Украинский фронтовик с позывным Батя 15 февраля, в годовщину вывода советских войск из Афганистана, поднял три рюмки за погибших там сослуживцев. Это единственный оставшийся «ритуал» ветерана. Уже десять лет он не считает себя героем той войны. И если заходит разговор, спорит с другими афганцами, которые все еще верят, что «исполняли свой долг». Бате скоро 58, он прошел Донбасс и встал на защиту Украины, когда 24 февраля началось полномасштабное вторжение России. Он вспоминает, что тогда в его страну шли в основном молодые ребята, каким был он сам, когда согласился на службу в чужой стране за тысячи километров от дома. Мы спросили у украинца, было ли тогда «все по-другому» и понимает ли он сейчас тех, кто пришел «спасать» его страну. Здесь — ответы человека, который спустя десятилетия увидел себя со стороны.
Слова собеседника переведены с украинского языка. Мы не указываем его настоящее имя в целях безопасности, данные есть в редакции.
Афганистан. «Мы не задумывались, а замполиты работали, под руки гавкали: “Видите, какие басмачи!”»
Вечером 15 февраля 2023 года Батя со своими бойцами находился где-то на ротации в Харьковской области, куда приехал с Луганщины. Война ему привычна с молодости. Когда в Афганистане она шла уже несколько лет, Батя был срочником в армии. Тогда ему казалось очень почетным послужить там. И когда в 1986-м комиссар в военкомате предложил отправиться в Афган, парень согласился: «А как отказать?» В октябре призвался — через полгода поехал.
— Мне шел 20-й год. Знаете, мы молодые были, дурноватые. Романтика. Нас подготавливали в школе сержантов, были занятия, где рассказывали все про Афганистан, — вспоминает собеседник. — Некоторые говорили, что надо выбивать басмачей оттуда, потому что они не давали хорошо жить простому люду («басмачами» в СССР называли повстанцев национально-освободительных движений народов Центральной Азии, которые боролись с властью Российской империи, а позже — с большевиками. — Прим. ред.). Дурили установкой: «Советский народ живет хорошо, и афганский хочет так же. А вы, парни, должны помочь, чтобы у них тоже настало счастливое будущее!» Замполиты работали хорошо. Да и еще в школе, помню, когда советская армия вошла в Афганистан, рассказывали, что она помогает местному народу, налаживает жизнь. По телевизору показывали, как наши солдаты сажают деревья, строят дома.
Вы же знаете, как работает советская пропаганда. С детства ты должен был быть самым лучшим. Начинаешь октябренком, потом, если хорошо учишься, — уже пионер. На площади возле памятника Ленину галстук вяжут, ты такой гордый! После сдаешь тесты и становишься комсомольцем, дальше — коммунист. Эта пропаганда идет, идет, тебе в голову все это вбивается. Так же, как сейчас россиянам, что в Украине есть фашизм, как они сейчас «освобождают» нас от всего хорошего.
Батя признается: когда сам был молодым и зеленым, «не сильно задумывался», почему советских солдат вообще отправляют в Афганистан и почему он тоже должен туда ехать. Говорит, голову забивали «интернациональным долгом». А если от вернувшихся солдат доходило что-то страшное о службе там, думал, что те пугают специально. То, что деревья сажать все-таки не придется и что там — настоящая война, украинец понял только в первом бою.
— Нас старшие сослуживцы подготавливали: учили правильно прятаться, прикрывать друг дружку. Но когда стали пули над головой летать, гранаты взрываться, когда я увидел первых раненых из нашей группы, тогда уже начало доходить, куда мы попали, — продолжает собеседник. — Афганистан есть равнинный, есть сопковый, а сопки потом уходят в горы. Я был в десантно-штурмовой группе. Мы контролировали Куфабское ущелье, охотились за караванами, поставлявшими из Пакистана оружие (в основном стрелковое, иногда — американские минометы), которым вооружали солдат революции. Например, выходит караван — иногда это 100−150 верблюдов. На каждых двух — по вооруженному погонщику, то есть человек 70. Шли через пустыню, а когда доходили до сопок, там их ждали охранники с мулами и ослами, на них все перегружали и расходились по горам.
На караваны побольше мы наводили вертолеты, а маленькие (например, десять мулов, один погонщик и семь охранников) сами «принимали». Но вы же понимаете, что никто караван просто так не отдаст? Поэтому и убивать приходилось. Они же тоже стреляют, и тут если не ты его — он тебя. Когда они шли по тропе, у них один охранник был с пулеметом, вот его заваливал снайпер, а мы работали по автоматчикам. По животным старались не стрелять. Да и погонщика могли не трогать: он же просто вел этот караван. И потом, если пара ишаков или мулов сохранялась, мы могли этого погонщика использовать, чтобы передать оружие афганской власти или полиции.
Мы выполняли свои задачи. Понимали: чем меньше оружия пойдет бандформированиям (речь о вооруженных формированиях оппозиции Афганистана. — Прим. ред.), тем больше наших солдат выживет. Ну и еще хорошо наши замполиты работали: «Это враги трудового народа Афганистана». Такая была философия, — объясняет Батя.
Он рассказывает, что советская армия на равнинах, где для нее воевать было привычно, столкновения с местными выигрывала, в сопках — «тоже немного». А вот в горной местности побеждать не удавалось — это была полностью территория афганцев.
— На равнине банда могла доходить и до двух тысяч человек, но мы были мобильными. У нас было много тяжелого оружия: танки, артиллерия, самолеты, вертолеты. А им американцы давали легкие походные артиллерийские установки, противотанковые гранатометы, но крупнокалиберного у местных против нас не было ничего. Поэтому афганцы на стычки лоб в лоб не шли — они бы проиграли. Поэтому на равнинах мы их банды давили хорошо.
А в горах проигрывали мы. Там обычно их пряталось до 200 человек, у них там туннели, они хорошо знали свою землю, знали, куда идти. Бывало, налетят на нас, сделают атаку, а потом уходят. Когда шли наши караваны, например, с автомобилем, танком, они делали засады и так с нами боролись. Уничтожали в логистике: когда мы везли артиллерию, горючее, провизию, боеприпасы к своим подразделениям, они по нам лупили, и в засадах, диверсиях, конечно, побеждали. Война у них была пар-ти-зан-ская.
Но тогда все было не так, как сейчас. У нас были стычки минут по 15−20, а у ребят самый долгий бой, что я знаю, длился восемь часов. Мы старались, если силы неравные и у противника большинство, отойти и сберечь личный состав: не за что было класть своих парней.
Афганские мужчины как могли давали отпор чужакам — воевали против советских солдат жестоко, говорит ветеран. Если захватывали пленного, судьба его могла сложиться по-разному.
— Кого-то заставляли принять исламскую веру, кто-то там женился. Но большинство обменивали, выкупали за деньги. А бывало, глотки перерезали — афганцы могли голову пленного нашего на пику надеть. Так пугали. Такая американская психология — морально давить на советских солдат. Тогда у меня это вызывало агрессию. Думал, что враг жесток, издевается над пленными, и хотелось их убить за это. А замполиты работали, под руки гавкали: «Видите, какие басмачи!» И мы не задумывались, почему они так поступали. В советской армии было так: вы должны воевать, а не думать — думает за вас командование. Но теперь я их, афганцев, понимаю.
С местными жителями Батя и его сослуживцы старались не пересекаться: такой был приказ. За два года службы ему всего несколько раз доводилось с ними контактировать. Но мужчина точно знает сейчас и понимал уже тогда, что тот самый «трудовой афганский народ» был советским солдатам не рад.
— Местные мирные нас сдавали. Бывало, мы ночью шли, а у них были масляные лампы, и они их то заслоняли, то открывали — подавали своим знаки, что вышла группа. Нас там ненавидели от мала до велика, нечего скрывать. Народ афганский нас не любил. Нам опять же замполиты сказали, что в тех местах, где мы стоим, большинство — жены бандитов, и они, конечно, будут защищать своих мужей, чтобы мы меньше их убивали, будут подавать сигналы, к нам враждебно относиться. Предупреждали, что никогда нельзя брать от них еду, воду: могут отравить. Что будут использовать против нас даже детей. Ну, а дети бегали, где мы дислоцировались, просили то конфет, то печенья, но этим выведывали, что у нас из оружия стоит. Поэтому была команда не подпускать и детей вообще, с местными в контакт не вступать — иначе будешь наказан, посадят на гауптвахту.
Почему к нам такое отношение, раз мы пришли помогать, мы не обсуждали. Нам же с детства внушали, что Советский Союз — самый лучший, что у нас самая хорошая техника, самая сильная армия, у нас космонавт! И Афганистан этого хочет добиться — вот такая была дурная пропаганда коммунистов, и в России сейчас такая же ситуация… У нас тогда головы были забиты этой ерундой, и никто не задумывался. А кто задумывался — старался в Афганистан и в армию не попасть любыми путями.
Точных данных, сколько в Афганистане погибло мирного населения и бойцов вооруженной оппозиции, нет, но местный народ понес большие потери. По разным оценкам, от 670 тысяч до 2 миллионов человек в целом. Батя говорит, что задачи убивать врага его подразделению не ставили — говорили, если есть возможность, лучше избежать столкновения. Такие большие потери он объясняет так:
— Когда разрабатывались военные операции, были города и кишлаки (небольшие поселения в Афганистане. — Прим. ред.) под контролем бандформирований. Мы старались захватить эти места, например Кандагар, Файзабад. И когда наступали, понятное дело, выбивали их оттуда. Даже если формирования стояли за населенным пунктом, под нашим напором они отступали и заходили в него, там уже шли уличные бои. Наши и артиллерией наносили удар, и вертолетами зажигательные бомбы скидывали, особенно в горных кишлаках. Конечно, кишлак полностью сгорал, страдали и города, наши уничтожали целые жилые кварталы, погибали и местные.
Но нужно найти в себе силы признать, что это тогда были не «они», а «мы». Многие ветераны-афганцы не могут это сделать. К этому надо прийти. А Россия и теперь так поступает, ничего у них не поменялось в тактике ведения войны. Им по барабану, куда снаряд попадет: в поле, где мы окопались, или в жилой дом. А перед миром оправдываются, что уничтожают города, потому что выбивают из домов бандеровцев.
Батя говорит, что видеть гробы со своими сослуживцами было страшно. Особенно в последние месяцы перед демобилизацией — «боялись, чтобы не убили». Когда служба заканчивалась, он еще хотел остаться воевать и собирался пойти в школу прапорщиков. Командование было радо: парень за два года хорошо узнал местные провинции и мог вести группу без офицеров. Но когда его друзья стали увольняться и уезжать, Батя передумал и написал рапорт на отказ. Теперь считает, что решение все-таки было правильным, а в конце 1987-го, когда вернулся домой, гордился собой и сослуживцами.
— Пропаганда делала вечера мужества, на первых порах нас чуть ли не на руках носили, пока все не стало забываться. Родители наши нами гордились, потому что были коммунистами — слышали: «Наши воины помогают наладить лучшую жизнь в Афганистане!» И верили этому, — говорит украинец. — Боевые потери мало показывали, но потихоньку, знаете, в города приходили цинковые гробы. Об этом особо не говорили. Помню, когда первый такой гроб в наш город пришел (я из Новоукраинки Кировоградской области), его в Доме культуры ставили, все ходили, смотрели. А когда уже массово пошли — тихонько хоронили, и все. В моем райцентре погибло 9 человек, вроде для 50-тысячного города и немного. Поэтому, что наши солдаты вообще там делали, люди как-то не думали. Замполиты и тут не спали — всем говорили, что солдаты выполнили свой долг, они герои. В военкомате висели их портреты. Это потом уже бывало: «Мы вас туда не посылали». Парни не могли добиться хорошей реабилитации, льготы для ветеранов были на бумагах и никогда не выполнялись.
Майдан и Донбасс. «Меня не посадят, если я скажу, что президент — дурак»
Сейчас Бате 57 лет, его дети уже старше, чем был он, когда воевал в Афганистане. После возвращения мужчина 30 лет проработал тренером местного военно-патриотического клуба «Отвага». С детьми он занимался, пока в Киеве не начался Майдан.
— Я попал туда в октябре, как раз меня позвали мои воспитанники на концерт (перед протестующими периодически выступали украинские артисты. — Прим. ред.). Когда он закончился, пошел штурм митингующих, начали бить наших детей, студентов, и мы тогда скрылись в соборе. Я тоже получил пару ударов дубинкой, немножко отлежался, и 4 декабря 2013 года мы с афганцами установили на Майдане палатку.
Вообще мы, центральная Украина, — ближе к Европе. Много наших ездило туда работать, они видели, как живут люди там, привозили эти знания в страну. Знаете, нам бог все дал: земли замечательные, природу, полезные ископаемые, людей трудолюбивых — но власть не дал. Замахало (надоело. — Прим. ред.), когда она обещает, а ничего не делает. Всем эта постсоветчина надоела. Много людей хотело что-то изменить в государстве.
У нас же были и до этого попытки — «Майдан на граните» (массовые акции протеста студенческой молодежи в 1990 году, протестующие смогли добиться исполнения ряда своих требований и отставки главы Совмина УССР. — Прим. ред.), «Геть Кучму» (протесты в стране в 2000–2001 годах, направленные на отставку президента Леонида Кучмы. — Прим. ред.), «Оранжевая революция» (протесты во время выборов 2004 года, в которых участвовали Виктор Янукович и Виктор Ющенко. — Прим. ред.). Все это меняло Украину. Мы далеко шагнули в демократии: у нас свободное мнение, меня не посадят, если я скажу, что президент — дурак.
Батя объясняет, что продолжал стоять с другими украинцами в центре Киева, потому что хотел, чтобы все были равны перед законом, «не было свата-брата». Сразу после Майдана мужчина пошел добровольцем на Донбасс, где разгорался конфликт.
— Знаете, в своей хате мы разберемся сами. Почему какое-то государство должно говорить: «Тут мети — тут не мети, неправильно полы моешь, не так то-то делаешь. Давай мы будем тебе показывать, потому что мы старше»? Я как хозяин хочу сам навести порядок, и не надо мне указывать, как это делать. Они даже своей истории не знают: до сих пор думают, что Москва была раньше Киева, — объясняет Батя свое решение снова брать оружие в руки. — Поэтому когда в марте 2014-го началась аннексия Крыма, мы с афганцами просились туда (нас было 300 человек), но нас не пустили. И 8 мая мы все пошли в АТО, в Луганскую область, там уже начались движи сепаратистов. Мы понимали: что сделали с Крымом, хотят сделать и там. Так зародился штурмовой батальон «Айдар», я был замкомандира. За 2014 год мы освободили 14 населенных пунктов, последняя операция — город Счастье. До Луганска нам оставалось дойти 14 км, была дана команда назад, и, я считаю, это было предательство президента Порошенко, мы бы взяли Луганск, но это такое…
— Сильно активные бои шли до 15 сентября, а 20-го Россия ввела войска (сообщения, что на востоке Украины вместе с сепаратистами воюет в том числе регулярная армия РФ, появлялись в этот период, российские власти это отрицали. — Прим. ред.), и мы начали отступать, — отмечает Батя. — После 2015 года таких боевых действий уже не было — то там авиация взлетит, то там стреляют. Очаги были, но линия фронта особо не двигалась.
На Донбассе он прослужил до 2019 года, а потом уволился из армии.
Полномасштабная война. «Убивать приходилось. Но мне не жалко этих мальчиков»
Два года Батя жил мирной жизнью, работал в филиале «Киевгаза» в своем городе. А с начала полномасштабного вторжения снова воюет, хотя многие мужчины старше 50 говорят, что в таком возрасте бегать с бронежилетом уже тяжело. На это он лишь шутит: «Забыли, что я всю жизнь тренером работал?»
— Скажу как есть: в первые дни полномасштабного вторжения нас знакомые с хлопцами позвали в ГУР (Главное управление разведки Украины, — Прим. ред.), мы согласились и пошли. Россиян в Украину шло много, и у многих уже была парадная форма, — вспоминает мужчина. — Думаю, им сказали: до Крещатика пройдетесь и вернетесь назад, а они поверили. А знаете, почему их так настраивали? Думали, что мы увидим столько танков и испугаемся, но это была их ошибка. Россияне не ждали, что будет такое сопротивление от людей. Не оценили нас, не думали, что мы можем надавать по зубам. И нам повезло. В том числе с тем, что у них еще больше коррупции и что в целом в армии — расхлябанность. У них были карты 1960-х годов! Когда мы их захватывали, я смеялся: на месте, где у нас Бровары (город-спутник Киева, в 15 км от него. — Прим. ред.), у них была какая-то деревня в пять хат.
Сообщения о том, что у некоторых военных РФ с собой была парадная форма, выходили в украинских СМИ в начале марта. Об устаревших картах, датированных концом 1960-х — началом 1970-х, сообщали в СБУ летом 2022 года.
— Но и мы, знаете, сначала вообще не думали, что они будут воевать. На Киевщину кинули детей. На нас шли в основном молодые пацаны — многим было по 21−23 года, и это еще самые старшие, — добавляет украинец.
Эти молодые парни, которые наступали на Киевскую область, стали для него врагами. На них ему как разведчику приходилось передавать координаты для наведения артиллерийского огня и уничтожения:
— У нашей армии получилось разбомбить эти колонны и остановить наступление на Киев. У нас были стычки, россиян мы видели, потому что их разведчики тоже работали. Но разведка — это же не только глаза фронта. Мы проводили диверсии. Если видели малое число врага, вступали в бой и уничтожали его. Убивать приходилось. Но мне не жалко этих мальчиков. И тех, кто захотел сдаться в плен, никто не расстреливал! Нам нужен обменный фонд, а они — военнопленные, и мы не должны над ними издеваться. Хотя сейчас парни, которых мы берем в плен, рассказывают, что у них есть приказ украинцев убивать, даже если они поднимают руки. И они наших расстреливают. Вот такая Россия.
Когда мы освобождали Харьковщину, самое жуткое, что про оккупантов рассказывали жители, — это обстрелы жилых кварталов. Там людей во время оккупации «освободили» от наших товаров, электричества, тепла, бизнеса, дома — от всего, на что они копили всю жизнь. Когда мы входили в города и местные видели нашу форму, флаги — обнимали со слезами на глазах. Благодарили, падали на колени — мы поднимали их, потому что понимали, что они пережили: что там творили россияне, не отличалось от 1937-го года.
Но вы еще посмотрите на Изюм, Купянск, Лисичанск — что там Россия наделала. Рубежное, Соледар снесли с лица земли. Хотя там люди больше кричали «Путин, введи войска!». Некоторые на Донбассе и сейчас говорят: «Если бы украинцы сдались, такой разрухи не было бы». Ну, а как сдаться?!
Да, война сейчас страшная. Знаете, у России ничего не поменялось с 1941 года: сначала шквал огня, а потом людей посылают на мясо. Наши парни под Бахмутом каждый день лупят их сотнями. Как я посчитал, на шесть-семь их солдат гибнет один наш. Их уже погибло 135 тысяч. Наших тоже много. Не буду говорить сколько, но много.
23 февраля Генштаб ВСУ сообщал, что с момента полномасштабного вторжения на территории Украины погибли уже свыше 145 тысяч человек. Украина и Россия ежедневно публикуют сводки с данными о количестве убитых у противника, каждая из сторон старается показать высокие потери врага, но не называет данные по своим потерям. Поэтому точно сказать, сколько военнослужащих с двух сторон убито, невозможно.
Но мы знаем, за что воюем. А россияне за что? У них пропаганда сильно работала, что в Украине фашизм, и они поверили. Вы знаете, они по шею плавают в дерьме и хотят нас туда втянуть. Я не хочу. Мы плавали в дерьме в Советском Союзе, но выпрыгнули и хотим идти свободно, а они все равно пытаются нас туда затащить. Надо, если тяжело государству, найти в себе силу воли и идти уничтожать врага, который пришел на нашу землю и пытается указать, как надо жить.
«Мы тогда были захватчиками. Я пришел к этому где-то лет 10 назад»
Даже сейчас Батя говорит, что Афганистан был для него школой жизни. Многое, чему он научился сам, потом пришлось применять, чтобы защищать уже свою страну. Спустя почти 30 лет мужчина смотрит на ту войну и то, кем был на ней сам, по-другому и старается называть вещи своими именами:
— Знаете, я сейчас вижу, мы воюем против России, сколько всего она стянула на нашу территорию, и понимаю, что и мы тогда были захватчиками. Я пришел к этому где-то лет 10 назад. Тогда как раз пошло на спад прославление воинов Афганистана, и оно как-то сыграло на руку… Скажем, лучше меньше позора на себя брать и не хвастаться этим. Хорошо, что это уже начинает сглаживаться и забываться, потому что, повторюсь, мы были захватчиками. Понятно, что было стыдно, что мы были обдурены той пропагандой, коммунистической идеей. Даже как-то было обидно, что нас просто оболванили идеологией. Но тогда была другая теория жизни в СССР. Это уже когда Украина отделилась, стали задумываться, что мы там делали.
Батя держит связь с другими ветеранами-интернационалистами, но понимать друг друга стало сложнее: его нынешний взгляд на те события разделяют далеко не все. Кто-то даже за последний год, который Украина борется с напавшей Россией, не понял, что почти 35 лет назад поступал так же.
— Я бы не сказал, что всех сильно грызет совесть, — и до сих пор многие думают, что мы все правильно там делали, несли что-то хорошее для афганского народа, — рассуждает военный. — Мы спорим. Я говорю, что мы там были оккупантами, а они: «Как ты можешь?!» Рассказывают, что мы там образовательные учреждения строили… Да, строили, потому что хотели афганцев заманить тоже быть коммунистами. Кто-то говорит: «Мы отдавали часть своей жизни». Да, отдавали. Но так хотели не мы — так хотела советская власть. Так же теперь россияне за Путина пачками гибнут.
Я тогда я был молодой, у меня была затурканная голова, что мы должны «помочь афганцам лучше жить». Как сейчас россияне хотят нам «помочь». Сейчас я сравниваю афганский народ и наш и говорю на встречах: «Ребята, один в один, ничего не поменялось. Тогда мы нападали, а сейчас на нас нападают. Как вы называете тех, кто на нас напал?» Отвечают: «Захватчики». А мы кто были в Афганистане? Вызволители от чего? Некоторые только сейчас начинают понимать, когда видят, что творится.
А я говорю, как оно есть, потому что надо понять, что нас там не должно было быть. Я теперь понимаю этот народ — они воевали за свое государство, за свое будущее, хотели жить не под Советским Союзом, а самостоятельно. У них большая жажда к своей Родине — какая она ни есть, но они ее любят и за нее бьются. Сколько и какого у нас оружия ни было, но они боролись за свою землю, отдавали за это жизнь. Так же, как мы сейчас за свое государство. Я стал идентичным с народом Афганистана, — говорит украинец.
Молодые российские военные, которых запомнил Батя, защищая Киевскую область, были всего на несколько лет старше него, когда он поехал в Афганистан. Мужчина считает, что многие из них и тех, кто до сих пор идет воевать в Украину, так же обмануты пропагандой. Но понять ни 20-летних парней, ни мужчин старшего возраста не может.
— Ну нельзя сравнивать 1985 и 2022 годы. У нас не было ни интернета, ничего — закрытое государство, железный занавес! Нас тогда оболванили, и их сейчас оболванивают. Теперь век технологий, на все вопросы можно найти ответы. Друг мой, открой интернет и вбей, что такое фашист и что такое националист, подумай, есть в Украине фашизм или нет. Телефон тебе все подскажет, если ты сам такой дурной, — говорит на эмоциях наш собеседник. — С пленными говоришь: «Ты видишь тут фашистов, солдат-натовцев? — Нет. — А кого видишь? — Русскоговорящих. — Прекрасно! Вам же говорят, что в Украине невозможно общаться на русском, так почему на нем говорят парни в окопах?» И еще. Россиян сейчас меняют. Неужели они, когда возвращаются, не могут передать своим: «Парни, тут все не так»? А они снова идут на фронт воевать против нас. Так мне их не жалко!
Фраза «Я военный и выполняю приказ, это моя работа» для украинца, «выполнявшего задачи в Афганистане», тоже больше не аргумент. Он говорит, что было бы правильно сейчас просить прощения у афганского народа. Правда, сам не знает, сможет ли простить россиян, которые пришли на его землю:
— Понимаю, есть приказ. Только они забывают, что они захватчики, и для них дико, когда им говоришь, что они на самом деле оккупанты. Можно все сваливать на приказ, но знаете, в армии, если командир дает преступный приказ, солдат может его не выполнять.
Мы сейчас считаем, сколько погибло наших воинов, а еще не знаем, сколько погибло мирного населения. Сколько маленьких детей, стариков. Если бы сейчас Путин скомандовал, что все войска выходят до границ 1991 года, будут выплачивать репарации, — тогда что-то можно думать. Жизнь рассудит. Нужно, чтобы прошло время. А сейчас украинцы не простят.
День, когда в постсоветских странах празднуют вывод войск из Афганистана, Батя больше не отмечает. С 2014-го он перестал быть для него праздником и символом мужества, героического прошлого мужчин, которые были там.
— Мы только выпиваем три рюмки за погибших. Еще можем положить цветы к памятникам. Это тоже ради парней, которые там погибли. И все, — коротко отвечает военный.
Кажется, весь он теперь сосредоточен на том, как скорее победить в войне. Афганская длилась десять лет, конфликт между Россией и Украиной уже подбирается к такой же дате. Как он будет развиваться дальше и когда закончится… У повоевавшего трижды за 57 лет мужчины свои прогнозы.
— У нас человеческого ресурса и морального духа хватит — только бы дали побольше техники. Знаете, Европа сначала нас похоронила, как ни странно, ждала, что нас «захватят за три дня», — считает Батя. — Но потом опомнилась, и теперь нас поддерживают 54 страны. Мы растем в глазах европейского общества, показываем, что мы умные, нормальные люди и нам можно верить, что мы наведем в своей стране порядок. Но танки пустить — это прекрасно, а вот если бы нам дали еще поддержку с воздуха: дальнобойные снаряды и ракеты, самолеты… Если нам дадут больше оружия, мы бы до конца 2023 года справились. А так все может перекинуться на 2024-й.
Но даже если нас партнеры подведут и россияне будут побеждать, они получат сильное сопротивление. Потому что Украина хочет жить свободно, самостоятельно и обязательно единым государством. В Афгане большинство воевавших против нас были мужики за 50 — с опытом, как мы сейчас. Хотя нас молодежь называет старперами. Но ничего, старперы, а помогаем! (смеется) В армию после 60 лет не берут, а партизанить — можно. Есть дядьки хорошие, что попросятся и в 70, и даже старше. Будем партизанить, как когда-то афганцы. Мы пойдем в леса, у нас хватит местности, зеленых посадок, чтобы наносить удары. На своей земле я знаю каждое дерево, которое меня спрячет и сохранит. Мы будем воевать до последнего украинца.
Читайте также
