«Я, старший лейтенант Василец, в настоящее время являюсь военнослужащим ВС РФ. Хочу принять во внимание, что также являюсь человеком и гражданином», — так начинается написанный убористым аккуратным почерком рапорт об отказе от участия в СВО, ставший главным документом в уголовном деле против его автора. 27-летний старлей Василец, замполит роты, стал первым в России подозреваемым по новому пункту 2.1 статьи 332 УК (Неисполнение подчиненным приказа начальника, отданного в установленном порядке, в период военного положения, в военное время либо в условиях вооруженного конфликта или ведения боевых действий, а равно отказ от участия в военных или боевых действиях). Историю российского военного рассказала «Новая газета».
Раньше судить военнослужащего, отказавшегося выполнить приказ, могли, только если это повлекло тяжкие последствия. 24 сентября Уголовный кодекс был дополнен новеллой, которая позволяет сажать на срок до трех лет любого военного, который просто откажется стрелять.
Первый рапорт Дмитрия об отказе ехать в зону СВО был написан еще в августе, тогда за это полагалось увольнение.
Но уволиться из армии — дело непростое и долгое, документы могут месяцами ходить по инстанциям. А с начала частичной мобилизации выйти из строя и вовсе стало невозможно: срочные контракты в одночасье превратились в бессрочные. Процесс увольнения нашего героя был приостановлен, из списков личного состава части офицера не исключили. А вместо этого — сразу после появления новой статьи в УК — издали новый приказ о направлении Васильца в зону боевых действий. Да, уже при наличии письменного отказа. Пришлось составлять новый рапорт — 28 сентября. А уже 19 октября в отношении старлея возбудили уголовное дело.
Из постановления о возбуждении уголовного дела:
«Старший лейтенант Василец Д.В., будучи здоров и годен к прохождению военной службы, не имея медицинских ограничений для исполнения приказа, при наличии объективной возможности его исполнения, действуя умышленно, осознавая характер своих действий, отказался его исполнить, и тем самым отказавшись от участия в боевых действиях».
«Надо людям помочь найти смысл»
Дима — сирота. После смерти отца-милиционера поступил в суворовское училище, оттуда — дальше делать военную карьеру. Красный диплом военного института давал возможность выбрать распределение по своему желанию. Он выбрал Печенгу, поселок на Крайнем Севере, в Мурманской области. Тундра, ветер, гранит плюс полярная ночь полтора месяца в году. Сам родом из Дальнереченска, это в Приморье, — почти то же самое.
Гарнизонные поселки густо натыканы в приграничном Печенгском округе. В них царит запустение и нередко пьянство: других развлечений нет. Километров за 50 Норвегия, туда ежедневно едут мимо туристы, но местные — невыездные, как и вся российская армия. А денег за Полярным кругом получают значительно больше, чем в средней полосе. При этом вокруг жуткий быт, гнилые трубы ведомственных квартир. Тут и трезвенник сопьется. Если не найдет, ради чего жить. Замполит-идеалист принялся преобразовывать окружающий мир.
— Я понял, что и там можно и нужно делиться добром и помогать людям. Даже в малом: на Новый год с товарищем купили кучу открыток для женщин в части, которые нам стараются помогать и оформляют справки и документы, придумали слова поздравлений, подписали, вручили — хотели дать понять, что они делают хорошее, важное для нас дело. В нашем мире сейчас именно доброго отношения человеческого очень мало, но все начинается с нас. Не обязательно выезжать в Африку и спасать голодающих. Можно просто начать с тех людей, которые тебя окружают.
В бригаде по выходным многие выпивали, всякое было. Я подумал: надо людям помочь найти смысл в повседневной жизни. Помочь понять, что каждый может изменить мир к лучшему.
Узнал, что в поселке живет бедная одинокая женщина с двумя дочерьми. Обзвонил знакомых офицеров, контрактников — человек 50. Предложил скинуться и купить ей мебель в дом, которая семье не по карману. Не просил, а просто предлагал сброситься хоть по рублю, по 10 рублей — главное, вместе. А я за каждый рубль отчитаюсь. И у нас получилось, какая-то магия пошла, потому что все наши поступки, слова, мысли влияют на окружающих, мы сеем семена вокруг себя, и они всходят. Собрали деньги, купили все нужное, на трех машинах привезли. У ребят глаза светились, и лица были счастливые. Улыбались, обнимали меня.
Нам паек выдают, там же много продуктов, одному столько не надо. И мы с другом ездили в Заполярный (соседний город в Печенгском округе. — Ред.) и там отдавали нуждающимся. Дело не в крупах этих, а просто важен сам процесс: ты живешь, ты человек, ты можешь сделать что-то для других. Это создает радость в сердце.
В выходные ездил в Мурманск книги покупать. Собрал маленькую библиотеку. Командир роты сначала посмеивался, а потом говорит как-то: «Принеси и мне книжечку».
«Копится темнота внутри»
Считается, что, надев погоны, человек теряет право выбора: жизнь по уставу, по команде, да и вообще вся она, эта жизнь, принадлежит государству без остатка. Я не знаю, всегда ли выбор Дмитрия бывал осознанным. Но этой осенью он выбор точно сделал сам.
— Я принимал участие в специальной военной операции с февраля по июль. Только в июле удалось уехать в отпуск на две недели. Уезжая, понимал, что жизнь уже не будет такой, как прежде. Эмоционально и физически перегорел, думал: хоть бы снаряд прилетел, и все бы закончилось, уехал бы оттуда «двухсотым» или «трехсотым».
— Я же военный человек, — приказ был. Думаю, многие считали, что будет, как в Крыму, — мирным путем. Сначала было ощущение нереального, что ты в компьютерной игре или фильме. Спали по два-три часа в сутки, нас обстреливали. Бросить все и уйти я не мог — там оставались мои товарищи. Но, конечно, я понимаю: что с нашей стороны, что с той гибнут люди. Если б у меня был другой характер, я бы, может быть, думал: ничего страшного, боевые действия же. А я так не могу, все оставалось внутри меня. Где-то три месяца есть страх, ты переживаешь. А потом копится темнота внутри.
Дима настаивает, что ни разу не стрелял в живого человека — за все пять месяцев. Служил при штабе, под обстрелами бывал часто, но не в бою. О первых днях СВО рассказывает примерно как и все: поехали «на учения».
На месте не сразу поняли, что происходит. Сначала был шок, потом появились сомнения.
— Я считаю, что я патриот, я люблю свою страну, я здесь родился, вырос. Я, получается, и за границей-то впервые оказался как раз на Украине — в феврале. У нас в России столько прекрасных людей, такая огромная история! Эти боевые действия стали для меня шоком. Начались внутри вопросы: почему так? В мае погибли два моих близких друга, офицеры. Я тогда себе сказал, что обязательно должен буду навестить их родных и оказать им любую поддержку. Мы дружили с самого начала службы, четыре года.
Дима больше не стесняется слез. Многие за этот год отвыкли плакать, а он научился. Это освобождает. Плачет — значит, живой, не сгоревший.
Там, в командировке, увидев имена Максима и Алдара в списках погибших, Дима еще прятал слезы. Сейчас уже нет.
Максим Беланчик и Алдар Соктоев погибли в один день, хотя при разных обстоятельствах. С Максимом Василец делил комнату в общаге, потом служебную однушку. Они еще кошку завели и, как говорит Дима, «стали ей как два папы». Алдар в этом году собирался жениться, Василец хорошо знал его невесту… Только вместо свадьбы оказался на поминках. Говорит, испытал те же чувства, что после смерти отца. Надломился.
— Я больше не думал о себе, не было страха при обстрелах. И понимал, что уйти не могу. Извините, я офицер. После трех месяцев надеялся, что меня сменят. Но пошел четвертый месяц, пятый. Я потерял веру в то, что вернусь. Жизнь в такие моменты теряет ценность. Я просто перестал надевать бронежилет.
Замполит меня потом спрашивал: неужели после гибели товарищей у тебя нет ярости? Я ему говорю: да, была, я не отрицаю. Находясь там, ты испытываешь гнев к врагу, к самому себе, ко всему вокруг. Где-то и сомнения в себе, конечно, есть. Вот я шел по улице, из дома бабушка выходит, кричит, плачет. А ты же военный человек, ты же, наоборот, должен был ей помогать… Внутри меня борьба была.
То, что описывает Дима, напоминает не только образы Ремарка, тиражи которого вновь раскупают ровесники его героев, но и признаки посттравматического стрессового расстройства.
По приказу министра обороны после 30 суток в зоне боевых действий военнослужащего положено отправлять на медкомиссию и, при необходимости, на реабилитацию. Но Василец даже простой отпуск после пяти месяцев выбил с боем — на 15 дней. И никакой медкомиссии. Так что к пассажу про «здоров и годен» в уголовном деле есть вопросы.
Из опроса свидетеля Т.:
«После командировки <Василец> стал совсем другим. Командировка очень отразилась на нем и на его мировоззрении, моральном и психическом состоянии. Не сказать, что он полностью расклеился, но его морально подавили эти 5 месяцев. О командировке разговаривали мало, чтоб „не бередить память“. Васильцу было трудно об этом говорить. Говорил, что, когда он понял, что исчерпал свой предел и что у него может быть нервный срыв, добился отпуска».
Позже Василец подавал иск к командованию, требуя признать незаконным приказ о повторной командировке в зону боевых действий без направления на медицинское обследование. И дело не только в психологическом здоровье — после командировки его, например, экстренно прооперировали. Но дело против командира он все равно проиграл.
«Красная линия, которую я не могу переступить»
Дмитрий все четыре года в армии служил честно и без нареканий, был представлен к медали. Сослуживцы говорят: крайне исполнительный, любой приказ выполнял без промедления, бросая свои дела. Так что история, изменившая его жизнь, стала первой, когда, выслушав приказ, Дмитрий ответил «Нет».
Сначала, добившись короткого отпуска, в Петербурге Василец встретился с вдовой Максима. С ней полетел в Улан-Удэ и Читу, к родителям погибших друзей и на могилы товарищей.
— Там, в Бурятии, родители погибшего друга мне подарили буддистские четки. Там я взглянул на буддизм по-новому. Я вообще интересовался им и раньше. Отец, когда был жив, учил меня, что надо делать добро, людям помогать. Он реально для меня был образцом для подражания. У нас был свой дом, огород, животные. Помню, с друзьями бегаю, а он, например, привезет много арбузов с рынка и говорит: «Зови друзей!» — и всех угощает. Он очень многое мне дал, огромное ему спасибо. Когда он умер, мне было 13, а мать погибла, когда мне было три года, я ее помню лишь по фотографиям, отец мне заменил ее. После его смерти мир черно-белым стал, ничего не хотелось. Психологическая помощь у нас сами знаете какая. Крещен я был, но православие меня не цепляло. Стал читать книжки — и погружаться в философию буддизма. Она учит нас быть спокойными, что мы не должны ненавидеть других людей и должны жить здесь и сейчас. А мы по большей части думаем то о прошлом, то о будущем — и поэтому теряем тонкую линию настоящего и не радуемся жизни.
Я понял, что нет смысла убивать людей, это не поможет, а лишь приумножит страдания, разрушения, только усугубит ситуацию. Надо бороться не с врагом, а с гневом внутри себя.
Я принял осознанное решение, основываясь на своих принципах и философии буддизма. Я говорю сам себе: «Ты один в ответе за свою душу». (…)
Я сел и написал объяснение, что являюсь не только военнослужащим, но и человеком. Потому что, в первую очередь, мы люди. И есть мои права как человека, и государство должно их защищать. Я написал, что я не вижу смысла в повторном отказе от командировки, так как уже отказался ранее, в августе. После этого пару дней прошло, и меня вызвали в прокуратуру, начали проверку на предмет уголовной статьи. Я знаю, что посадят. У меня был выбор, и я его сделал.
Дмитрий держится очень спокойно. Смиренно. Говорит, что в тюрьме будет читать книги. Что в этом мире он остался один, и поэтому приговор, который могут ему вынести, не причинит никому страданий.
На очной ставке с комбригом держался так, что тот и шуметь бросил, махнул рукой. Страха, сковавшего целую страну, в этом негромком мальчике нет совсем.
— Если посмотреть на жизнь, она окружена чудесами. Когда разберешься в себе, все начинает меняться, и люди вокруг тоже. В одной книге написано про тысячу невидимых рук, которые помогут тебе, если ты выберешь путь искренности. И я заметил: когда сам настраиваешься на позитивное, понимаешь, что вокруг больше добрых душой людей, хороших людей. Я считаю, что, несмотря на все происходящее, мы должны говорить о том, как сохранять любовь в своем сердце, как сохранять сострадание по отношению к другим людям. Конечно, это сложно, даже кто-то может думать, что это невозможно после того, что там произошло и происходит до сих пор. (…) И мы должны помнить, что, находясь на земле, мы все являемся частью этого мира. Мы взаимозависимы друг от друга.
Нам необходимо больше помогать друг другу и беречь в такие сложные времена. Я осознал, что свет есть в каждом человеке, и я не могу себе позволить забрать жизнь другого человека, это грань, красная линия, которую я не могу переступить.
Лучше сесть в тюрьму, чем предать себя, чем переступить через человечность. Я не смогу потом сказать сам себе: «Мне приказывали поступать так», — это не будет оправданием. Моя душа в моих руках.
