В ближайшие месяцы тысячи белорусских молодых парней и девушек закончат вуз и отправятся отрабатывать по распределению. Традиционно в обществе эта практика воспринимается неоднозначно. «Зеркало» поговорило с теми, кто окончил вуз 8−10 лет назад, о том, какими были условия их отработки и как они оценивают полученный опыт.
Имена всех собеседников изменены.
«Принудиловка — это кошмар для молодых людей, полных энергии»
Александра закончила университет в начале 2010-х. Чтобы не уезжать отрабатывать в другую местность, устроилась на работу в торговле еще во время обучения с договоренностью, что ее оформят в эту же фирму на отработку. Она занималась продажами сантехники и плитки. Но как только «повинность» закончилась, девушка оттуда ушла.
— В моем случае, учитывая нюанс с пропиской, это был неплохой вариант. Но он затормозил мое развитие как специалиста, потому что работы по специальности дизайнера было минимум, больше занималась продажами. Пару раз приходилось слышать от некоторых представителей начальства, что меня чуть ли не спасли, а я, видите ли, неблагодарная.
В то же время, рассказывает Александра, статус молодого специалиста помог ей избежать участия в регулярных неприятных совещаниях в нерабочие дни. Девушка использовала аргумент, что в ее обязанности участие в них не входит, а также тот факт, что ее не могли из-за отсутствия на таких встречах уволить.
По окончании отработки ее уговаривали остаться на позиции администратора магазина, но так как ей категорически не нравилось отношение руководства к работникам, «неподъемные планы продаж и сотни мелочей, за которые можно было лишиться премии», она отказалась. Говорит, хотела найти работу по специальности и развиваться в этом направлении.
— Эта работа дала опыт взаимодействия в коллективе и научила общаться с клиентами. Потом это очень пригодилось в жизни. Еще работа в первом месте научила борьбе за свои права и стрессоустойчивости. Плюс теперь знаю все про плитку и сантехнику. Профессиональные навыки там развить было невозможно никаким образом (кроме как в свободное от работы время, которого не очень много, при этом я очень выматывалась). Но за школу работы с людьми спасибо, это в любом случае нелишний опыт.
При этом Александра негативно относится к самому факту обязательной отработки после вуза.
— Любая принудиловка — кошмар для молодых и полных энергии, стремлений и амбиций людей. Если бы, например, была возможность обратиться в какой-то банк заявок на молодых специалистов в университете и выбрать работодателя, то почему бы и нет. Но когда тебя обязывают и «посылают» не пойми куда, тебе остается сжать зубы и потратить два года жизни. И хорошо, если на работу, которая хотя бы близка к твоей специальности, а то и вообще не имеет к ней отношения. Такая практика не может быть успешной. Но государство использует аргумент, что нас выучили бесплатно и мы должны отдавать долг родине. У них нет интереса делать хороших работников, развивать молодых специалистов, им нужно просто заткнуть кадровые дыры.
«Процессы были 20-летней давности, а любые предложения по улучшению игнорировались»
Валентина закончила вуз в 2011 году. В месте, куда ее отправили отрабатывать, она трудилась около двух с половиной лет. Как только отработка закончилась, говорит, написала заявление об увольнении. Но его не подписали, потому что у нее тогда не закончился контракт.
— Я окончила университет с хорошим средним баллом, поэтому меня направили в минскую организацию. Молодым специалистам была положена выплата «подъемных», но у нас их никому не выплачивали (и мне в том числе). Так как, по словам руководства, город работы совпадает с городом учебы. И неважно, что люди могли быть из других городов. Также нам не предоставляли общежитие. Хотя у организации общежитие было. И люди, которые уже давно работали, жили в нем. Приходилось снимать квартиру (а это был год, когда резко подскочил доллар). Бывало, что 70% зарплаты уходило на аренду. Даже на еду не всегда денег хватало. В целом в организации к молодым специалистам относились гораздо хуже: платили минимум, нагружали работой, которую никто другой не хотел делать.
В итоге у нее пропала мотивация, признается Валентина. А свой опыт отработки она оценивает негативно.
— В течение 5 лет я обучалась в хорошем университете, где меня окружали люди, заинтересованные в своем деле (как студенты, так и преподаватели), каждый стремился работать и учиться лучше, где была атмосфера взаимоуважения. А на распределение я как будто попала в другой мир. Мне казался дикостью хамоватый тон общения, который был нормой в коллективе, а также то, что более опытные коллеги перекладывали свою работу на молодых. Организация совершенно не стремилась к развитию и совершенствованию процессов. Процессы были 20-летней давности, а любые предложения по улучшению просто игнорировались.
— Когда вокруг видишь людей, которые получают деньги просто за то, что сидят за столом, а тебе платят в три раза меньше, имея более высокую квалификацию и выполняя их работу, то пропадает желание вообще что-то делать, — говорит Валентина. — Помню, кто-то тогда мне сказал, что чем больше работаешь, тем больше на тебя нагрузят, но зарплата при этом не изменится. В итоге просто стремишься работать меньше, чтобы на тебя не скинули чужую работу. После этого опыта у меня ушло несколько лет, чтобы прийти в норму и опять появилось желание работать качественно.
Саму идею распределения Валентина считает неплохой, «но реализация ужасная».
— Лично я была бы даже рада отработать качественно и эффективно, принеся тем самым пользу и организации, и стране в целом. Важно видеть результаты своего труда и понимать, что время и силы потрачены не зря. Но реализация распределения у нас плохая, потому что в большинстве случаев потенциал и знания молодых специалистов не используются. Вместо этого организации просто пользуются тем, что у людей на два года нет выбора. Молодых специалистов помещают в очень плохие условия и платят минимум.
«Практика распределения порождает немотивированный и неэффективный труд»
Более удачно сложилась ситуация у Михаила — айтишника с экономическим образованием. Он смог распределиться в IT-компанию, в которой на тот момент работал уже почти год. Работа его полностью устраивала, и ту компанию он оставит только через год после завершения отработки. Связано это было с переездом в другую страну.
— Условия были отличные, но это относилось к общей социальной политике компании. Каких-либо бонусов по линии государства от статуса «молодой специалист» я не ощутил. В целом ничего кроме морального бремени «специалиста, привязанного к месту работы», то есть фактора, сдерживающего планы на смену работы, сферы деятельности, места жительства, не было. Так как я работал в компании, которую нашел самостоятельно, меня все устраивало.
При этом, по мнению Михаила, институт распределения — это пережиток прошлого, который наносит вред как молодому специалисту, так и работодателю, и государству.
— В любом формате (даже таком относительно благоприятном как у меня) эта практика порождает немотивированный и неэффективный труд, сдерживает реализацию амбиций и стимулирует миграцию студентов и молодых кадров за пределы Беларуси.
Он вспоминает, что его факультет получил много предварительных заявок на распределение выпускников, все они были от госпредприятий из райцентров. Зарплату там предлагали 2,5−4,5 млн рублей (250−450 деноминированных рулей). Потенциальные работодатели связывались с выпускниками, рассказывали о преимуществах работы на их предприятии.
— Мне тоже звонили с одного из мясокомбинатов Минской области, уговаривали пойти к ним, но я в ответ тактично отказал, сказав, что хочу распределиться в компанию, где я на тот момент работал. В ответ звонившая пришла в бешенство, буквально орала в трубку, что у них стратегическое партнерство с вузом, что они могут повлиять на то, чтобы меня засунули работать в колхоз в деревню экономистом на минималку. Это был первый и последний раз, когда меня заманивали на работу угрозами.
— Глобальный абсурд распределения заключался в том, что у большинства бюджетников уже были неплохие рабочие места и обустроенный быт в Минске — и никто не хотел распределяться. А большое количество выпускников платного отделения из сельской местности были крайне заинтересованы получить распределение, но вуз был настроен принудительно сослать бюджетников по полученным заявкам, — говорит Михаил и делает вывод: — Распределение — это такая же идиотская мерзость, как служба в армии, активности БРСМ и прочие обременения развитию личности, из-за которых люди бегут из Беларуси, а власть оставляет страну без будущего.
«Невероятный опыт работы с людьми»
Марина окончила вуз в середине 2010-х и отправилась отрабатывать в национальный аэропорт. Она признается, что считала дни до окончания распределения. Работу начала искать за месяц до окончания отработки, а спустя месяц после ее завершения уже уволилась.
— Моя специальность подразумевала работу только в госорганизации. Заниматься «выбиванием» места отработки я начала за полгода до выпуска, мне, можно сказать, повезло, потому что я осталась работать в Минске. Если не позаботиться самой, то тебя засылают куда-нибудь далеко в другую местность.
Сначала, говорит Марина, зарплата была мизерной, но спустя примерно полгода начала расти. К концу отработки девушка получала в эквиваленте 400 долларов. Говорит, это было очень даже неплохо, если сильно не шиковать и если не нужно было снимать жилье.
— Отношение ко мне как к молодому специалисту было разным. Начальники менялись часто, они бывали разные, но в целом, как в любой госорганизации, молодой специалист — это тот, на котором можно ездить. Так что наблюдалась своеобразная дедовщина.
Позитивным из своего опыта Марина называет хороших коллег, с некоторыми из них она до сих пор дружит.
— Также это невероятный опыт работы с людьми, плюс подтянулся английский в силу постоянной коммуникации с иностранцами. Еще было важным пришедшее понимание, как и где я хочу работать, а как — нет. Например, увидев госмашину изнутри, людей, которые трудятся там более 10 лет, я поняла, почему не стоит впредь в нее соваться. В целом за эти два года было столько плохого и хорошего, что я смогла провести очень четкую грань, что для меня в работе приемлемо, а что — нет.
— Я за то, чтобы отработку отменили, — продолжает Марина. — Больше половины студентов разочаровываются в своем выборе специальности, что неудивительно, поскольку мы поступаем в 17 лет. Больше половины работают уже во время учебы, и постепенно начинает вырисовываться картина, чем ты реально хочешь заниматься. После университета у тебя есть возможность пробовать новое, переучиваться и менять работу, тем самым искать свое место и направление. Но ты в это время оказываешься на два года привязан к работодателю без возможности уйти в другую сферу. Раньше я считала, что плюс отработки в гарантированном трудоустройстве, когда у тебя нет опыта, но за последние годы много раз убедилась, что гибкость гораздо важнее, а когда ты молодой и сил у тебя много, работа всегда найдется.
«Полезным из всей этой истории был только год службы в армии»
Ветврач Станислав столкнулся с настолько плохими условиями отработки, что через несколько месяцев работы в колхозе сам пошел проситься в армию.
— Условия в районе были плохими, платили в районе 3,5 млн (сейчас это 350 рублей), снимать жилье я должен был за свои деньги. Сначала сказали, что эту сумму будут возмещать, но оказалось все не так. На работу нужно было идти пешком около 5 километров.
Недолгий опыт работы привел молодого человека к мысли, «что государственные колхозы в стране, скорее всего, не нужны и должно развиваться частное фермерство».
— В итоге, как бы странно это ни звучало в 2023 году, но полезным из всей этой истории был только год службы в армии. Лично для меня и моей дисциплины это оказалось полезнее, чем если бы я отработал два года в колхозе. Государство скажет, что бесплатно учило человека, поэтому он ему должен. Тогда пусть придумают что-то другое или модернизируют всю эту систему. Лично мой опыт показал, что отработка в белорусском колхозе — это своеобразное рабство за копейки, которое, скорее, оттолкнет в дальнейшем работать по профессии. При этом я не исключаю, что у кого-то все сложилось совсем по-другому.
«И работник, и работодатель знают, что человек надолго не задержится»
Инга окончила медицинский вуз тоже в середине 2010-х. После этого отработала весь срок в районной больнице: один год интернатуры и два года отработки. Но оставаться дальше в этом медучреждении не захотела.
— На меня повесили множество обязанностей без права критики. Пытались манипулировать через пятилетний контракт: мол, заключай, и тогда все будет лучше.
Среди плюсов она называет то, что заведующие пытались молодых специалистов чему-то научить.
— Учитывая, что я — врач, то в районе для обучения по моему профилю возможностей и условий фактически не было. Оборудование, наличие лекарственных средств — в плачевном состоянии. Спасали онлайн-лекции, статьи, учебники. Уже потом, переехав в крупный город, догоняла (и продолжаю до сих пор).
При этом свой опыт Инга называет полезным. Во-первых, она научилась находить выход из разных ситуаций, ценить то, когда на рабочем месте все в порядке, искать информацию везде, где только можно.
— Но я считаю, что принудительная работа пользы не приносит. Когда работник и работодатель знают, что кадр надолго не задержится, никто из них не старается. С точки зрения набора опыта — да, польза есть, но не для каждого. Лучше бы позволяли людям выбирать: если человек согласен распределяться — получай рабочее место, а если нет, то он все равно там не останется или будет работать плохо.
«Если не будешь ходить на работу, мы тебя не уволим»
Дмитрий в начале 2010-х окончил военный факультет одного из крупных вузов Беларуси. Как следствие, отрабатывать по распределению ему предстояло пять лет в военных структурах. Но еще со второго курса обучения молодой человек понял, что это занятие не его.
— Понимал, что все, что связано с военными структурами в нашей стране, в принципе не очень перспективно, довольно сомнительно, не очень интересно и не так уж престижно. Поэтому знал, что буду искать себя в другой сфере.
Дмитрий, по его словам, сразу предупредил, что отрабатывать не собирается. Но отпустить его не захотели. В итоге он проработал по направлению меньше года и сделал все, чтобы его уволили. Так как с молодым специалистом расстаться по соглашению сторон наниматель не имеет права, несостоявшийся военный стал прогуливать работу, чтобы его уволили по статье.
— Меня штрафовали за это. Но в какой-то момент сказали: «Если ты не будешь ходить на работу, то мы тебя не уволим». Это было смешно. Но в итоге меня все же уволили. Потом был суд, где назначили сумму, которую я должен выплатить за неотработанное время, — около 25 тысяч долларов.
В это время у мужчины уже была другая работа, поэтому крупная сумма его не сильно испугала — он решил выплачивать постепенно.
— Когда человек занят в той сфере, которая ему не особенно интересна, и он не хочет там прикладывать усилия, это плохо для экономики. В целом в распределении смысла мало. Человек должен сам выбирать, где ему работать и платить налоги, — рассуждает Дмитрий и делает вывод о своем опыте, — мой случай показывает, как не должно быть. Особенно если вспомнить угрозы, что меня не уволят, если я не буду ходить на работу.
«Это был хороший опыт построения отношений с трудными категориями семей»
Педагог Алена еще до распределения знала, что отправится работать в родной район, но не в сам райцентр, а в деревню. Там она отработала от звонка до звонка. Говорит, в деканате вуза их сразу предупредили: если что, можно будет перераспределиться. Работала девушка в деревне, где ей выдали дом от отдела образования.
— Когда распределялась, я понимала, что лучше выбирать небольшое учреждение, потому что чем меньше коллектив, тем люди легче находят контакт друг с другом. Мне очень повезло, потому что коллектив был классный, люди — добрые, расположенные ко мне. Они относились ко мне, наверное, как к своему ребенку, помогали, подсказывали. Помогали даже вещами, чтобы я могла обустроить дом.
В доме не было ни воды, ни электричества, а отопление — печное. Пришлось самой искать, где купить дрова. Колонка с водой находилась в 300 метрах от дома. Приходилось ее носить в ведре, а в туалет ходить на улицу. «Но я думала, что так надо, что все так живут», — говорит Алена.
— Теперь я понимаю, что можно было найти другие варианты жилья. А когда я уже уходила из того учреждения, мне предлагали вариант найти другое жилье, чтобы я осталась. Но я не согласилась. То есть условия проживания были ужасными. Но нюанс в том, что я сама их выбрала и сама согласилась. Но благодаря тому, что я там жила, познакомилась с замечательными людьми, с которыми, возможно, никогда бы не встретилась, если бы жила в другом месте.
Отдельно Алена выделяет одиночество и отсутствие своего круга общения во время отработки. Говорит, в деревне в основном либо дети, которые ходят в школу, либо взрослые, которые воспитывают детей, а также люди старшего поколения. Все заняты домашним хозяйством. В итоге девушка никуда не выходила, после работы ни с кем практически не встречалась и не общалась. Это усложняло повседневность.
Девушка трудилась на полторы ставки и по тем меркам получала неплохую зарплату. Так как тратить ее было негде, удавалось даже откладывать. Первый год, говорит, было сложно, потому что после университета она хорошо знала теорию, но оказалась совсем не подготовленной к практике, которой заполнена жизнь педагога.
— После того опыта я стала разбираться в сфере работы с трудными семьями. Это была хорошая практика построения отношений с трудными категориями семей. Правда, в самом начале, видя всю эту систему, первые три месяца я плакала, настолько было сложно. Но я хотела им показать, что можно по-другому жить. А к концу распределения осознала, что этого не могу сделать, что каждый человек сам ответственен за свою жизнь. Тот период повлиял на меня в плане отношения к людям, научил их не осуждать, проявлять терпение, давать человеку право выбора.
Девушка даже подумывала остаться работать на первом месте и дальше, но обстоятельства заставили ее изменить выбор. Первый опыт работы, по ее словам, оказался хорошей школой для начала профессионального развития. После отработки Алена сменила регион и специализацию, но осталась в системе образования.
Юлия тоже педагог. В начале 2010-х она два года отрабатывала распределение по специальности в Минске. Но уже после первого года приняла решение, что после отработки продлевать трудовой договор не будет.
— Мне повезло с коллегами: меня как молодого специалиста там ждали и большую часть времени по сравнению с моими однокурсниками я как сыр в масле каталась. Но с зарплатой совсем не повезло, грубо говоря, платили минимальную по стране.
Один из главных выводов, по ее словам, что в госучреждениях «нечего ловить», особенно, если специалист не готов ждать лет семь, когда сможет повысить категорию, чтобы иметь хорошую зарплату.
— У нас еще было такое, что если ты в текущем году занимаешь призовые места на олимпиадах, конференциях, печатаешься в прессе, издаешь какую-нибудь книгу, то в следующем году тебе за это будут начислять премию. Но мне не нравился подход пахать год и надеяться на премии в следующем. На второй год, зная, что не останусь там работать, я даже не тратила на это время.
Второй вывод, который сделала Юлия, звучит так: «Своими глазами увидела, как ценят труд молодых специалистов в финансовом плане, поняла, что карьерный рост с 305 рублей до 1000 рублей за 5−7 лет — это не для меня».
«Убеждала себя потерпеть до тех пор, пока не перераспределюсь»
Журналистка Наталья тоже два года отработала по распределению. Начинала в заводской газете, потом перераспределилась в онлайн-издание. Но после окончания отработки сменила редакцию.
— На заводе из минусов было то, что мой рабочий день начинался в 7 утра и там нельзя было вообще никак опаздывать даже на минуту, потому что ты приходила и пропуском отбивалась на проходной (хотя благодаря этому графику после 16 часов я была уже свободна). А еще то, что нельзя было выходить за территорию завода даже во время обеда, только по веской причине. К тому же там не уважали редакцию: заводчане привыкли, что работа — это какой-то осязаемый труд, и многие считали, что мы занимаемся ерундой, соответственно, отношение к нам было пренебрежительное. К тому же работать там было довольно скучно, все привыкли работать медленно. Я чувствовала, что мы деградируем.
Плюсом Наталья называет финансовую сторону. Зарплата при трудоустройстве была равна 450 долларам, а спустя два года — чуть больше 500. Это позволяло что-то откладывать. К тому же так как места в общежитии для заводчан не было, девушке платили какую-то сумму как компенсацию за аренду жилья. Также она положительно отзывается о бывших коллегах.
Через год работы в заводской газете Наталья поняла, что «больше не может», и начала искать новое место работы.
— Чтобы перейти на новую работу, мне нужно было перераспределяться. Для этого собирается целая комиссия. Но все происходило в августе, когда комиссия ушла в отпуск. Значит, перераспределение могло случиться только через месяц, а в журнале так долго ждать были не готовы. К тому же на заводе не хотели отпускать. Но я очень упрямая — договорилась и недели три работала на двух работах. Приходила на завод, потом после 16 часов бежала сломя голову в редакцию журнала. В какой-то момент от такой нагрузки думала, умру по дороге в редакцию, силы были на исходе. Но я убеждала себя потерпеть до тех пор, пока не перераспределюсь.
На втором месте работы тоже оказалась хорошей оплата труда. А еще «достаточно адекватный коллектив», некоторые из бывших коллег остались ее друзьями. Из минусов — периодически приходилось работать с рекламодателями, среди которых были «не очень адекватные клиенты, которые просто орали в трубку». Но со временем девушка научилась с ними работать.
— Мне кажется, что опыт на заводе толком не дал мне ничего, потому что эта позиция была не для меня. У меня к тому времени имелся гораздо более крутой опыт, чем там требовалось. В итоге я там ничему не научилась, разве что газету верстать. Вторую часть своей отработки оцениваю на 9 из 10. В журнале научилась брать ответственность, потому что была редактором, то есть отвечала за то, в каком виде он выходил. А первое время — еще и корректором. Это было непривычно: тебе 24 года, а ты отвечаешь за то, каким журнал уходит в печать. За счет этого я научилась действовать в кризисные моменты. Там же начались настоящие интервью. Это был интересный опыт.
Но все два года девушка ждала, когда же закончится отработка, чтобы иметь возможность самой выбирать место работы.
— Интересно, что потом, когда этот выбор появился, я испугалась. Растерялась: «А куда я вообще хочу?» Появилось много вопросов и рефлексии: «Точно ли я хочу работать в этом месте или нет? Зачем вообще мне эта работа? Хочу ли быть в журналистике?»
При этом, рассказывает Наталья, во время распределения, если у выпускников было место работы в «крутую редакцию», то их туда не пускали, а отправляли в регионы.
— Выходит, что ты живешь в Минске, твоя жизнь там налажена, а тебя на два года отправляют в какую-то деревню. Хорошо, если это добровольно, но часто оказывается совсем не так. Условно, есть запрос от редакции — хотите езжайте, хотите — нет. Но принудиловка — это неправильно, — делает вывод Наталья.
«Четко осознала, как не хочу работать»
Учительница Галина после университете поехала работать в один из областных городов.
— Моих пожеланий никто особо не спрашивал, распределили в ближайшее к месту регистрации учебное заведение. На момент трудоустройства никто не интересовался нашими предпочтениями по нагрузке, классам, сменам. Дали то, что не хотели другие учителя. Таким образом я со своим красным дипломом получила работу в 3−5 классах в две смены. Я бы оценила этот опыт на 4 из 10. Не было никакой поддержки или помощи от администрации, более опытных коллег. Информацию, касающуюся оформления документации, рабочие моменты приходилось урывать кусками, постоянно спрашивая и уточняя. Зарплата была неплохая, в начале что-то около 200 долларов. Директор постоянно выписывал премии за малейшую активность.
На первом месте работы Галина отработала чуть больше года, но при первой же возможности перераспределилась в другое учебное заведение, где потом проработала восемь лет. После первого места работы она «четко осознала, как не хочет работать». После перераспределения, говорит, потеряла в зарплате, но получила тот режим работы, который хотела. Это позволило подрабатывать.
— В целом опыт, безусловно, полезный. Общение с учащимися и родителями не создавало проблем. Я смогла понять, как работает система образования в стране. К тому же, на мой взгляд, практика эта неплохая. Я до сих пор работаю в образовании. Два года обязательной отработки достаточно для того, чтобы понять, ваше это или не ваше. Если нет — нужно уходить и не портить детям впечатление о школе.
Читайте также
