«Возьми деньги, пока дают», — так российское военное руководство уговаривает семьи пропавших без вести солдат признать их умершими в суде, чтобы родные смогли получить выплаты за погибшего, рассказывает Ирина Чистякова, мать пропавшего на войне срочника. Государство упростило эту процедуру весной 2023 года: если тела нет, но есть основания предполагать гибель военного — например, он пропал в зоне активных боевых действий, — то суд может объявить его умершим через шесть месяцев. Раньше нужно было ждать два года с момента окончания войны. «Важные истории» посчитали, сколько семей воспользовались этим правом и «похоронили» своих мужчин в судах.
«Объявить умершим»
Магомед Калиматов из Ингушетии пропал в Украине в самом начале войны. Дома его ждали родители, жена и шестеро детей. В марте 2023 года в репортаже на местном телевидении его семья рассказывала, что, несмотря на то, что вестей от Калиматова нет уже больше года, они не унывают — верят, что молитвы будут услышаны. Ровно через два месяца после этого отец Калиматова подал иск в суд о признании сына умершим. «На иждивении сына находятся пятеро [малолетних] детей. Когда [Калиматов] шел на полигон, он не знал о планируемой СВО, которая была объявлена лишь в последующем, а карта, на которую приходит его заработная плата, у него была с собой», — мотивировал свой иск отец Магомеда Калиматова.
В суде семья ссылалась на слова сослуживцев, которые после возвращения из плена по обмену рассказали, что Калиматов попал вместе с ними под обстрел у села Малиновка Запорожской области, которое украинская армия освободила в конце марта 2022 года. На суд приходили и соседи семьи Калиматовых, которые рассказывали суду, что «знают [Магомеда] с малых лет», и подтверждали, что он был отправлен в Украину. Суд постановил «объявить [Калиматова] умершим», «поскольку имеются основания считать, что он пропал без вести при обстоятельствах, угрожавших смертью». Даже после того, как семья признала в суде Калиматова умершим, его имя не упоминается в некрологах, а местные власти навещают «семью Магомеда Калиматова, длительное время числящегося в списках без вести пропавших» и пишут в отчетах, что «до сих пор его родные находятся в неведении и живут в надежде, что он вернется домой».
Точно так же за два года войны в судах был «похоронен» 921 военный, пропавший в Украине, подсчитали «Важные истории» по решениям российских судов. Об этом говорит избыточный рост гражданских исков категории «О признании гражданина безвестно отсутствующим или об объявлении гражданина умершим», которые были удовлетворены российскими судами за время войны по сравнению с мирным временем.
«Без свидетельства о смерти во всем отказали»
В судах родственников просят обосновать цель признания человека умершим. Если истцом выступает войсковая часть, командиры произносят дежурную формулировку: «Признание умершим необходимо для исключения его из списков личного состава и снятия со всех видов довольствия». Судя по опубликованным текстам решений, подавляющее большинство родственников говорят в судах, что признание умершим им нужно для «получения выплат и льгот со стороны Министерства обороны», «вступления в наследство», «прекращения кредитных обязательств [признанного умершим]».
Так, Марина Андреева из Анапы признала в суде умершим мужа-добровольца отряда БАРС: сослуживцы видели, как его ранили в бою, но им не удалось «изъять с поля боя» тело из-за артиллерийского обстрела. На суде она попросила «немедленно исполнить решение [о признании его умершим], поскольку находится в тяжелом материальном положении, у нее на иждивении находятся несовершеннолетние дети», и суд пошел ей навстречу. «Выплаты получить не можем, пенсию не могут оформить. Без свидетельства о смерти во всем отказали», — говорила на суде другая семья.
Некоторые настаивают на том, чтобы их родственников признали «погибшими в ходе боевых действий»: «Именно такая формулировка будет свидетельствовать, что сын погиб как настоящий воин, защитник отечества; и это позволит получить [ему] статус „Участник боевых действий“, а супруге, детям и родителям позволит получить положенные денежные выплаты», — говорила в суде мать еще одного добровольца БАРС. Чтобы доказать смерть сына, она даже «предоставила [суду] фотографии с места событий». Есть и те, кому помимо выплат было важно провести похороны с воинскими почестями.
«Пока тело не найду — живого или мертвого, — я этого не сделаю»
Другие признают, что идут на судебное признание умершим от отчаяния. «Мне очень тяжело это [решение] далось, очень, — говорит Ирина (имя изменено по просьбе героини), ее сын пропал в Украине в самом начале войны. — Мне это советовали годом раньше, звонили с военной прокуратуры и объявили, что мой сын погиб и что они готовы признать его погибшим [в суде]. Я была против, сказала: „Пока тело не найду — живого, мертвого, — я этого не сделаю“. Я ездила в Украину [на оккупированные территории], проехала по местам, где он был, по госпиталям, общалась с людьми. Сопоставив все, что мы нарыли, все, что мы знаем… когда уже руки опустились, я поняла, что мне ничего не сделать. В Минобороны, прокуратуру, Следственный комитет — везде оставлены мои бумаги и следы, никто не помогает. Всегда меня встречают и спрашивают: „Ну что, есть у вас новости?“ А я говорю: „Вы мне не хотите рассказать новостей никаких — вы, которые вышестоящие, которые могут что-то сделать и могли, когда это нужно было?“ Так и общаемся с ними на протяжении полутора лет. Все официальные структуры для меня и моего сына не сделали ничего».
«Я полтора года занимаюсь поиском, хоть бы какие-то края найти, хотя бы узнать историю, что было и как было с сыном в то время, когда он потерялся. Они зашли [в Украину] первыми, для него это был приказ — он молодой мальчишка, который не знал, что делать. Ему 20 [лет] уже в Украине исполнилось, — рассказывает Ирина. — Я до сих пор его ищу. Но я понимаю, что он погиб. Понимаю, что я могу его просто всю жизнь искать… А мне годов уже сколько, я не вечная и силы мои не вечные. Не столько из-за денег [пошла в суд], просто [хотела] какую-то точку для себя поставить».
«Даже оплакать по-родительски не можем»
Идут в суд и те, кто уже поверил в гибель родственника на войне, но похоронить его не может. Тела одних сослуживцы оставили на поле боя, других не могут найти даже на подконтрольных российским войскам территориях, а некоторые родственники надеются забрать останки, «когда закончится война».
«Горе невыносимое… даже оплакать по-родительски не можем, потому что тело нашего мальчика до сих пор не могут отбить. С 20 февраля лежат наши мальчики в тылу врага, на земле», — пишет мать 26-летнего Степана Киселева, которой пришлось признавать его умершим в суде. Татьяна Миндубаева из Сочи признала мужа в суде умершим в августе 2023 года. «Был оставлен сослуживцами на поле боя в районе Волновахского района ДНР. Но точно сказать, что он был мертв, сослуживцы не могут. Говорят, был без признаков жизни, и тут же говорят, периодически приходил в сознание, когда они его тащили», — писала она годом ранее в группе по поиску пропавших на войне.
Муж Светланы Чигнаевой из Татарстана был мобилизован осенью 2022 года. В декабре 2023 года она пошла в суд, чтобы признать его умершим. «Потому что мужа мне до сих пор не привезли, — объясняет она в разговоре с „Важными историями“. — Я осталась одна с тремя несовершеннолетними детьми». Со слов сослуживца мужа она знает, что в составе штурмовой группы его направили в наступательный бой на передовую линию в районе Первомайского на донецком направлении, с поля боя он не вернулся. На суд даже приходила соседка Светланы, чей муж находился вместе с Чигнаевым на передовой и знает, что тот попал под обстрел.
«Остался лежать на поле боя, признаков жизни не подавал. Неоднократно сослуживцы пытались добраться до тела погибшего, но оказавшись под плотным минометным обстрелом, вынуждены были отступить. В связи с этим тело рядового забрать не смогли», — говорилось в докладе командира батальона, в котором служил Чигнаев. В суде проговорили, что, несмотря на то, что Первомайское находится под контролем российских вооруженных сил, «местонахождение тела неизвестно». В то, что тело мужа привезут домой, Светлана верит с трудом: «Дают какую-то надежду, но вряд ли. Я понимаю, что это все дежурные фразы».
«Два года уже нет человека. Мы прекрасно знаем, что [он погиб], на суде все доказали. Когда закончится война, поедем и заберем», — рассказала «Важным историям» Инна Аверина из Челябинской области. Со своим 18-летним братом она потеряла связь за пару дней до начала полномасштабного вторжения, рассказывала она в суде: «[Находясь на срочной службе], 21 февраля 2022 года он подписал контракт, и в этот же день после звонка брата с аэропорта связь была утеряна». Позднее она узнала, что он пропал в конце марта под Малиновкой Запорожской области. На суде зачитали лишь ответ военной прокуратуры, которая установила, что «в связи с постоянным перемещением подразделений войсковой части и отсутствием постоянной связи установить местонахождение [брата Авериной] не представляется возможным».
В отдельных случаях родственникам, которые идут за признанием гибели в суд, хоронить было бы просто нечего: в судебных делах встречаются подробности гибели военнослужащих, чьи тела были «полностью уничтожены». На суде по признанию умершим мужа Аллы Остаевой читали показания его сослуживца, который стал свидетелем его гибели: «Один из снарядов попал точно в воронку, в которой находился [погибший] с сослуживцами, после чего последовал взрыв. После окончания обстрела, примерно через полчаса, они подошли к позиции [погибшего], провели осмотр воронки. Ничего кроме лоскутков — остатков военного обмундирования в воронке они не обнаружили». «Ввиду сильного разрушающего воздействия взрывчатых веществ ракеты каких-либо останков в танке обнаружить не удалось, танк полностью выгорел изнутри», — объясняли в суде родственникам отсутствие тела другого погибшего в Марьинке.
Часто военных, чьи тела остались в Украине, погибшими в судах признают военные прокуроры или командиры воинских частей. «В связи с минометным огнем вывезти тело не получилось, и оно было оставлено в окопе 219 вблизи <адрес>», — говорили на суде про одного из контрактников войсковой части №34670, которая участвует в таких исках чаще других, — как минимум 33 человека из 752-й гвардейского мотострелкового полка «похоронили» в судах.