Собеседника The Insider, дезертировавшего с фронта, как и многих, заставили подписать контракт обманом и бросили на передовую без подготовки. Он прослужил полгода, получил серьезное ранение и сбежал. Мужчина рассказал о внесудебных казнях солдат, отказывающихся участвовать в «мясных» штурмах, повальном алкоголизме и наркомании на фронте и упаднических настроениях среди российских военнослужащих.
«Неделю назад дома смотрел аниме, а тут отправляют на передовую»
Осенью 2023 года ночью вышел из дома в ближайший магазин, остановилась патрульная машина, спросили документы. Паспорта с собой не было, поехали в отдел. Начали меня пробивать, сказали, что на меня есть повестка, вручили похожую на нее бумажку — мобилизационное предписание или что-то такое. «Ну все, говорят, через три дня „на передок“ поедешь. Мобилизация закончилась? Мобилизация не заканчивалась. Где указ об отмене мобилизации? Она идет, просто выборочно, когда надо. Вот на тебя повестка есть. Почему ты в военкомат не являлся?»
И они якобы сжалились надо мной: «Иди, подпиши контракт. На Яблочкова (призывной пункт в Москве. — The Insider) можешь съездить. Контракт подпишешь — будешь где-нибудь». Все взвесил. Думаю: ну, если уж меня отправляют, то какая разница? Пойду контракт подпишу, может, прокатит. В субботу я подписал контракт, во вторник уже была отправка. Меня отправили в штурмовую роту. Примерно через неделю я был уже на самом «передке».
Я вообще ничего тогда не понимал. Неделю назад сидел дома, смотрел аниме, всякие стримы, работал, вел обычную жизнь, а тут меня уже куда-то в Украину отправляют.
Первые два-три дня мы размещались, нас не трогали, а потом начали отправлять на позиции окапываться. Грубо говоря, 500 метров открытых до поселка, и вот эти 500 метров ты никак не пройдешь. По открытой местности там один пулеметный расчет стоит, он может 100 человек загасить. Единственное укрытие — подбитый танк. И у наших гениальных командиров было такое решение: давайте мы до танка будем окапываться, а оттуда — перевалочный пункт и вперед. Невероятно тупое решение, ведь что 250 метров «открытки» (открытая местность), что 500 — вообще разницы никакой нет. 30 секунд на открытой местности находишься — и тебя уже «петушат» (могут убить).
Вот первых пацанов отправили туда. По пятеркам, как сейчас помню: четыре пятерки отправили. Все 20 человек полегли в этот же вечер. Никто не вышел. Никто даже не дошел до этого танка. На следующий день снова отправили — еще 20 человек. Они тоже не дошли.
Все про FPV-дроны говорят. На самом деле обычные дроны-наблюдатели тоже очень опасны — у тебя глаза везде есть, ты все видишь. И вот таких «люстр» там висело, наверное, штук 15−20. Они мониторили вообще все. Ты только где-то появляешься, тебя сразу видят. И командиры додумались — отправлять людей по «серому», когда солнце уже заходит или встает, в это время дроны видят намного хуже. Они отправили еще туда людей, их тоже «распетушило» там. Потому что даже пять выбегающих человек — это большая группа, их все равно видно.
Похоронили они так, наверное, человек 30 за два-три дня. Потом додумались, что можно пускать не по пять человек, а по двое. И тогда два расчета под этот танк завели. Там как окопались, по новостям уже начали передавать, что мы чуть ли не взяли этот поселок, что мы уже везде зашли. А мы до него даже не добрались. Людей на убой гнали просто потому, что командир, бывший охранник из «Пятерочки» на гражданке, мечтал увидеть себя по Первому каналу, что он такой воин. Ему вообще срать было, сколько там ляжет…
Окопались, но парням же боекомплект нужен, вода, еда. Поэтому в «карманах» до танка полегло еще человек 70 за неделю, пока бежали.
Стрелковых боестолкновений не было, потому что до позиций никто не доходил. По новостям звучит, что стрелковые столкновения — это самая-самая жесть. Нет. Самая жесть — это когда ты выходишь из блиндажа и понимаешь, что тебя видно. И в любой момент тебя могут «петушнуть». Я вышел в туалет, зашел обратно, через 30 секунд в том месте, куда я вышел в туалет, прилетело: два миномета отработало.
Дронов было очень много. Ощущение, что у ВСУ преимущество по дронам — раз в 50. Оператор мог не справиться, или ветер сильный, «птица» могла упасть, и парней заставляли на минные поля выходить, забирать. У вас есть клочок земли, его облетают четыре дрона. Что-то сбросят, только улетают — уже следующие четыре летят. И вдалеке еще стоит штук пять, наверное, и корректируют минометы, артиллерию. И так сутками.
Если тебя спалил дрон, заходить в блиндаж нельзя. Оператор видит светящуюся точку, и вдруг она пропадает — значит, он куда-то зашел. Туда сразу прилетает — и минус пять человек минимум.
«Мне говорят: руби ему руку топором»
За две недели из 250 человек осталось 15−20, из которых десять — это штабные. То есть это писарь, всякие там командиры взводов, командир роты. Мобилизованных очень мало осталось. Все остальное — контрактники. Процентов 40 потерь — это «двухсотые». Остальные — «трехсотые». Из них почти половина — это тяжелые (то есть рук-ног нет — инвалид на всю жизнь). Когда я приехал, тот поселок еще более-менее целый был. Через три недели его вообще не было, руины. Тучи трупов.
Я не шел штурмовать, очень долго ругался с командиром. Говорю: «Не пойду никуда ни в кого стрелять, можете меня прямо здесь обнулять. У меня есть эвакуация (я сутками раненых вытаскивал), вот я в эвакуации и буду, можете что угодно с этим делать». Я точно так же к этому танку бегал, где ребята окопались. Просто не провизию им приносил, а раненых оттуда вытаскивал.
У меня нет никакого медицинского образования, я никогда с кровью не сталкивался. А тут я неделю на четвертую забрал парня, он там трое суток раненый лежал, сам себе руку и ногу пережгутовал. Я не знаю, как он выжил. Рука уже гнить начала, пошел некроз. Я спрашиваю: «Что мне делать?» Мне говорят: «Руби ему руку. Вколи все, что есть, иначе от шока может умереть». Я собрался, пошел. Отрубил топором, которым дрова колют… Раза с четвертого отрубил, по рации мне передали, как обработать. Я потом двое суток не спал. Когда мы его грузили, он был живой, до первой линии тоже живой добрался. Дальше мне его судьба неизвестна.
Еще одного парня вытаскивал — ему оторвало челюсть, руку по плечо и полноги. Его даже забирать не хотели. Командир говорит: «Мне это не надо, сейчас еще ради одного человека что-то делать». Парень через сутки такой: «Просто хочу сдохнуть», — уже понял, что все. Он так и «вытек».
«Двухсотых» вообще очень редко забирали. Это либо личная инициатива, либо если его легко забрать, — когда он недалеко от блиндажа. Вместе со мной служил парень 18−19 лет, обычный сельский парень, трактористом работал. Вообще он пришел сам в военкомат по срочке, а ему подсунули контракт. Он подписал, даже не глядя. Через полторы недели он уже на «передке» был. Родственники отправили письмо в прокуратуру, что его силой заставили подписать. Командир батальона на это обиделся и отдал приказ, чтобы его в самое очко засунули. Вот его я уже «двухсотого» вытаскивал.
Как-то меня отправили забрать «трехсотого» и параллельно дали баул с медикаментами, чтобы я там оставил: бинты, воды немного… Я подхожу к этой «открытке», а там много поваленных деревьев. Слышу: «птица», вот уже почти надо мной. А местность холмистая, за счет этого под поваленными бревнами был такой промежуток. Я к нему ныряю, ползу дальше, где бревна поплотнее лежат. Уже к середине дополз и чувствую, как-то мягко, рыхло, запах едкий. Смотрю под собой и вижу форму, вижу пацанов мертвых. Они там уже три-четыре месяца, тела разлагаться начали. Я просто по трупам ползал.
У меня началась паника. И «птица» четко надо мной. То есть я понимаю, что она меня видит, она знает, что я здесь. Понимаю — надо с***ываться, бревна меня не спасут точно. И я начинаю выползать. Встал на ноги, прошел два шага и как пьяный падаю, пытаюсь встать на колени, не могу — у меня оцепенение. Сзади хлопок по бревнам. Я как-то смог собраться, развернулся и в обратную сторону побежал. Это очень стремно было.
«Меня ранило, так как командир хотел бухнуть»
Командир постоянно бухал. Может, он так со стрессом справлялся или еще чего, но это явно неподготовленный человек. Меня из-за его алкашки ранило. Говорит: «Иди к штабу, забирай „птицу“ новую» — то есть дрон. Я говорю: «Слушай, у нас есть еще одна „птица“, мы можем ее поднять. Ночь точно переживем. Зачем мне идти туда сейчас? Я выйду, меня сразу „петушнут“, потому что ночные „птицы“ летают с тепловизором, тебя видно за километр, ты светящийся огонек на черном экране, дорога туда — через „открытку“, тебя невозможно не увидеть». Но меня все-таки отправили.
Я дошел до штаба, забрал эту «птицу». Мне дают еще один пакет. Я говорю: «Что там?» — «Это для командира». Я смотрю в пакет, а там просто две бутылки: водка и коньяк какой-то. Вот для чего меня туда позвали. Командир хотел бухнуть, и меня отправили за передачкой. Возвращаюсь через эту же «открытку» и слышу: надо мной дрон. Бум. Ноги сразу подкосились. Ничего не понимаю. Единственная мысль: если у меня сейчас ног нет, просто в голову себе выстрелю и все, мучиться не буду. Смотрю: все в крови, но ноги на месте. Думаю: слава богу.
Понятное дело, что я кинул нахер этот пакет. Дополз до ближайшего подвала, выхожу по рации, говорю: «Заберите меня, я „трехсотый“, не ходячий, сам себя перетянул кое-как». Отвечают: «Мы тебя не заберем, опасно». Я понимаю, что в натуре не заберут, потому что в натуре опасно. Я прямо посередине открытой местности был. Нашел там какой-то подвал, через 20 минут уже чувствую, что я начал «вытекать». Меня всего трясет, тремор, литр у меня точно вышел крови. И я пополз. Почти добрался до точки эвакуации, но метров на 500 левее ушел. Там меня уже встретили.
Бухают вообще все почти. Некоторые командиры употребляют либо промедол, либо «соли». Я видел одного солевого, прям как на всех этих видео. Или под промедолом — они слюну пускают. Каждому военному в аптечку должны давать промедол — одну капсулу или две, это старый обезбол с наркотическим эффектом. Но выдают только на бумаге. Аптечку тебе выдали, ты расписался, а в ней промедола нет. Где он? Кто-то себе заграбастал? Правильно. Вот у них постоянно доза была.
У «соседей» у командира был специальный человек — промедоловый наркоман, он за дозу мог что угодно сделать. Бегал трупы обыскивал. Грубо говоря, нужен тебе прицел какой-нибудь на автомат или броник новый — ты ему достаешь промедол, а он за это бежит на самый «передок» трупы мародерить, чуть ли не на позиции ВСУ бежит.
«Привязали меня к дереву, говорят: „Ну все, сейчас тебя обнулять будут“»
Было и такое: человек, например, приказ не выполнил, не пошел куда-то. Приводят его к командиру. Если ему лень этим заниматься, то человека берут его подсосы, по-другому их назвать не могу, это вообще не люди. Они скотчем руки-ноги к дереву приматывают, чтоб не убежал, и метров с пяти-десяти расстреливают в упор. Сам расстрел я лично не видел, но судя по тому, что я видел трупы, это все правда.
Или приводят к командиру, надевают два бронежилета. Командир из автомата стреляет по этим двум броникам. А там, даже если они выдержат, у него все ребра сломаны. И он просто медленно умирает. Или каску надевают — и из пистолета в каску… У тебя просто черепа не будет.
В моей роте обнуляли двух человек. Я вернулся с эвакуации, спрашиваю: «Где у нас эти двое?» (позывные не буду называть). Мне отвечают: их обнулили за неисполнение приказа. Отказались на пост заходить. А на посту «петушили» жестко, большие были уже потери, вот они и отказались.
У нас в роте это не так часто было, потому что рота сама по себе быстро обнулялась. А, например, в соседних подразделениях, где не 250 человек, а 1000−1500…
У меня история была. Мне надо было отнести какой-то баул с консервами. Надо идти вперед. Слышу, «Баба-яга» летит (тяжелый сельскохозяйственный дрон, который ВСУ используют для сброса на российские позиции крупных боеприпасов). Понимаю, что дальше идти — самоубийство, но знаю, что слева есть соседнее подразделение, метрах в 700, отклоняюсь туда. Меня ловят, говорят: «Ты мобилизованный». Говорю: «Я контрактник, вам военник показать?» А у них какой то мобилизованный дезертировал или пытался. Они привязали меня к дереву, говорят: «Ну все, сейчас тебя обнулять будут». За деревом большая яма. Смотрю, а в ней 20−30 трупов лежат.
Меня спасло, что по рации передали, будто нашли того мобилизованного, который пытался свалить. Парня жалко, его, наверное, обнулили. Меня отвязали, отправили к командиру. Он не пьяный был, но, похоже, что под промедолом. Сидит, слюну пускает, предложил мне 30 граммов водки для успокоения.
Говорят, там частая практика. Туда обычно набирали тех, кто с «калечки» приезжает после ранений или со слабым здоровьем, которых им в расход не жалко пускать. Если человек не исполняет приказ, должна вызываться военная прокуратура. ВПшники туда, понятное дело, не приезжают, а увозить его никто не будет. В яму его тоже не посадишь: кто ее будет копать, эту яму? Только под трупы копали. Подвалы тоже копать никто не будет. Копать заставляли траншеи себе — до туалетов, потому что командирам страшно ночью выходить в сарай. Блиндажи шикарные себе заставляют копать, чуть ли не двухэтажные, а у пацанов землянки какие-то — настил деревянный и травки немного сверху.
«Ура-патриотов здесь мало, и они погибают первыми»
Никто там не выступает, никаких «пойдем Путина свергнем». Конечно, говорят, что он какую-то х*йню устроил, которая никому не нужна. Даже «патриоты» когда приезжают, очень скоро начинают говорить: «Что мы вообще здесь забыли, нахер это нам надо?» Есть часть «ура-патриотов», но они долго не живут, как правило, потому что первые бегут и их первых кладут.
Был мужик, 54 года, у него жена раком болеет. Пришел даже не за деньгами, а потому что ему нужна льгота была для семьи военнослужащего, чтобы жену вылечить. Говорит: «Я знаю, что тут надо людей убивать, я свой выбор сделал. Убьют, ну, хрен с ним, жена пять миллионов получит, вылечится, дети будут хорошо жить». Жил в селе, зарплата 35 тысяч, трое детей, жена больная. И чего ты ему скажешь? «Иди переучивайся на айтишника»?
Приезжали с нами два вагнеровца. Один сразу зассал, пошел в ВПшники, по итогу своих же пацанов обнулял. Ну, я так говорю «своих же пацанов». Не то, что это мои пацаны, но это все равно, что в спину стрелять. Одно дело — ты сам воевать не хочешь, да? Или ты против этой войны. А другое дело, когда ты настолько хочешь бабки, что всех подряд херачишь. А второй неделю был на «передке», назанимал денег и свалил.
У нас командир продавал отпуска — десять тысяч рублей день (чуть больше 100 долларов). То есть если ты полгода уже служил, у тебя официально есть отпуск, но тебя не отпустят. Хочешь в отпуск? Десять тысяч рублей в день.
«Оружие в Россию вывозят в мешках с трупами»
Страшно, потому что ты понимаешь, что кто-то из этих людей выживет. Вот командиры эти, их подсосы, даже обычные люди, которые, может, даже не хотели там оказаться, но у которых психика потеряна напрочь будет. Они же вернутся обратно. Что они там творить будут? От этого страшно и мерзко. Ты там не человек вообще. 1990-е — это все херня. Когда эти люди приедут с войны с кровью на руках, с поломанной психикой, которые были в одних ротах, отрядах и так далее, они же начнут сколачиваться в кучки, и эти кучки поменьше начнут побольше кучки сколачивать…
Оружия сейчас в России, я уверен, до ж*пы, его прям с трупами вывозят. «Калаш» можно тысяч за сорок, наверное, купить сейчас в России. Эти люди с оружием сейчас будут ходить по улицам. Есть труп, черный мешок. В этот же черный мешок — три-четыре автомата. Как мне объясняли, трупы все-таки шмонают при вывозе. Но они разбирают эти автоматы или где-то отдельно прячут их. И вывозят в Россию — там обратно это все собирают, сбивают номера, продают. Это прямо ходовой бизнес, на этом много зарабатывают. Представьте, сколько там убитых людей. И, конечно, никто не бегает и не собирает за ними оружие, подсчет не ведут. Если с одним трупом уезжают три-четыре-пять штук, это можно небольшую армию вооружить, это точно.
«Война за них*я»
Я считал примерно, сколько вообще за все время полегло людей. Если везде такой же темп, как был на нашем направлении, по моим подсчетам, тяжелых «трехсотых» и мертвых «двухсотых» должно быть тысяч четыреста. То есть, представь город, в котором 40% убитых, а все остальные — калеки.
Читаю, как кто-то в плен сдается. Вообще не понимаю, как они это делают. Может, просто там по-другому все устроено. Может, там впереди у них минных полей нет. У нас были впереди минные поля, сзади — заградотряды, и ты никуда не денешься. И так как роты быстро обнуляются, карты минных полей нет. То есть сапер разбрасывает мины, и они сами не понимают, куда они их бросают. Чуть вправо, чуть влево — ты подорвался, а тебе там десять километров надо пройти.
Тем людям, которые думают, что хотят подписать контракт, я говорю: «Ребята, возьмите пистолет и выстрелите себе в голову». Исход точно такой же, ничего не поменяется. Если вы думаете, что заработаете денег, вернетесь и вообще все охрененно будет… Поверьте, я таких типов там столько видел. Вы не вернетесь. Целыми точно не вернетесь. Стоят ли пять миллионов ноги? И что ты потом делать будешь? За тобой там мама будет всю жизнь вытирать?
Если вы думаете, что там какие-то нацисты… Там не нацисты, там обычные люди. Вы, грубо говоря, соседа пойдете убивать, вы сможете с этим жить потом до конца жизни? Эта война того не стóит. Это не война за отечество, это не война за справедливость, не война за свободу, это война за них*я. Война за деда, у которого настолько кукушка поехала, что он пошел и убил сотни тысяч людей ни за что, просто так. Вы никого не освобождаете. Он и сам не верит, что он кого-то освобождает, ему вообще срать на это все, а на вас — тем более.
А если уж вас начинают прижимать, то бегите лучше. Нет денег? Берите кредиты и сваливайте на эти деньги. Боитесь, что поймают? Вам нечего терять, иначе вас отправят на «передок». Попытаться всегда можно.
