Артем работал в Москве в сфере IT, снимал квартиру в престижном районе и путешествовал. В феврале 2022 года он приехал в Донецк к матери с подарком ко дню рождения и с сувенирами из Египта — а попал на фронт. «Верстка» рассказывает историю айтишника, который без военного билета и контракта служил в штабе, видел Мариуполь во время захвата, был в роли замполита для завербованных заключенных — и все это время пытался уехать с войны.
Имя героя изменено в целях его безопасности.
«Вы неправильно расписались, нужно будет переделать», — говорит сотрудница миграционного пункта 30-летнему мужчине. В тот день он пришел забирать свой новый документ — российский паспорт — и удивился: то ли из-за опечатки, то ли из-за сбоя в системе ничего не готово.
Артем родом из Донецка. Он несколько лет строил жизнь в Москве, оставаясь с паспортом «ДНР»: снимал квартиру на ВДНХ, работал айтишником в офисе и на фрилансе.
«Недавно встретил свою вторую половинку и захотел зарегистрировать наши отношения, — рассказывает Артем. — Мне сказали, что с 1 января 2024 года ДНРовские документы недействительны — уже даже симку на них не купишь (19 февраля 2024 года срок действия таких документов все-таки продлили до 31 декабря 2024 года. — Прим. ред.). Я подался на гражданство РФ в миграционный пункт. Сдал отпечатки пальцев и через четыре дня должен был уже все получить».
Пока Артем повторно переписывал свои данные по образцу по просьбе сотрудницы, она нажала на тревожную кнопку. В помещении появились «два амбала» и сказали: «Пойдемте в полицию».
Там Артему сообщили, что он объявлен в розыск. Айтишника, у которого никогда не было контракта с армией РФ и военного билета, искали, чтобы вернуть на фронт.
«Я не сделал ничего, чтобы считаться предателем»
Артем выходит в «зум» из квартиры в Подмосковье: в последнее время он старается ее не покидать из-за страха, что его заберут в военную часть прямо из подъезда. Я смотрю на фотографию паспорта «ДНР», куда данные впечатаны немного криво, поверх линеек, и спрашиваю Артема, как у него складывались отношения с двумя воюющими странами.
«Я родился и рос рядом с Донецком, но вообще объездил всю Украину, когда был студентом, — рассказывает он. — Даже в западной Украине жил несколько лет — встретил там девушку и стал корни пускать. Когда мы расстались [после 2014 года], я вернулся домой в город, который просто не узнал и в котором уже не хотелось жить».
Тогда Артем стал планировать переезд в Киев и нашел «прекрасную работу». Но и там не смог остаться: собственница съемной квартиры увидела в его паспорте донецкую прописку и, по его словам, отказала в аренде, обозвав «то ли паскудой, то ли как-то похоже».
«Я понял, что не хотел бы жить в стране, которая так относится к своим гражданам. К тому моменту я не сделал ничего, чтобы считаться предателем: не ходил на референдум, например. Но было достаточно просто показать свой адрес», — рассуждает он.
Оказавшись опять в Донецке, Артем задумался уже о другой столице. Он съездил в Москву и увидел там «цивилизованное общество, в котором хотелось бы жить». Сначала его пугали цены, но потом он заметил высокий спрос на IT-услуги в городе.
«Сегодня я на собеседовании, а завтра уже приступаю, — описывает он начало своей карьеры в Москве. — Я увидел, что там можно и жить, и зарабатывать. И остался. За восемь лет я очень полюбил этот город, все станции метро объездил, все парки отсмотрел, часто ходил в кино. Вот эти удобства — когда ты можешь прийти на остановку и, подождав две минуты, доехать, куда тебе нужно… Такой кайф».
Все это время Артем бывал в Донецке «наездами» — навещал мать. Несколько лет назад она перенесла инсульт и решила, что никуда не уедет из дома, «умирать будет там». Сын старался приезжать каждые три месяца: помогал по хозяйству, привозил деньги и продукты.
Последняя такая поездка случилась в феврале 2022 года. Артем как раз только вернулся из отпуска, в Москве у него пока не было срочных задач — и он решил лично поздравить маму с днем рождения, приехал с деньгами и с сувенирами из Египта: сладостями и резными часами с фараонами.
23 февраля, через десять дней после встречи с матерью, Артема вместе с другими местными мужчинами везли на автобусе в пункт приема на службу — его буквально накануне открыли в здании амвросиевского кинотеатра «Победа».
«Я айтишник, стрелять и убивать не умею, уж простите»
«Не переживайте, вас на войну никто не отправит, будете просто помогать — патроны грузить, например. Займет 15-20 дней. Это Россия, сейчас мы все подавим, и будете жить как нормальные люди», — Артем пересказывает слова военных в том ДК.
Он вспоминает девушку, которая проверяла паспорта прибывших и заодно спрашивала: «Хотите вы воевать?» Артему все это казалось недоразумением, и он до последнего пытался убедить сотрудников военкомата, что они опрометчиво забирают на войну «человека не военного». Даже пытался договориться о «помощи» на каких-нибудь других условиях — пока Донецкую область снова не откроют на выезд и он не уедет в свою съемную квартиру на ВДНХ.
«Говорю, я айтишник и в своей сфере специалист. Могу быть полезным, если нужна моя помощь, пока я не могу выехать из ДНР, — вспоминает Артем. — Они согласились, что такие, как я, им пригодятся: у них есть те, кто работает за компьютерами, и базы нужно уметь заводить». Несмотря на это, мужчину вместе со всеми опять погрузили в автобус и отвезли в Новоазовск. Там им представили командиров и объявили, что завтра раздадут оружие.
«Вот на этом моменте я попытался все остановить, потому что не собирался ни на какую войну, — повторяет Артем. — Начал объяснять, что здесь какая-то ошибка. Я айтишник, стрелять и убивать я не умею, тут уж простите».
Тогда айтишнику, который не хотел иметь дела с оружием, предложили заключить контракт на три года с ЗГТ — службой защиты государственной тайны. Артем отказался подписывать какие-либо бумаги и продолжил настаивать на том, что он «человек свободный, приехал всего лишь мать проведать». И его как будто были готовы отпустить домой.
Но Артем узнал, что к тому времени в Донецке стали забирать на фронт уже насильно, прямо из квартир. И когда ему поступило еще одно предложение, он решил, что пока возвращаться домой может быть еще опаснее, — и согласился.
«Я не хотел стать тем, кому руки заломали, — объясняет он. — И вот мне подходит человек от ЗНШ (заместитель начальника штаба. — Прим. ред.), предлагает переговорить с капитаном. Общается со мной по-простому, без какой-либо там военной дипломатии. Говорит, что его работа — писать боевые распоряжения, делать карты. И нужен кто-то, кто умеет обращаться с компьютерами, настраивать принтеры и другую технику. Говорят, давай ты у нас останешься человеком на подхвате, без контракта. На этом мы и остановились».
«Сейчас мы эту Украину за три дня, неделю, 15 дней…»
Артем начал службу без военного билета, оружия и номера расчета. Он должен был носить военную форму, чтобы не выделяться, но в остальном его обязанности поддерживали иллюзию временной и чуть ли не гражданской добровольной помощи: в «боевых задачах» он не участвовал и делал то, «чему учился в институте».
— Например, что?
— Допустим, в Яндексе и в Гугле уже нельзя было определенные территории найти, спутники скрыли некоторые участки. Я нашел программу, в которой сохранились эти сканы, и предоставил командованию их в развернутом виде. Еще я умел налаживать спутниковую и радиосвязь.
Отсутствие контракта давало Артему надежду, что он сможет уехать при первой возможности и ни у кого не будет законных оснований его удерживать. Еще он верил, что его действия помогают Донецку избавиться от обстрелов в ближайшее время.
«Думал: вот-вот люди начнут нормально жить. Эта надежда жила во мне. У нас это все так пропагандировалось: придет Россия, все будет хорошо, сейчас мы эту Украину за три дня, неделю, 15 дней… А потом просто вернетесь по своим работам. Но это растянулось сначала на два, потом на три месяца, а потом уже казалось, что до бесконечности».
Через месяц службы, в конце марта 2022 года, Артема отправили в первую «командировку» — в Мариуполь. В нескольких километрах от города, где он много раз бывал подростком и где раньше жили его друзья, он теперь занимался картами и разворачивал пункт приема связи, потому что во всем Мариуполе не было интернета.
«Я воспринимал эту поездку очень тяжело, — признается Артем. — Я знал Мариуполь совсем другим, а теперь, когда я видел массированный обстрел города, я был просто в шоке. Почти не было моментов, когда было бы не слышно разрывов и сбросов. Но я работал в штабе и, естественно, своих эмоций никому показать не мог».
Спустя два месяца жизни в Мариуполе Артем рассчитывал вернуться домой: он держал в голове обещание командиров, что «помощь фронту» будет временной. Но его ждали следующие «командировки» — сначала в Запорожскую область, где он «печатал всякую макулатуру», а затем на Авдеевское направление.
«Я так же работал в штабе, а уже шел август», — говорит Артем. — Я не хотел там оставаться. У меня же успешная вроде жизнь была, была работа, которая мне нравилась, я ни в чем не нуждался».
Когда удавалось созвониться с донецкими родственниками и матерью, они советовали оставаться на своем месте: «В штабе тебе ничего не будет, вдруг это в жизни потом пригодится».
Собственница съемной квартиры на ВДНХ, узнав, что Артем на войне, разрешила ему не платить за пустующее жилье.
«Я в жизни не жил никогда богаче»
Артем оставался при штабе, где ему действительно «ничего не было». Там принимали решения и печатали документы. И только когда бумаги отправляли в роты, начинались «телодвижения» — солдаты шли в штурмы.
Условия, в которых жили высокопоставленные военные, пока рядовые рыли окопы, иногда были буквально курортными. Штаб какое-то время базировался в престижном коттеджном поселке на берегу. До войны Артем приезжал сюда на море, смотрел на красивые дома и удивлялся: «Как людям удалось в жизни получить такую роскошь?»
Теперь, когда хозяева этих коттеджей покинули дома, убегая от войны, он побывал внутри «такой роскоши». Артем отправляет мне фото, сделанное в марте 2022 года, в разгар захвата Мариуполя. Резные деревянные стулья, такие же перила у лестницы, которая ведет на второй и на третий этажи, а служебный компьютер стоит на столе, покрытой белой скатертью.
«Наш штаб располагался в доме, где было три этажа — а наверху турецкая баня, бассейн, — вспоминает он. — На третьем этаже был бильярд, на весь этаж. На втором — спальни, каждая со своим санузлом. Джакузи-макузи, ну то есть шикарно. Парадоксально, я в жизни не жил никогда богаче, чем в тот период, если учесть, что мне не нужно было платить за такие условия. Но мне было тяжело находиться там, в Мариуполе, и видеть, как гибнут люди моей же культуры. Я не понимал, как можно было все это устроить».
— О чем думали эти месяцы? Ждали конца войны?
— Помню, что смотрел телевизор и ждал новостей, что все закончилось и мы свободны. Гипнотически ждал. Нифига.
Спустя полгода службы айтишнику, который добывал карты местности, быстро чинил компьютеры и разобрался в квадрокоптерах, стали предлагать повышение: по словам Артема, от звания лейтенанта и места в службе защиты гостайны до «дороги в ФСБ». Он признается, что в какой-то момент об этом задумался — тогда месяцы на войне стали бы не ошибкой, а жертвой: «Думал: может быть, и правда мне нужно было этот путь пройти, чтобы устроить свою жизнь дальше?»
Но из-за нежелания подписывать контракт и холодных отношений с новым командиром полка Артем остался тем же «внештатным» добровольцем. Правда, к тому моменту его труд уже оплачивался. По словам Артема, финансовый отдел поставил его на довольствие по звонку сверху, и уже на следующий день он получил свои первые 70 тысяч рублей, «грубо говоря, в конвертике».
За полгода на войне Артем не смог привыкнуть к армейским порядкам — и именно это, а не новости по телевизору, прервали его службу одним днем. Чем лучше командиры справлялись с IT-вопросами сами, тем сильнее бросалось в глаза, что непьющий и некурящий айтишник в команде — чужой. Такое объяснение нашел для себя Артем.
«Когда вы собираете бушлаты свои и матрасы, на которых спите, скручиваете все в угол и ждете, когда приедет „Урал“, можно накрыть стол в расположении — пообедать, поужинать и нажраться, — мужчина описывает военный ритуал. — Чем нажраться? Смотря кто пьет. Если пьет кто-то из офицеров, то коньяк или виски. Водку не видел ни разу, если честно. Культурно, как они говорят, завершать рабочий день. Иногда меня прямо заставляли пить, а мне от этого становилось плохо».
Артем говорит, что обидел командира, когда во время одного из таких переездов отказался с ним выпить.
«И на этой почве возник скандал, вроде как я крыса. Он сказал мне, что на этом моя служба закончилась и я ему больше не нужен, мол, уезжай. А я только и ждал этого — собрал вещи и уехал».
Артем вернулся к матери, у которой из-за инсульта отнялась половина тела. Он два месяца ухаживал за ней и пытался организовать лечение, пока к ним в дом не постучались два военных с автоматами. Артема отвезли в комендатуру — там айтишник узнал, что он объявлен в СОЧ (самовольное оставление части. — Прим. ред.) и теперь обязан вернуться на фронт.
«Насколько я докатился»
«Вы хотели в Россию? Вот идите и умирайте за нее», — Артем говорит, что дословно запомнил слова командира девятой мотострелковой бригады. Те, кто «хотел в Россию», должны были заново прикрепиться к войсковой части 08819, которую в конце 2022 года, после аннексии украинских территорий, переформатировали из донецкой в российскую.
От Артема снова потребовали заключить контракт, но он отказался и пообещал подать в суд, если документ подделают. Тем не менее айтишника все равно оставили в войсковой части — только неофициально. И теперь Артем служил уже не в штабе полка, а в небольшой роте, где солдаты регулярно уходили на штурмы, — и увидел войну вблизи.
«Люди возвращались искалеченные и переломанные. Это ужас, просто ужас, — рассказывает он. — Некоторые бронежилеты были без пластин. А каски настолько тонкие, что их насквозь прошивает. Я видел людей с простреленными икрами, с переломанными руками, пальцами, с осколками, на костылях. По своему физическому состоянию они вообще не должны были быть на войне».
Сам Артем по-прежнему не участвовал в боях, но был шокирован тем, как всего за год в его жизни «все перевернулось». Абсурдным ему казалось и то, что воюющие в Украине солдаты и московские айтишники получали сопоставимую зарплату. Только на оккупированной территории эти суммы обесценивались.
«Проехать на такси до мамы, чтобы помыться — десять тысяч рублей, — перечисляет он. — Влажные салфетки сначала стоили 100 рублей, а потом их стали предлагать по 500. Пачка расходуется дня за три, потому что помыться не было возможности иногда месяцами».
Особенно Артему запомнился день, когда он ночевал на полу в комнате, где замерзла батарея, и пытался согреться чужими вещами — одеждой, которую разбросали хозяева дома, когда в спешке покидали город и пытались собрать самое ценное.
Зимой в роту, где теперь служил Артем, привезли завербованных на войну заключенных и поручили ему заниматься их пересчетом. Айтишник, которого совсем недавно увезли на фронт силой, стал исполнять обязанности замполита. Теперь Артем должен был составлять так называемые «разбирательства» о тех, кто бежал с войны, но вернулся в войсковую часть.
«Как и. о. замполита, таких разбирательства страниц на десять я делал по пять-семь штук в день, — рассказывает он. — И видел, что если человек донецкий, то для него побег с фронта — безвыходная ситуация. Без денег жить невозможно, дома тебя будут искать постоянно, предлагать соседям сдать тебя. В лучшем случае тебя найдут, закрутят и отвезут назад. В худшем — сначала морду разобьют, а потом сразу повезут в часть. Были ситуации, когда у людей матери были при смерти, когда по закону военнослужащему было положено увольнение. По бумагам их увольняли, но люди продолжали стоять на боевых позициях, максимально близко к противнику».
Я спрашиваю Артема, уговаривал ли он добровольцев заключать контракты с армией. Он отвечает, что сажал желающих в «Урал» и отвозил в штаб подписывать документы.
«Десять человек таких у меня было в последней партии, кто сам этого хотел, — говорит он. — И из этих десяти только двое умели писать… Вот такие люди туда приходят. По дороге они разговаривали со мной, но я плохо понимал их речь. Было похоже, что они всю свою сознательную жизнь либо сидели, либо бухали».
Артем присылает мне видео. На нем, по его словам, доброволец за несколько часов до заключения контракта. Мужчина, покачиваясь, сидит на бетонном ограждении и опускает голову к земле. С шеи свисает серебряный крестик, он медленно шевелит пальцами и показывает фигу, пока сослуживец пытается удержать его под руку.
«Умудрился напиться по дороге в военкомат», — комментирует Артем.
Он говорит, что из первого штурма, в который пошли 56 завербованных заключенных, вернулись шесть. Одним из выживших оказался бывший полковник по имени Евгений, который в 2017 году застрелил своего командира и получил срок. Его опыт службы выделялся: он «понимал, куда идти и что делать».
Когда к январю 2023 года роту стали переформировывать, сливать с разными частями, сидевшему за убийство военному, по словам Артема, предложили стать одним из командиров в новом полку. Тот знал, что айтишник умеет менять на дронах частоты и «делать их менее уязвимыми для сбивания», — и у бывшего полковника появилась идея создать батальон, который бы занимался исключительно квадрокоптерами.
«Сам факт того, что я человек без контракта, что меня даже никто не мобилизовал, не давал мне покоя, — говорит Артем. — Я подумал: насколько я докатился, что сейчас мной будет руководить человек, который до этого сидел в тюрьме за убийство? А если я что-то не сделаю по его приказу? Он меня размажет. Я осознал, какой п*здец меня ждет, и просто уехал, когда настал момент подписывать какой-то контракт с новым военным формированием».
Артем сначала навестил мать в Донецке, а потом сел в автобус, без проблем, «как гражданский человек», прошел паспортный контроль и приехал в Москву.
«Я человек без гражданства и без паспорта»
— Помните, что делали в первые часы после возвращения?
— Сошел с автобуса, умылся дома и пошел в свои любимые «Тануки». Я так хотел суши и вот этого комфорта — просто оказаться в ресторане, насладиться едой. Соскучился по роллам с угрем, взял бамбуковое пиво. Потом пошел гулять по ВДНХ.
Артем рассказывает, что жить в большом городе передумал. Он забрал вещи из своей съемной квартиры и уже через два дня переехал в Подмосковье — в район, который с трех сторон окружает лес.
«Уравновешенный человек, когда возвращается с войны, немножко голову теряет, — говорит он. — Стал замечать в себе грубость, дерганность. Если фейерверки или гром, меня накрывала тревога. Так что сначала я просто жил в четырех стенах и приходил в себя. Потом мне очень понравилось гулять по лесу. Потребовалось время, чтобы стать нормальным человеком. Но все постепенно стабилизировалось, все стало опять хорошо, я нашел себе вторую половинку и вернулся к работе в IT».
Военная часть Артема никак не тревожила, и он уже не думал, что столкнется с последствиями — пока сотрудница миграционного пункта не нажала на тревожную кнопку.
В день, когда Артем рассчитывал получить паспорт РФ, а попал в полицию, он не вернулся домой. На допросах рассказывал, что не заключал контрактов с армией, а ему отвечали: «Деньги получал? Значит, военнослужащий». Его отвезли в одну из подмосковных воинских частей — там он два месяца ждал следствия по своему делу и должен был пройти ВВК. От военно-врачебной комиссии Артем написал отказ, потому что не является военнослужащим РФ и считает, что может не подчиняться приказам Минобороны.
Тем не менее на руках у него — предписание, которое обязывает вернуться в военную часть 71 443 (есть в распоряжении редакции). Чтобы продиктовать ее номер, Артем заглядывает в бумаги, потому что никогда в этой части не был.
«У меня какой-то смешанный статус, — рассуждает он. — Я не могу себя считать гражданином РФ, потому что у меня нет паспорта. А паспорт не могу получить, потому что я в розыске. При этом мой нынешний паспорт скоро перестанет действовать в России. По сути я человек без гражданства и без паспорта, которого хотят вернуть в воинскую часть, о которой я ничего не знаю».
— Вы большую часть жизни в Украине провели.
— Ох, не спрашивайте меня об этом… Это прекрасное место. Я не знаю, как могло допуститься в этом мире, что мы сделали такую ошибку.
— При этом вы были частью этой военной системы, пусть без контракта. Там же, в Украине. Как себе это объясняете?
— Как сказать… С одной стороны, я ее предал. Но и они нас предали, бросили нас. Неважно, кто пришел на нашу землю, нельзя было бить по нам, как будто мы не люди. С обеих сторон стреляли, а все, чего мне хотелось, — это чтобы мой город остался в покое. И тут тебе говорят, что Россия нас приняла, признала, решила отстаивать нашу независимость…
Сроки, в которые Артем должен был вернуться на войну, сгорели месяц назад. Иногда у него появляются мысли об отъезде из России — чтобы избавиться от тревоги, «никогда больше не стрессовать и знать, что никто тебя не заберет туда, где ты не хочешь быть». Но пока что, как и в первые дни после возвращения с фронта, Артем в основном проводит время в четырех стенах. Вместе с адвокатом они недавно отправили запрос в прокуратуру, чтобы увидеть официальные подтверждения розыска и узнать основания.
«Меня не покидают мысли о том, что в любой момент кто-то может за мной прийти, схватить меня, — рассказывает Артем. — Из подъезда порой боюсь выйти, потому что в дом вломиться они не имеют права, а вот на улице могут выцепить. Скоро с ума сойду. Стараюсь жить нормальной жизнью, при этом в полном отчаянии».
Каждый раз, когда в подмосковном районе, окруженном лесом, начинают гудеть мигалки кортежей, Артем думает: «Это за мной».
Автор: Анна Рыжкова
Иллюстрации: Лида Курносова