Социологи Анатолий Кропивницкий и Аля Денисенко сравнили реакцию россиян на войну в Украине с позицией американцев по поводу вторжения в Ирак. В своем исследовании, опубликованном проектом «После», социологи рассуждают о том, почему часть россиян поддерживают вторжение в Украину, как объясняют свою позицию «пассивные» сторонники войны и может ли их что-то переубедить. «Медуза» пересказала эту статью.
В основе публикации лежит исследование, которое касается социально-психологических механизмов сопротивления новой информации, противоречащей политическим убеждениям. Его провели американская социальная исследовательница Моника Прасад с соавторами, результаты были опубликованы в 2009 году, работу неоднократно цитировали в научных публикациях.
Авторы исследования опросили американцев, которые голосовали за Джорджа Буша — младшего на президентских выборах 2004 года и верили, что иракский лидер Саддам Хусейн был связан с терактами 11 сентября 2001 года, об их отношении к войне в Ираке и о том, как она повлияла на их решение в ходе голосования.
Как отмечают социологи, сторонники Буша продолжали считать войну в Ираке оправданной, несмотря на отсутствие фактов, подтверждающих связь Хусейна с терактами в США. Опрошенные среди прочего ссылались на то, что американский президент не мог начать войну без достаточных оснований.
«Я думаю, лучшее, что мы можем сделать, — это надеяться, что у президента есть достаточно информации, чтобы принять правильное решение. А дальше нужно просто довериться ему, чтобы он сделал то, что нужно, и как страна мы должны это поддерживать», — заявил один из респондентов американского исследования.
Прасад и ее соавторы назвали такой способ рассуждения «подразумеваемым оправданием». Прибегая к «подразумеваемому оправданию» для оправдания своей политической позиции или моральной оценки, люди не обращаются к конкретным фактам. Для них, считают социологи, достаточно утверждения, что такие факты существуют или должны существовать. Они полагаются на эвристики — мыслительные приемы, которые облегчают и ускоряют формирование суждений и принятие решений. Источником таких эвристик могут быть политические предпочтения или политическая ситуация.
При этом ситуационные эвристики играют бо́льшую роль в формировании суждений, когда человек сталкивается с масштабными событиями, имеющими далеко идущие последствия, говорится в статье «После». Так, для некоторых сторонников Республиканской партии, голосовавших за Буша, таким событием стало вторжение США в Ирак: сама ситуация войны оказалась достаточным основанием для вывода о том, что вторжение оправданно.
Одна из особенностей «подразумеваемого оправдания» — его устойчивость к новой информации. Проголосовавшие за Буша были уверены, что лидер, которого они избрали, не может принять решение о начале войны без оснований. Американские исследователи пришли к выводу, что в оценке решения о начале войны важны были не сами факты, а вера в их существование. Эта вера, в свою очередь, не зависит ни от убедительности конкретных версий, ни от возможности их опровержения с помощью новой информации. В частности, опрошенные американцы, голосовавшие за Буша, продолжили оправдывать войну в Ираке, даже несмотря на то, что сам Буш в какой-то момент усомнился в причастности Хусейна к терактам 11 сентября.
Авторы статьи в «После» Анатолий Кропивницкий и Аля Денисенко считают, что логика «подразумеваемого оправдания» — «наиболее выпуклый образец» того, как осмысляют происходящее «пассивные» сторонники войны в Украине. По их мнению, анализ такой логики позволяет дать обобщенную характеристику этой поддержки в смысловом отношении.
Кропивницкий и Денисенко нашли многочисленные примеры «подразумеваемого оправдания» в интервью участников опроса Лаборатории публичной социологии о реакции россиян на войну в Украине и ее последствия. В рамках этой работы исследователи собрали 213 интервью в период с конца февраля по начало июня 2022 года.
Проанализировав интервью, авторы «После» заметили, что к «подразумеваемому оправданию» прибегали не только убежденные сторонники российского вторжения, но и «сомневающиеся» россияне, которые воздерживаются от оценок и подчеркивают приоритет частной жизни над политикой.
В качестве примеров «подразумеваемого оправдания» Кропивницкий и Денисенко приводят следующие цитаты:
— То есть я не понимаю, в принципе, что там происходит, потому что, во-первых, возможно, правительство поступило правильно, может, просто другого выбора у них не было или это будет лучше для нашей страны, это будет лучше для нашего народа. Но мне хочется верить в то, что именно этими фактами руководствовалось наше правительство, когда создавало вот эту вот спецоперацию так называемую.
— А почему эта война происходит? А может быть, если этой войны не будет, то нам будет еще хуже. То есть, ну, они же этого не знают. Но я все-таки верю в адекватность и здравомыслие нашего правительства, что наверняка там не глупые люди сидят. И у них [были свои] предпосылки.
— Есть ли у нее [войны] обоснование? Нет, ну, наверное, любой худой мир лучше, чем хорошая война… Но у меня было твердое убеждение — и мне с этим легче жить, — что, наверное, действительно у нашего президента другого выбора не было.
Авторы статьи считают, что эти высказывания свидетельствуют о том, что для части россиян начало войны в Украине стало «глубоким потрясением». И чтобы с ним справиться, респонденты допускают, что это событие не могло произойти по ошибке или из корыстных побуждений. В основе таких рассуждений, отмечают Кропивницкий и Денисенко, лежит не наличие или отсутствие информации, которая позволила бы оценить решение президента РФ Владимира Путина, а убежденность, что у него не было другого выбора.
Вместе с тем авторы статьи обнаружили разницу в российском и американском вариантах «подразумеваемого оправдания». Так, для респондентов американского исследования оправданность вторжения в Ирак стала вопросом доверия к собственному политическому выбору, а начало войны хотя бы отчасти связано с их собственным выбором и ответственностью.
Тогда как для участников российского опроса оправданность войны в Украине — вопрос веры и надежды, а само вторжение — событие, которое произошло помимо их воли и желания и на которое они не могут повлиять. Сторонники войны в Украине в ходе исследования чаще говорили, что у решения властей РФ не было альтернативы, а «сомневающиеся» россияне надеялись, что оно не было произвольным. При этом и те и другие подчеркнули дистанцию, разделяющую их от субъекта принятия решений. Об этом, по мнению авторов «После», свидетельствуют такие цитаты из российского опроса:
— Но, как я понимаю, либо выхода не было, либо есть какие-то другие моменты, о которых мы не знаем и никогда не узнаем, предпосылки к этому были. Поэтому это так и произошло. Я к этому сейчас отношусь спокойно — да, это есть. <…> Я не сторонник военных действий, вот этих насильственных мер. Но раз случилось, то случилось, я никак повлиять на это не смогу.
— Знаете, у меня какое-то чувство, что у нас есть определенная дистанция между властью и между людьми, которыми она управляет. Всегда было ощущение, что это два параллельных мира. Оно и сейчас такое, и всегда было такое. Для меня это просто две параллельные прямые. <…> Все решения, которые они принимают, — я на них не влияю. Я понимаю, что ни выборы, ни какие-то другие моменты, они не могут это изменить.
Как отмечают Кропивницкий и Денисенко, с одной стороны, указание в словах респондентов на неизвестные объективные предпосылки снимает сам вопрос о субъекте решения: если у президента и правительства «не было выхода», то не было и выбора, как поступить. С другой стороны, выражения вроде «мне хочется верить» показывают, что опрошенные сомневаются, располагает ли президент РФ достаточной информацией для принятия решения, а также в самой его способности такое решение принимать, пишут авторы статьи.
В свою очередь, избиратели Буша, оправдывая войну в Ираке, не сомневались в его способности принимать решения и делать выбор в пользу одной из имеющихся альтернатив. Сторонники войны в России могут быть уверены, что вторжение оправданно, только интерпретируя ситуацию принятия решений российскими властями как безвыходную. Россияне, не занявшие четкой позиции, допускают, что у Путина был выбор, но, поскольку не могут на него повлиять, ведут себя так, как будто этот выбор можно объяснить.
Исследования социально-психологических механизмов «подразумеваемого оправдания» позволяют авторам «После» предположить, что апелляция к фактам не сможет изменить точку зрения россиян, которые одобряют войну «по инерции», поскольку они поддерживают Владимира Путина.
Склонность к «подразумеваемому оправданию» усиливается по мере повышения ставок, пишут Прасад и ее коллеги. Люди склонны оправдывать решения на основе оценки масштабов и серьезности его последствий. Когда ситуация обостряется и вызывает больше эмоций, то ситуационные эвристики становятся более убедительными.
По этой причине, предполагают Кропивницкий и Денисенко, эмоциональные образы, акцентирующие внимание на масштабах последствий войны — сообщения о количестве жертв, разрушениях и ущербе, — не переубедят «пассивных» сторонников российского вторжения.
Социологи считают, что поколебать такую позицию может демонстрация несостоятельности их интерпретации. Исследования общественного мнения о войнах США показывают, что ключевую роль в восприятии боевых действий играют «сигналы» представителей политической элиты, которые занимают ту или иную позицию по отношению к войне. Как отмечается в статье, такие «сигналы» формируют восприятие информации о событиях на фронтах, потерях и поражениях. Факты начнут играть роль только тогда, когда в дискурсе элит появляются разные позиции по поводу войны.
Кроме того, на позицию «пассивных» сторонников войны и то, признают ли они новую информацию, влияет их идентичность. Социологи со ссылкой на исследования пишут, что, если новая информация угрожает мировоззрению и идентичности человека, она либо отторгается, либо не убеждает.
«Желание верить в то, что у происходящего должна быть причина, заставляет их интерпретировать ситуацию, как если бы война была оправданной. Эти процессы тесно связаны с представлениями людей о самих себе и о том, как должны строиться их отношения с государством. <…> Для изменения своей позиции людям нужны не факты, а убедительный проект пересборки собственной идентичности», — говорится в статье.
