Есть ли шанс у Юлии Навальной стать своеобразной Светланой Тихановской для россиян? Почему у Лукашенко не получается вернуть белорусов через специальную комиссию? Зачем людям в нашей стране приходить на выборы? Может ли судьба Навального стать примером для Лукашенко в отношении к политзаключенным? Эти вопросы задали нам вы, а мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит» (это его текстовая версия).
— Юлия Навальная заявила, что будет продолжать дело мужа. Есть ли у нее шансы стать своеобразной Светланой Тихановской для россиян?
— Короткий ответ: да, такие шансы и потенциал у нее есть.
Навальная и ее муж никогда не побеждали на выборах в России, даже в глазах своих сторонников. У них никогда не было такой электоральной базы в своей стране, как была у белорусских демсил в 2020 году. То есть их политическая позиция сегодня проистекает из абсолютно разных исторических корней. Но если отвлечься от этого и посмотреть на то, как сегодня воспринимает Запад Тихановскую и как ее воспринимает остальная белорусская оппозиция, то сходств становится больше.
Например, в демсилах по-прежнему не принято критиковать лично Тихановскую. Весь огонь критиков на себя принимают ее структуры и инициативы, какие-то отдельные решения, но не персонально она. Любой, кто нападает на нее как на личность или ставит под сомнение ее лидерство в оппозиции, сразу оказывается на обочине демократических сил. Можно вспомнить и чету Цепкало, и Андрея Санникова.
Прошло 3,5 года с момента политического восхождения Тихановской, а этот тефлоновый эффект все еще держится. У Юлии Навальной в этом смысле еще больший потенциал, потому что для другого российского оппозиционера сегодня покритиковать ее — это нечто похожее на богохульство, моментальный путь к маргинальности.
Как и в 2020 году у Тихановской, у Навальной сегодня нет какого-то негативного багажа или усталости избирателя. Она в этом смысле еще более объединительная фигура, чем ее муж и его команда, которые были известны своей бескомпромиссностью в отношениях, в том числе и с другими российскими демсилами.
В глазах западных политиков российской оппозиции всегда не хватало одного лица — человека, которого можно пригласить на какую-то конференцию или встречу, не обидев при этом десятки других лидеров и активистов. Тихановская решила эту проблему в нашем случае, став таким символическим представителем другой Беларуси. Навальная дает такое же решение в случае России. Она достаточно не токсична и при этом уважаема на международном уровне, чтобы приглашать ее на встречи с любыми политиками. И российские оппозиционеры будут просто глупы, если не воспользуются этой возможностью.
Дальше Навальная рискует столкнуться с теми же фундаментальными проблемами, которые есть у Тихановской. Как и в Беларуси, в России невозможно сегодня выводить людей на улицы и практически задушена возможность другой политической мобилизации. Поэтому за пределами символического представительства на конференциях, олицетворения другой России, как и в случае с Тихановской, поле деятельности Юлии может скоро сузиться. В нем наверняка останется защита интересов российской диаспоры, лоббирование новых санкций, обращение к своим сторонникам в России через медиа.
Но все это, безусловно, не полноценная политика. И, соответственно, ожидать какого-то успеха лишь от действий Навальной в эмиграции так же сложно, как от действий Тихановской. Потому что решения, которые принимают даже западные политики, которые с ними общаются, не в первую очередь зависят от того, что думают оппозиционные россияне. Куда больше политика Запада определяется внутренней конъюнктурой в этих странах и действиями самого Путина.
И это еще одно пересечение с белорусской ситуацией, потому что действия Лукашенко и собственная внутриполитическая логика влияют на поведение западных стран намного больше, чем любая дипломатическая активность Тихановской. Даже в самых дружелюбных странах вроде Польши или Литвы.
— Ці можа лёс Навальнага стаць узорам для Лукашэнкі ў стаўленні да палітвязняў? Калі так, ці можа гэта прывесці да радыкалізацыі дэмакратычных сілаў?
— Я лічу памылковай логіку, што Лукашэнку патрэбныя нейкія прэцэдэнты ці ўзоры ў тым, што тычыцца ціску на палітвязняў ці рэпрэсій увогуле. Амаль па ўсіх накірунках рэпрэсій гэта Мінск дае прыклад Маскве, а не наадварот. Беларускай уладзе не былі патрэбныя расійскія прэцэдэнты, каб забіць Тарайкоўскага, Шутава ці Бандарэнку. Не патрэбна была і Расія, каб стварыць інфармацыйны вакуум — гэтак званы рэжым інкамунікада — вакол некаторых палітвязняў.
Як мінімум пяцёра палітзняволеных ужо загінулі ў беларускіх калоніях пры нявызначаных абставінах цягам апошніх гадоў. Гэта Вітольд Ашурак, Алесь Пушкін, Мікалай Клімовіч, Вадзім Храсько, літаральна днямі — Ігар Леднік. Як мінімум у некаторых з гэтых выпадкаў ёсць падставы меркаваць, што палітвязням, акрамя катавальных умоваў у калоніях, своечасова не аказалі медычную дапамогу. Частку з іх накіравалі ў калоніі, ведаючы пра іх інваліднасць загадзя. І нідзе тут не патрабуецца санкцыя ці прэцэдэнт з боку Масквы.
Ці захоча Лукашэнка проста забіць кагосьці з лідараў апазіцыі за кратамі, калі пабачыць, як лёгка расійская сістэма перажыве меркаванае забойства Навальнага? Я не ўпэўнены, што Лукашэнку дагэтуль стрымліваў страх нейкіх наступстваў, які перастане быць актуальным зараз. Гэта пытанне не стрымліваючых фактараў, гэта пытанне палітычнай волі ці яе адсутнасці. Хацеў бы і было б патрэбна, даўно зрабілі б тое ж самае ў Беларусі. А калі гэтай патрэбы ці жадання няма, то наўрад ці яны з’явяцца толькі з-за таго, што гэта адбылося ў Расіі.
Што тычыцца пазіцый дэмакратычных сілаў, натуральна, што кожная трагічная навіна не дадае ім жадання лабіраваць нейкія саступкі на Захадзе ў бок Мінску. Але яны і так займаюць у гэтым пытанні даволі жорсткую і бескампрамісную паслядоўную пазіцыю, і наўрад ці яе можна яшчэ неяк заўважна радыкалізаваць. Яны і так патрабуюць гандлёвую блакаду Беларусі з боку Захаду.
Што больш жорсткае можна тут уявіць? Вайсковае ўварванне? Наўрад ці нехта будзе разглядаць ці прапаноўваць такія сцэнары на Захадзе. Актывісты і структуры, якія прапануюць, наадварот, быць больш гнуткімі ў пытаннях вызвалення палітвязняў, таксама наўрад ці зменяць сваю пазіцыю. Хутчэй наадварот. Кожны смяротны выпадак толькі пацвярджае іх логіку пра тое, што палітвязняў трэба выцягваць любымі сродкамі. Таму што гэта надзвычайная справа.
Нават калі беларускія ўлады пяройдуць да наўпроставых забойстваў лідараў ці актывістаў апазіцыі ў турмах і шараговыя апаненты ўлады, натуральна, радыкалізуюцца з-за гэтых навінаў, мне не да канца ясна, ува што гэтую радыкальнасць можна канвертаваць. Я сумняюся, што дэмакратычныя сілы ў выгнанні ў такім выпадку будуць заклікаць беларусаў да нейкага гвалтоўнага супраціву ўладзе. І гэта будзе звязана не з нейкай памяркоўнасцю лідэраў апазіцыі, а з тым, што ў сітуацыі адсутнасці рэсурсаў на сапраўдны сілавы супраціў заклікаць да гэтага — безадказна з іх боку.
Але, натуральна, гэта будзе новая ступень гвалту з боку дзяржавы. І кожная такая эскалацыя на індывідуальным узроўні нараджае ў грамадстве больш Андрэяў Зельцараў, то бок звычайных людзей, якія гатовыя аддаць нават жыццё для змагання з уладамі альбо помсты.
— На Западе в последнее время все чаще слышны разговоры о том, что Путин может начать новую войну, в том числе на территории стран НАТО. Откуда такие мысли, что поменялось? Стоит ли всерьез беспокоиться о такой перспективе?
— Тут сложилось несколько факторов. Во-первых, западные политики и эксперты, кажется, понимают, что прогнозы о том, что Россия не сможет вести войну после поражения 2022 года или что она не сможет мобилизовать свою экономику, оказались близорукими. Москва справилась с этим намного лучше Запада, что мы и видим по ситуации на поле боя в последние месяцы. Раз она справилась с этим, то и сама идея о поражении Украины перестала быть такой же фантастикой, как к этому относились год назад.
Во-вторых, сам Путин за это время четко показал, что никаких внутренних сдержек у него нет, а его цели более чем амбициозны. Разговоры о том, что Одесса — русский город, сменились рассуждениями о том, что Польше подарили слишком много территорий.
То есть пришло осознание, что этот человек видит свою историческую роль гораздо шире, чем решение каких-то проблем Донбасса или Крыма. Его интерпретации истории региона, которые мы услышали в интервью Такеру Карлсону, вполне могут на следующем круге дать идеологическое оправдание для захвата стран Балтии или Молдовы. Ведь все они когда-то были частью России. И в логике Путина это делает их исторически российскими землями. Все зависит от того, как далеко в историю мы хотим смотреть.
При этом мало кто на Западе верит, что с Путиным можно о чем-то всерьез договориться, что он удовлетворится Донбассом и что будет соблюдать любое подписанное перемирие дольше, чем ему нужно будет для перевооружения своей армии для нового нападения. Если перед вами недоговороспособный и одержимый своей исторической ролью пожилой автократ, то вы намного меньше надеетесь на дипломатию и на попытки в чем-то убедить Путина, позвонив ему, как многие западные лидеры делали два года назад, перед полномасштабным вторжением в Украину.
Наконец, ослаб фактор американских гарантий безопасности Европе. Одно дело — иметь под боком сходящего с ума лидера России и слабеющую Украину, но при этом продолжать оставаться под американским ядерным зонтиком. И совсем другое — когда лидер республиканцев и их потенциальный кандидат на следующих выборах Дональд Трамп открыто сомневается в необходимости НАТО и угрожает европейским странам не защищать их, если они не доплачивают за оборону.
Дело не только в непредсказуемости самого Трампа, а еще и в том, какой сигнал это шлет Путину. США, которые обещают всей своей мощью вступить в войну даже за покушение на небольшой кусочек условной Латвии, — это сильный сдерживающий фактор даже для Путина, потому что все хотят жить, а полномасштабная война с НАТО этого российскому президенту не гарантирует. Но западные, в том числе европейские политики понимают, что, раз Путин видит эти колебания Вашингтона, у него вырастает соблазн воспользоваться моментом. По логике «сейчас или никогда».
Я уверен, что мало какой лидер европейской страны сейчас считает вероятным нападение России на НАТО в ближайшем будущем. Это вопрос не только желаний, но еще и ресурсов. Россия с большим трудом и огромными жертвами продвигается на несколько километров в Донбассе, и это значит, что еще не скоро она сможет накопить достаточные силы, чтобы не только разобраться с Украиной, но еще и вести какую-то другую полномасштабную войну.
Но западные политики также понимают, что через два три-года при плохом сценарии в Украине риски для них могут вырасти. И для того, чтобы подготовить своего избирателя к тому, что необходимо повышать военные расходы, они вынуждены уже сейчас прибегать к такой иногда алармистской риторике. Потому что если избирателям не объяснить опасность ситуации и просто так повысить военные расходы по своему волюнтаристскому решению, то это будет идеальной почвой на следующих выборах для любых популистов, которые скажут, что наши элиты просто выдумали российскую угрозу и порезали социальные расходы ради какой-нибудь очередной сотни танков.
Иными словами, к третьему году полномасштабной войны у западных элит наконец приходит отрезвление по поводу целей Путина, потенциала России и своих собственных уязвимостей. Теперь остается главный вопрос: как много времени пройдет между этим осознанием и конкретными решениями и сколько жизней и городов еще потеряет Украина за это время?
— Зачем людей в Беларуси агитируют приходить на выборы? Ведь властям уже не с кем бороться. Нет ни альтернативных кандидатов, ни даже наблюдателей на участках — рисуй любые цифры.
— Разумеется, явку можно нарисовать, что они по традиции и сделают. Но ведь дело не только в официально объявленных цифрах, а еще и в визуальном образе.
Основная цель этих выборов для власти — восстановить ощущение нормальности, показать себе, народу и миру, что 2020 год был просто аберрацией, временным сбоем. Для этого крайне важно, чтобы первые выборы с тех пор прошли без эксцессов. Чтобы была картинка, подтверждающая тезис о перевернутой страничке. Люди спокойно, семьями идут голосовать, заходят в буфет, радуются атмосфере праздника.
Номенклатура сама должна убедиться, что система восстановилась, что она способна проводить выборы, как раньше. Это значит в том числе мобилизовать избирателя. А после того, как Тихановская и большинство демсил призвали белорусов проигнорировать эти выборы, для власти стало делом принципа показать обратную картинку, унизить своих оппонентов, продемонстрировать, что они не могут сорвать процесс, они больше ни на кого не влияют.
Массовый приход людей означал бы, что они все еще не разочаровались в этом процессе, что они доверяют власти в каком-то смысле, даже несмотря на отсутствие на этих выборах оппозиции. Со стороны режима это своеобразный аутотренинг, форма самоуспокоения. А для конкретных номенклатурщиков это еще и возможность показать свои менеджерские навыки и дисциплинированность.
Учитывая, что эта кампания — пролог к президентским выборам, власти хотят и посмотреть, как люди в принципе реагируют на выборы после 2020 года, где могут быть какие-то сбои, какие чиновники ведут себя пассивно или, не дай бог, ненадежно, чтобы успеть их поменять перед 2025 годом.
— Комиссия по возвращению за год вернула всего «около десяти человек» — об этом заявил генпрокурор Андрей Швед. При этом власти очень много и громко говорили об этой возможности и о том, что хотят вернуть людей. Даже о прощении и примирении, хоть и через «раскаяние, готовность публично извиниться и возместить ущерб». Почему в итоге у режима получилось такое фиаско?
— Власть ошиблась в двух своих расчетах. Во-первых, они, видимо, поверили в собственную пропаганду о том, что большинство белорусских эмигрантов живут абсолютно отчаянно, моют унитазы, голодают и ждут первой возможности вернуться на родину.
Разумеется, у людей в эмиграции много разных проблем. Редко у кого-то вырастает уровень жизни от переезда в новую страну без старых социальных связей, часто без работы и языка. Но постепенно люди обживаются, бытовые проблемы худо-бедно, но разрешаются. Дети идут в школы и садики, появляются новые друзья.
А вот поток новостей из Беларуси с годами лучше не становится. Поэтому для большинства эмигрантов это выбор между, может быть, даже небогатой жизнью здесь и возвращением в атмосферу постоянного страха. И этот выбор для большинства людей очевиден.
Вторая ошибка — это вера в репутацию собственных гарантий. Белорусские власти, видимо, считают, что им достаточно просто пообещать кого-то не наказывать по возвращении и им поверят. Безусловно, в Беларуси есть люди, которые верят тому, что им обещает государство. Но найти таких среди тех, кто уехал от этой власти в другую страну по политическим мотивам, практически невозможно.
По умолчанию любое обещание со стороны Лукашенко или его силовиков воспринимается как нечто временное или, еще хуже, как ловушка. Сегодня Швед запускает тебя в страну, а через полгода оказывается, что у тебя в телефоне подписка не на тот канал или ты размахивал руками возле РУВД. Например, если отказался сняться в пропагандистском фильме или сдать ГУБОПиКу тех своих друзей, кто еще плохо думает про власть.
Кроме того, есть прецеденты, когда люди поверили силовикам, вернулись в страну по так называемой программе «Дорога домой», а потом оказались в СИЗО. Например, активистка Татьяна Курилина. Ее сняли в пропагандистском фильме, а потом посадили на 4,5 года.
Любые гарантии должны быть подкреплены репутацией соблюдения своих обещаний в прошлом. Этого у белорусской власти явно нет. Без способности гарантировать безопасность в Беларуси любое приглашение в комиссию — это по сути приглашение сменить эмиграцию на вероятную тюрьму. Представьте, насколько нужно быть доверчивым или отчаявшимся, чтобы на это пойти.
