В начале сентября ВСУ освободили Изюм. Специально для проекта «Життя Війни» журналисты побеседовали с жителями города и узнали, как они пережили русскую оккупацию. Украинское издание «Ґрати» публикует рассказы изюмцев, которые впоследствии смогут стать свидетельствами военных преступлений россиян.
Лесное кладбище на улице Шекспира в Изюме — свидетельство военных преступлениях российской армии. Во время эксгумации здесь обнаружили 440 тел гражданских и военных, большинство — со следами пыток.
Россияне пытались использовать Изюм в качестве плацдарма для наступления на север Донецкой области. Поэтому еще в конце февраля город подвергся массированным обстрелам. С начала марта наносили интенсивные авиаудары, а 1 апреля российские военные захватили город.
«Лиц не было… Поэтому похоронили как не опознанных»
Жихаревы: Александр и Наталья, 71-летняя мать Натальи Жихаревой и Мария — 13 лет. Сталпаковы: Елена и Дмитрий, дети — пятилетняя Олеся и восьмилетняя Александра.
Это — семья, которой не стало в одно мгновение. Они жили в доме по улице Первомайской, в подвале которого пытались укрыться от авиабомбардировок. Из всей семьи в живых осталась только мать Александра Жихарева — Галина. Она жила в другом доме, Александр звал ее в подвал к себе, но она отказалась, потому что далеко было идти.
«Сын в последний раз звонил мне 6 марта, сказал, что в подвале тепло, много еды и приглашал к себе. Потом связи не было, 11 марта мне сказали, что в Сашин дом попала бомба. Я сразу побежала к дому, а там только камни… Завалы не разбирали, потому что бомбили. Я еще несколько дней приходила и все ждала, когда начнут раскапывать. А разбирать завалы начали почти через месяц, в первых числах апреля, когда россияне уже оккупировали город и бомбардировка прекратилась».
В подвале дома от авиаударов пытались спастись 47 человек. Никто из них не выжил. Очевидцы сообщали, что слышали стоны, но помочь не могли из-за постоянных обстрелов. Позже завалы дома разбирали изюмские спасатели и местные работники ритуальных контор. Галина ежедневно приходила, чтобы увидеть и опознать тела своих родных.
«Я приходила в 8 утра и уходила в три дня, когда спасатели заканчивали свою работу. Я помогала опознавать людей по их приметам, потому что знала всех в Сашином подъезде. Поддерживала людей, искавших своих. Двум пожарным стало плохо, так что я дала им сердечные капли. Я держалась, потому что должна была своих найти. 47 трупов откопали. Семь похоронили не опознанных. Еще семеро пропали без вести — документы были при них, а тела не нашли. Видимо, бомба испепелила… Своих узнала только шестерых. Не нашла невестку Наташу и 13-летнюю внучку Машу. Лиц не было. Все черные, обгоревшие, даже по одежде нельзя узнать. Поэтому похоронили как не опознанных. Старшую внучку и ее мужа я узнала по татуировкам. Только у одного моего сына уцелела голова. Его взрывной волной отбросило под трубу — спасатели эту трубу распилили. А последней достали сваху — маму невестки, она была с документами, но без лица. Но я ее хорошо знаю, дети прожили 31 год вместе».
Фотографий родных у Галины почти не осталось — все было в телефонах, а телефоны не нашли. Уцелел только телефон старшей внучки, но он закодирован и разблокировать его она не может.
«Мне 73. Я впервые в жизни почувствовал, что такое ничего не есть»
73-летний Леонид Щибря — известный в Изюме общественный деятель и художник. Еще в 2014 году он снимал воинов АТО и не скрывал своего отношения к России. Во время оккупации российские военные дважды приходили с обысками в его дом, а 1 сентября забрали в плен, обвинив в корректировке огня ВСУ. Россияне морили его голодом, избивали и требовали денег.
До оккупации Изюма они с женой несколько ночей спали в машине в лесу. Когда в лес заехали российские танки, решили возвращаться домой. Но вскоре к ним домой пришли с обыском.
«Вошли в дом. Один автомат наставил на меня, другой начал проводить обыск. Забрали мои документы, книги, награды, медали, во дворе забрали две машины — Рено и Жигули. Я думал дельтаплан заберут, я с 1975 года занимаюсь дельтапланеризмом. Но они не знали, что с ним делать и оставили».
Леонид рассказывает, что во время обыска его избивали, требовали деньги, потому что он с сыном занимается бизнесом — торгует запчастями.
«Все, что зарабатывали, мы вкладывали в бизнес, платили налоги. У моей жены никаких драгоценностей не было и даже уши не проколоты для сережек. Потом они начали к какому-то политическому движению меня притягивать, а я этого названия не слышал никогда и сейчас не вспомню. Им легче было меня грабить, если сделать виновным в чем-то».
Тогда его не стали задерживать. Во время обстрела Изюма Леонид, и его жена получили ранения.
«Я сеял редьку на огороде и рядом ударил снаряд. В больницу дошел пешком. Меня там спас врач Юрий Кузнецов, единственный, кто остался помогать людям в подвале больницы. Когда ходил на перевязки, видел, как на моей машине ездят оккупанты, а я иду, едва ноги тащу».
Жену Леонида — Татьяну — ранило, когда она шла в гости к подруге. Взорвался снаряд, ее завалило обрушившимся кирпичом. У нее был перелом руки, ключицы и ребер. Рука после ранения срослась неправильно.
После очередного обыска Леонида увезли.
«На допросе я спросил их: что вы от меня хотите? Мне 73 года, сколько мне осталось жить? Хотите играть в войну — играйте сами. Меня бросили в подвал, где уже восемь дней сидел отрядник Сергей Костомаров. Ему все восемь дней не давали есть и меня не кормили. Потом пошли снова допросы, а я говорю: дадите хлеба — буду говорить. На четвертый день дали. Я за четыре дня похудел на 5 кг. Впервые в жизни почувствовал, что такое — ничего не есть».
«Меня выбросили на трассе умирать»
53-летний Александр Глушко в 2018—2020 годах служил в АТО водителем во взводе снабжения. И поэтому заинтересовал российских военных в первую очередь. Россияне пришли к Александру домой, нашли военную форму и документы, надели мешок на голову, увезли и посадили в подвал. Через пять дней ему удалось бежать, но его снова схватили.
«Пять дней я просидел со связанными руками и ногами. Нашел камень и перетер веревку на руках. Когда вылез из подвала, увидел, что я во дворе районной больницы. Когда вышел с территории, наткнулся на пост оккупантов, они меня вернули и посадили в каземат. Били по пятам так, что до сих пор ходить не могу. Издевались так, что я ходить не мог. Когда увидели, что я почти не жилец, вытащили из подвала и выкинули на трассе в кустах умирать».
Стоны Александра в кустах услышала местная женщина, она позвала соседей на помощь. Через десять дней пришлось обратиться в больницу — его состояние ухудшалось. В больнице Александра записали под чужим именем и полтора месяца травматолог Юрий Кузнецов лечил его в подвале, однако россияне узнали, что он выжил, и пришли за ним снова.
«Меня держали в изоляторе временного содержания в полиции. Там постоянно менялись заключенные и над всеми издевались. Меня пытали током — на пальцы цепляли клеммы и нажимали на кнопку, били железной каской по голове. Я до сих пор не чувствую кожу на голове в тех местах, ноги отбиты, ступни гудят… Один из палачей с чеченским акцентом прыгал по мне и сломал два ребра».
Александр вспоминает, что вместе с ним в камере сидел врач-нарколог из железнодорожной больницы Андрей и местный предприниматель Михаил Чендей — россияне подозревали его в корректировке огня ВСУ.
Мужчина вспоминает, что военные, которые их пытали, были одеты в российскую военную форму. Они сломали руку Чендею в двух местах и тот потерял сознание. На четвертые сутки к нему вошел российский военный фельдшер, из картона сделал что-то вроде шины и примотал бинтом. Чендею становилось хуже, и его отправили в больницу. Но через несколько дней вернули обратно в подвал.
«Помечал дни на стене»
«Смотри, на стене моя фамилия. Я написал на всякий случай, чтобы, если расстреляют, знали, что я здесь сидел. Вот они мои дни: раз, два, три, четыре… тридцать один».
Александр Терещенко — председатель изюмской организации партии «Свобода», помощник народного депутата и депутат местного совета. 31 день он просидел в тюрьме, обустроенной россиянами. Пытали — каждый день.
«Привязывали за руки, как на дыбе, и поочередно били по кабелю, а затем били током. Кормили дважды в день, давали российские щи, которые им привозили в стеклянных банках. Так они нам водой их разбавляли, уху выпиваешь, а там две ложки капусты. Я был 90 кг, а отсюда вышел — 70…».
Российские военные пришли к Александру домой 31 июля, залезли через забор. Сразу начали бить по голове и потребовали партийные документы «Свободы». Его обвинили в корректировке огня ВСУ и пригрозили, что живым он из тюрьмы не выйдет.
«В подвале работали ФСБшники. Они там на людей давили так, что те давали подписку о сотрудничестве, сдавали соседей… Это был постоянный конвейер, все время привозили новых людей и пытали их. В соседней камере сидела женщина лет 50-ти. Ее обвинили в том, что она снайперша, потому что увидели мозоли на пальцах. Когда ее задержали, дома остался ребенок. Женщина молила, чтобы ребенка хотя бы соседям отдали, всю ночь плакала, но ее не отпустили, держали пять дней.
Россияне требовали, чтобы Терещенко подписал документы, в которых утверждалось, что в этой войне виноваты американцы, что они спровоцировали РФ, а не россияне напали на Украину.
«Когда у тебя пистолет на затылке, ты скажешь, что угодно. Они надели на меня свободовскую куртку и выложили эти показания в ютуб».
Александра 20 дней держали одного в камере, с ним никто не разговаривал.
«С ума сойти можно. Не знаешь, что делается за стенами. Я на стенах ставил метки, чтобы знать — хоть какой день. 25 августа сняли это интервью со мной и сказали, что отпустят, а потом сказали, что отпустят, если я буду сдавать людей».
Потом его увезли на расстрел. На голову надели детскую шапку с бумбонами, связали руки за спиной, приставили к затылку пистолет, но стрелять не стали. Терещенко выжил.
«Кинули в багажник авто, а на меня положили кожаную куртку, сказали что это броник, чтобы не было слышно, как будут стрелять. Привезли в лес и сказали бежать по дороге. Мне тяжело было бежать после операции на сердце, но пришлось, потому что хотел жить. Я сейчас не узнаю никого, потому что они все в масках были, только глаза видны. Они нарушают все возможные законы, потому и прячутся за масками».
«Вот АТОшника привели, можешь ему пенделя дать»
46-летний Сергей Костомаров в 2014−15 годах служил в АТО пулеметчиком. Дома хранил военный билет, в котором это прописано, много грамот, медали, военную форму, берцы, маскхалат. Когда россияне пришли с обыском, увидев все это, обвинили мужчину в том, что он участвовал в территориальной обороне.
«Арестовали меня 8 августа, допрашивали — в кого стрелял, спрашивали за военные преступления. Потом надели мешок на голову и посадили в подвал. Пытали током, выпрашивали какие преступления я совершил, а мы ведь в АТО даже не стреляли, потому что именно тогда объявили приостановку огня и никто не стрелял. Все допросы они записывали на телефон, а когда телефон выключали, то били — у меня вся задница синяя была — чем-то плоским, как доской, еще кулаками по ребрам и по груди шуршали. А однажды поставили к стене, руки на стену, бьют и говорят: «Заберешь руки от стены — плюс два удара». У меня все мышцы болят.
Я 32 дня просидел, так они все свои приемчики на мне испытали. Однажды слышу, говорят: «Вот атошника привели, можешь ему пенделя дать», и кто-то с ноги коленом ударил по плечам, по ребрам, и по ушам с двух сторон. До сих пор в ушах звенит, сколько времени прошло…».
Вспоминая условия в камере, Сергей говорит, что стекол в окнах не было. В начале сентября уже дождило и было холодно, мужчины спали, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее.
«9 сентября мы сидели в камере, ждали завтрака, а никто не идет, ведро с нечистотами не забирает. Мы спросили, а охранник закричал: «Я вам сейчас гранату брошу, так справите нужду без ведра быстро». А потом один охранник открыл дверь и говорит: «Вставайте пацаны, забирайте документы. Начальство убежало, нет никого, потому что Украина наступает».
«Привязывали людей к столбам»
Выпускающий редактор газеты «Горизонт Изюмщины» Николай Калюжный все время оккупации находился в Изюме. По его словам, россияне пытались продемонстрировать жителям, что они пытаются соблюсти справедливость в оккупированном городе.
«В апреле у людей совсем не было питьевой воды и один человек ее продавал — 50 копеек за литр. Русские его схватили и сильно избили. Потом повесили на него табличку и привязали к дереву. Он долго сидел, я сам видел. Вообще таких случаев во время оккупации было немало. Оккупанты привязывали к столбам подвыпивших людей. Один из них под мостом был прикован, руки-ноги у него были связаны. Я его тоже сам видел. Думаю, таким образом россияне хотели показать, что они охраняют порядок и мораль. Мол, мы принесли вам добро. Но после того, что они здесь натворили — им, конечно, уже никто не верил и никогда не поверит».
«Взял украинский флаг, гранату в карман, перекрестился и пошел»
51-летний электрик бурового оборудования Виталий Хомич первым установил на горе Кременец в освобожденном Изюме украинский флаг. Но до этого было семь месяцев жизни в оккупации.
«4 марта мы с тестем и сестрой жены Людмилой прятались в моем доме. На следующий день я впервые увидел российский БТР и танк, а 6 марта в мой дом попало четыре снаряда. В это время мы были в подвале. Мне пришлось брезентом закрыть все дыры в доме, но из-за холода там невозможно было жить, и мы пошли в подвал Изюмской епархии. Нас спасло то, что там были запасы воды, макароны, сухари и церковные свечи. Еще стоял церковный микроавтобус, дизельный, мы его заводили и заряжали телефоны».
Однажды Виталий услышал, что российские военные спускаются в подвал.
«Я вышел навстречу, а они спрашивают: сколько вас здесь? Я говорю — 11 человек. Не поверили: «Что ты врешь? Нам сказали, что людей в городе нет, все уехали. А тут где-то батальон негров бегает».
В этом же подвале скрывался еще один житель Изюма — Николай. Он привел в епархию своих родных — мать, сестру и племянника, а сам решил вернуться домой.
«Я говорил ему не идти, потому что еще пристрелят… Больше я его не видел. Когда россияне были в городе, трупы долго лежали на улицах, их никто не мог унести. Тогда увидел Николая — он лежал под забором, прикрытый полиэтиленовой пленкой. Под мостом женщина лежала, вся скручена, было видно, что она была ранена, истекала кровью и ей было больно. В красных «Жигулях» на мосту лежал человек и на мосту было еще два тела. Они долго лежали.
Солдаты в зеленой форме, так называемой «ЛНР», грабили дома и выламывали ворота, чтобы воровать автомобили. У моих соседей угнали четыре машины.
Телефонная связь была только на горе Кременец. Туда местные втихаря ходили звонить. Там меня и поймали россияне. Сказали всем, кто был на горе, спуститься, собрали у всех телефоны, документы и увезли в комендатуру. В телефонах они просматривали фотографии, искали корректировки обстрелов. ВСУ тогда хорошо их постреляли — и комендатуру, и школу № 2, где у них находился штаб, и военный госпиталь, и склады. Во всех школах были буряты и русские солдаты».
8 сентября Виталий последний раз видел на улице военную полицию. Он спросил у них, когда закончится комендантский час, ответили: «Услышишь». А 9 сентября в 7 часов утра услышал, как российская техника выходит из города. Уже около 8 часов Виталий взял украинский флаг, в карман положил гранату, и пошел на гору Кременец — высшую точку Изюма, где висел российский триколор.
«Поднялся на гору и вижу — русский флаг на земле. Боялся, может снайпер следит. Но перекрестился и поднял наш украинский флаг».