом деле произойдет, мы об этом узнаем, а пока все слухи».
Мне кажется, наш чат — это был пример настоящего гражданского общества, где собрались адекватные люди. На второй день среди участников организовалась группа активистов, куда вошел и я. Это было человек десять пассажиров и водителей, которые шли по ночам от КПП в хвост пробки, стучали в каждую машину и светили фонариком. Так мы будили уснувших водителей. Практика показывала, так очередь двигается быстрее. За вторую ночь мы продвинулись на 650 метров. Это было достижение.
В основном в пробке стояли мужчины. Как-то во время обхода я предложил сыграть в игру: найди автомобиль, где не будет призывника. Не нашли. Примерно в половине машин сидели семьями.
Сказать о политических взглядах этих людей мне сложно. Периодически в пробке проскакивали фразы «У нас дурная власть», «Из-за одного маразматика мы стоим тут в голоде и холоде». Был случай, не знаю, возможно, это провокация. Какой-то мужчина написал, что он дважды пытался преодолеть КПП и не смог, потом приехал в Вишневку, и у него сломалась машина. «И вообще, — подытожил он, — это друзья уговорили меня уехать из страны, но так делать нельзя. Я вернусь домой, дождусь повестки и пойду воевать. Ведь кто, если не я, защитит мою семью и страну». Пару человек ему ответили что-то вроде: «Хотите идти на войну, идите. А у людей в этом чате другие интересы: мы обсуждаем передвижение в пробке».
Обратил внимание, что значительная часть стоявших рядом машин была из 82-го региона. Это Крым. Мы в компании задавались вопросом, почему они сюда приехали, вроде как восемь лет назад они сделали свой выбор. А если без сарказма, то, видимо, наш КПП был самый близкий для них на пути в Казахстан.
Была и еще одна интересная картина. Сотрудники ФСБ развернули очередной автомобиль. Он поехал обратно, и я сочувственно на него посмотрел. Стал думать, из-за чего ему так не повезло, а потом заметил, что у него на все заднее стекло наклейка Z. Мне кажется, такому человеку только в военкомат и дорога. Вообще у меня есть убеждение, что в итоге каждому придется отвечать за сделанное или сказанное.
Вообще же машин, которые разворачивали, было немного. Чаще всего, когда такой водитель писал в чат, что едет домой, ему сочувствовали и говорили, что будут держать за него кулачки. Закономерности в отказах на КПП я для себя так и не нашел. Думаю, это лотерея. Тех, кому в ней повезло, поздравляли. Они, кстати, рассказывали, что на том конце границы казахи развернули волонтерский пункт, где предлагали место для ночевки, горячую еду. Это приятно удивило.
«Люди думают, мы же выбрали эту власть, а значит, она не будет обманывать»
К полудню 28 сентября Максим с папой подобрались к КПП совсем близко. Когда до границы оставалось буквально 20−30 минут, развернули парня из Волгограда.
— В этот момент я стал сильно волноваться, но успокаивал себя: «Меня пропустят». Я был хорошо готов и, казалось, знал подходящие ответы на все вопросы, которые могли задать мне сотрудники ФСБ, — говорит Максим. — Вопросы люди, прошедшие КПП, писали в чате. Из спорных это было: «Как вы относитесь к специальной военной операции и мобилизации?» Решил, скажу: «Не знаю, ну есть она и есть». Остальное — простое: «Куда отправляетесь? С какой целью?» На этот случай у меня была готова целая история. Мой отец увлекается мотоциклами. Перед поездкой он специально забил багажник экипировкой и позвонил в Уральск человеку, который продает мотоциклы. По легенде мы ехали к нему за покупкой.
И вот мы подъезжаем к КПП. Меня попросили проследовать к окошку сотрудника ФСБ. Я отдал ему паспорт, он стал задавать какие-то вопросы — и в какой-то момент я увидел, что он уставился в монитор. Словно там было написано, что я убил человек десять. После этого сотрудник попросил меня пройти к автомобилю, оставив мой паспорт у себя. Для меня это был первый тревожный звоночек. Второй случился, когда после проверки ко мне подошли друзья. Все они держали в руках паспорта. Прошло еще немного времени, и рядом со мной оказались майор и капитан. «Максим Сергеевич, — сказал майор, — в соответствии со статьей 21 (федерального закона „О мобилизационной подготовке и мобилизации“ — Прим. ред.) военкомат запретил вам покидать территорию страны».
На следующий день спикер Госдумы Вячеслав Володин написал у себя в телеграм-канале, что есть статья 21, согласно которой во время мобилизации резервистам нельзя выезжать из страны. Через час он опроверг эту информацию, сказав, что проконсультировался с Минобороны, и ему объяснили: так как мобилизация частичная, эта статья не применяется. Дома я позвонил на горячую линию по вопросам мобилизации, там сообщили: военкомат не может запретить выезд из страны.
— А в тот момент растерялись?
— У меня была заготовлена справка, что я студен, а значит, не подпадаю под мобилизацию. Когда я потянулся к документу, сказав, господа офицеры, тут какая-то ошибка, мне ответили: «Верим, что у вас есть основания на выезд, но вам это нужно объяснять не нам, а военкомату. А мы лишь выполняем приказ».
— Что вы почувствовали в тот момент?
— Было очень обидно. Друзья продолжили путь в Казахстан, а мы с папой направились назад в Волгоград. Всю дорогу я периодически себе повторял, что это не конец, не смертный приговор, но все равно было неприятно. Пришлось даже купить бутылку коньяка.
На завтра, когда я отоспался и отдохнул, все как-то устаканилось, и я стал думать новые варианты. Их было много, даже отказаться от гражданства. Но в итоге пришел к мысли, что попробую покинуть страну на самолете. Сейчас, когда первая волна из тех, кто запаниковал или быстро сориентировался, спала, билеты появились по нормальным ценам, да и на КПП, где мы четыре дня стояли, очереди, считай, нет. Но я, конечно, больше не хочу туда ехать и рисковать. Мало ли. Пока живу у родителей, и раз план по частичной мобилизации в регионе выполнен, уже не сильно прячусь.
— С какими мыслями вы сейчас живете?
— С мыслями, что я скорее пойду в тюрьму, чем воевать. Это моя принципиальная позиция. Есть хорошая фраза: из тюрьмы возвращаются, а с того света нет. В глубине души у меня наивные надежды, что, возможно, я и года не отсижу, а эту власть демонтируют. Да и сидеть за отказничество намного благороднее, чем идти с оружием на территорию другой станы и умирать непонятно за что. Кроме того, полагаю, за решеткой со мной окажется много таких же людей, как и я, и у нас будет отличная компания из сознательных отказников.
— Думаете, эта компания будет большой?
— Если мобилизация, скажем так, пустит корни, то, полагаю, да.
— Судя по видео из России, далеко не все мобилизованные хотят ехать в Украину, но все равно забирают повестки и идут в военкомат. Как думаете, почему?
— Думаю, даже если люди в идейном и политическом плане пассивны, есть много ништяков, за которые можно пойти повоевать. Например, зарплата в 200 тысяч рублей в месяц, кредитные амнистии, куча преференций родственникам в случае гибели человека. Полагаю, мужчины не до конца отдаю себе отчет в том, что их могут убить. Скорее думают, повоюю полгода на чужой земле и смогу жизнь себе обустроить.
Я как-то стажировался в Германии и меня поразило, что, уходя, немцы могут не закрывать машины или дома. Спросил, почему? Оказалось, у них даже в голове не укладывается, что кто-то может, скажем так, взять то, что ему не принадлежит. У нас же все знают: доверять друг другу нельзя, но вот если власть сказала… Мы же выбрали эту власть, а значит, она не будет обманывать. А власть говорит: резервистов опасность в Украине не ждет. И люди, как мне кажется, верят. К тому же, наверняка такие люди любители посмотреть телевизор. А что он говорит? Что у нас бесконечные тактические успехи. Да и власть заняла хитрую позицию, объясняет: все будет, но нужно чуть-чуть потерпеть. А когда вам обещают золотые горы, для вас не составит труда немного подождать. Да и какие-то результаты есть. Крым присоединили, ДНР, ЛНР, Херсонскую, Запорожскую области тоже.
— Что после 24 февраля и 21 сентября вы поняли про россиян?
— Вечером 21 сентября я понял, что россияне, как народ, изжили себя и дали загнать под сапог. И, как бы жестко это ни звучало, я не знаю, есть ли будущее у такого народа. Возможно оно за теми, кто уехал в другие страны. Это первое.
Второе. С 2014 года, после оккупации Крыма, я стал следить за новостями политики. В 2017-м встречался с единомышленниками из штаба Навального. Тогда они еще не были экстремистской организацией. Но летом 2021-го, после года в армии, я вернулся с установкой, что нужно подальше держаться от политики. Зачем выходить на акции против Путина? Если народ его выбрал, то он его заслуживает. Пусть эти люди живут в бедности, грязи, но зато великие. Какое-то время я укреплялся в этом мнении, но 24 февраля понял, что все-таки ошибался. Нужно было действовать и действовать радикально, а теперь это уже точка невозврата.