Почему соседние с Беларусью европейские страны запретили въезд машин с беларусскими номерами, если эти ограничения никак не влияют на режим Лукашенко и даже его дипломатов? Зачем наши власти приговорили к расстрелу гражданина Германии Рико Кригера, но при этом ввели безвиз для граждан 35 стран? Изменится ли политика США в отношении Беларуси после ухода Байдена и новых выборов? И остается ли наше общество расколотым на фоне политических разногласий? Эти вопросы читатели «Зеркала» задали политическому аналитику Артему Шрайбману, а мы спросили его мнение в проекте «Шрайбман ответит», это его текстовая версия.
«Отношения с Берлином приносятся в жертву»
— Что за игру Лукашенко ведет с гражданином Германии Рико Кригером, которого приговорили к смертной казни в Беларуси? Его действительно могут расстрелять? Какие потенциальные уступки может получить Беларусь от Германии в обмен на своего гражданина?
— Минск даже не пытается скрывать, что Кригера хотят обменять на кого-то или на что-то со стороны Германии. Буквально через день после того как информация о приговоре появилась в СМИ, беларусский МИД заявил, что предложил Берлину конкретные решения по развитию ситуации с немецким заключенным. Ясно, что эти решения не предусматривают расстрел Кригера. В принципе в его деле более чем достаточно странностей, которые указывают на то, что Минск изначально планировал использовать Кригера для торга.
Это не первый смертный приговор иностранцу в беларусской независимой истории, хотя их и не было с конца 90-х годов. Но это первый известный смертный приговор за действия, которые не привели к чьей-то смерти.
По официальной версии, немецкого гражданина обвиняют во взрыве на железнодорожной станции Озерище. Причем это произошло поздно вечером. А по данным «Сообщества железнодорожников Беларуси», сотрудники КГБ прибыли на станцию Озерище еще до взрыва (спецслужбы появились на одном из объектов, с которого можно было наблюдать за ситуацией на станциях, в том числе за этой. — Прим. ред.). Если эта информация правдива, то власти либо как минимум знали о планах Кригера, либо могли сами вовлечь его в оперативную игру, как это много раз бывало с другими якобы сорванными терактами.
Плюс немецкий гражданин не стал обжаловать приговор — и это также странное поведение, когда тебя приговорили к расстрелу. Что ты уже теряешь? Это ведь как минимум лишние месяцы жизни. И это разумно можно объяснить только тем, что Кригера попросили не обжаловать приговор и не осложнять таким образом процедуру переговоров по его обмену.
Очевидным кандидатом на обмен выступает офицер российских спецслужб Вадим Красиков. В Германии его приговорили к пожизненному сроку за убийство чеченского полевого командира в центре Берлина. Владимир Путин полгода назад довольно прямо намекнул, что хочет вернуть Красикова на родину, описав его как человека, который убил чеченского боевика из патриотических соображений. Ради этого Путин готов был отдать на Запад американского журналиста Эвана Гершковича, недавно осужденного в России на 16 лет по обвинению в шпионаже.
Но судя по отсутствию прогресса за полгода с того заявления Путина, Германия не соглашалась на этот обмен. Смертный приговор Кригеру выглядит как скоординированная попытка Минска и Москвы принудить Берлин к сделке. Для Лукашенко этот ход решает две задачи. Во-первых, он пусть и на короткое время, но становится участником важных переговоров между мировыми центрами силы (а он это очень любит). Во-вторых, оказывает Путину важнейшую для того услугу. Это сравнимо с прошлогодним размещением вагнеровцев в Беларуси с точки зрения ценности персонально для российского президента, бывшего сотрудника КГБ, которому принципиально вытаскивать своих агентов из западных тюрем.
Такие услуги и составляют основу беларусского предложения Москве — того, за что потом ожидается экономическая поддержка. А отношения Минска с Берлином здесь приносятся в жертву, потому что они обречены ухудшиться вне зависимости от исхода торга.
Если вдруг сделка сорвется и Кригера расстреляют, в чем я очень сомневаюсь, это будет иметь разрушительный и вряд ли обратимый эффект для отношения главной страны Евросоюза к Минску. Но даже если сделка будет достигнута, получится, что Германию принудили делать то, чего она не хотела, буквально под дулом пистолета у виска ее гражданина.
Для многих в немецких элитах это перенесет беларусскую власть из разряда уже знакомой восточно-европейской диктатуры в тот тип режимов, которые берут заложников, угрожают их убийством, чтобы получить что-то взамен. Сложно представить себе нормализацию отношений после этого. В дополнение продолжится эрозия субъектности Минска в глазах Запада. Лукашенко снова показывает себя помощником в реализации российских интересов, и это осложняет ему самому потом задачу доказать, что он является самостоятельным игроком и к нему надо относиться как-то иначе, чем к сателлиту Москвы.
«Память о 2020 годе, когда было принято поддерживать простых беларусов и думать, как больнее наказать режим, уходит в прошлое»
— Зачем страны ЕС запрещают въезд автомобилей с беларусскими номерами? Как это бьет по режиму?
— Официально причина звучит просто. Около месяца назад ЕС ввел широкие санкции против длинного перечня товаров как экспорта в Беларусь, так и импорта из Беларуси. И в их числе оказался и ввоз из Беларуси автомобилей для продажи в Евросоюзе.
ЕС как организация не занимается таможенным контролем — эти полномочия даны самим приграничным странам, и их таможни по-разному толкуют эти санкции. Например, Польша истолковала их так, что разрешила въезд на машинах с беларусскими номерами, если в салоне автомобиля есть владелец. А балтийские страны решили не заморачиваться и просто запретили въезд на беларусских номерах целиком: Латвия сразу же, а Литва — с отсрочкой в месяц.
Вильнюс и Рига, по сути, просто воспроизвели свой прошлогодний опыт с российскими автомобилями. Когда ЕС ввел такие же санкции на российские авто, Литва, Латвия и Эстония просто запретили въезжать на них через свои границы. Сейчас Брюссель распространил все санкции на Беларусь, и балтийские страны — на нашу страну такую же имплементацию (реализацию. — Прим. ред.).
Теперь, если отойти от юридической стороны дела и поговорить о политических причинах, то их здесь несколько. Никто не вводит эту конкретную санкцию в расчете на то, что она как-то серьезно навредит режиму Лукашенко. У санкционного механизма уже совсем другая внутренняя логика, которая и приводит к вот таким малообдуманным шагам. Они вредят в первую очередь простым беларусам. Более того, удар наносится по самой проевропейской части общества — беларусам, которые имеют в ЕС родственников, друзей, учатся или работают там или просто ездят за покупками. Сторонники большей интеграции Беларуси и беларусов с Россией могут просто аплодировать этим санкциям.
Но против беларусов здесь работает не какой-то изощренный план Запада «Как бы помочь Лукашенко изолировать свой народ», а печальный микс из трех факторов: слепого европейского бюрократизма, желания таможенных служб соседних с Беларусью стран решить проблему самым простым для них путем и растущего безразличия к интересам простых беларусов.
Сначала ЕС механически унифицирует санкции против Беларуси и России, не глядя на то, какие из них для кого релевантны. Запрет на импорт автомобилей из России действительно мог бить по каким-то интересам влиятельных олигархических групп. Но в случае с Беларусью мне неизвестно о каких-то больших потоках машин, которые беларусы продавали бы в ЕС. Скорее, поток идет в обратную сторону. Затем эти санкции спускаются на уровень стран-членов. И некоторые из них, например Польша, еще склонны брать во внимание гуманитарный интерес. Другим проще принять максимальный запрет, чем задумываться или разбираться, с какой целью каждый конкретный автомобиль с беларусскими номерами пересекает границу.
Таможни Латвии или Литвы, как и европейские политики, которые принимали эти санкции, не остановились, чтобы задуматься о последствиях, которые эти меры будут иметь для мобильности беларусов, из-за того третьего фактора, о котором мы уже говорили. Память о 2020 годе, когда было принято поддерживать простых беларусов и думать о том, как бы больнее наказать режим, уходит в прошлое. Теперь максимум, на что хватает этой памяти, — поддержка гражданского общества и политических беженцев от режима. А вот прежнего взгляда, что все беларусское общество — это союзник Евросоюза внутри страны, у европейских чиновников уже нет. Ну или, по крайней мере, этот подход стал слишком слабым, чтобы останавливать механическую работу бюрократической машины.
«Креативная контратака, но на пропагандистском фронте»
— Зачем власти ввели безвизовый режим для 35 стран Европы?
— Многие обозреватели увидели в этом жесте какую-то уступку Западу — типа освобождения политзаключенных, но я смотрю на это совершенно иначе. Минск уже много лет строит свою пропагандистскую линию в отношении Запада на одном простом принципе: у нас там нет врагов среди простых людей, а наши враги — это их антинародные политические элиты.
В этой попытке разделить народы и правительства соседних стран Минск уже давно ввел такой же безвизовый режим для латышей, литовцев, поляков. Картинки с границы, когда граждане этих стран приезжают в Беларусь за товарами, охотно используются беларусской пропагандой с месседжем «смотрите: простые люди не считают нас врагами».
Распространение безвиза на 35 европейских стран — это продолжение такой же пропагандистской логики. Минск делает ассиметричный ответ в информационной сфере и в первую очередь — для домашней аудитории, чтобы показать им, кто закрывает границу, а кто открывает. И с этой точки зрения это может иметь желаемый эффект, потому что самим беларусам трудно объяснить действия соседей по ограничению мобильности. А вот безвиз выглядит понятной и дружелюбной мерой.
Однако даже то, как эта мера была оформлена — с безвизом для простых людей, но сохранением виз для владельцев европейских диппаспортов, показывает, что Минск не рассматривает это как уступку в адрес западных столиц. Это не деэскалация и не попытка улучшить отношения. Я бы назвал это скорее креативной контратакой, но на другом, пропагандистском фронте.
«Лукашенко будет намного труднее придумать, чем заинтересовать американскую администрацию»
— Через 3,5 месяца в США будет избран новый президент. По-вашему, отношение нового американского лидера к Александру Лукашенко изменится?
— Я не думаю, что у американских президентов вообще есть какое-то отдельное отношение к Беларуси или ее руководству. Политика США по нашей стране, с одной стороны, предопределяется жесткими рамками закона — то есть актов о демократии в Беларуси, которые принимает Конгресс. И ни один американский президент не может выйти за их пределы или отменить их. А во-вторых, политика США по нашей стране — часть политики этой страны по всему региону. И сегодня это, разумеется, в первую очередь политика по отношению к войне России против Украины.
Если США возглавит Камала Харрис, сегодняшний вице-президент, сложно ожидать каких-то серьезных изменений как в отношении России, так и в отношении Беларуси. На ключевые позиции в Госдепе и в администрации могут прийти новые чиновники, но это будут люди, движимые теми же принципам, что и команда Байдена. А на уровне, где принимаются рутинные решения по отношениям с Беларусью — то есть начальников разных бюро в Госдепартаменте по разным вопросам: по правам человека, Европе, санкциям, — может вообще ничего не измениться.
Если к власти приходит Дональд Трамп, то окно для изменений, конечно, шире. Но и политика его администрации по отношению к Беларуси в прошлый его срок, с 2017 по 2021 год, шла в унисон с общей западной политикой. То есть, несмотря на образ циника и прагматика у самого Трампа, его подчиненные не спешили отменять санкции против Беларуси. Даже когда Евросоюз почти все свои снял, США их только приостановили.
Но при этом, с точки зрения визитов в Минск, Вашингтон в какой-то период действительно стал более активен. К Лукашенко приезжали и глава Госдепа Майк Помпео, и советник Трампа по нацбезопасности Джон Болтон.
Это было продуктом слегка наивных надежд, что можно такой челночной дипломатией оторвать Минск от Москвы. Но администрация Трампа в этом смысле действительно была готова к бóльшим экспериментам, чем, например, администрация Джо Байдена или Барака Обамы до него. Но далеко не факт, что такая же готовность сохранится и при второй администрации Трампа. Как говорят в самих США, для танго нужны двое. И одно дело — посещать в Минске лидера, который признан президентом во всем мире, который открыто ссорится с Москвой то по вопросам нефти, то по интеграции, который все еще пытается балансировать в вопросе российско-украинской войны. А сейчас проблема может оказаться на стороне Лукашенко. Ему намного труднее будет придумать, чем заинтересовать американскую администрацию, даже такую, которая была бы готова прикрыть глаза на проблемы с правами человека в Беларуси.
Геополитическая значимость Минска упала до минимума, субъектность Лукашенко в глазах того же Вашингтона тоже потеряна. Уже не может быть надежд, что можно парой визитов сбалансировать его сегодняшнюю зависимость от России. То есть Минску сначала самому придется доказать и показать, зачем Трампу и его подчиненным нужно интересоваться Беларусью — не самой значимой страной в мире.
Но, разумеется, Трамп может повлиять на Беларусь иначе. Если он, как обещает, кардинально изменит американскую политику в отношении российско-украинской войны, это может также радикально изменить баланс сил в нашем регионе, причем в абсолютно любую сторону. Изоляционизм Вашингтона и его самоустранение из Восточной Европы может привести к тому, что свой курс радикально пересмотрят как Россия, так Украина и Евросоюз. И уже на выходе, после того как уляжется пыль и устаканится какая-то новая региональная конфигурация, и отношение Вашингтона к Беларуси может быть совершенно другим. Но здесь не то что у меня, но я сомневаюсь, что у последней версии ChatGPT хватит способности просчитать все возможные исходы и развилки этой встряски.
«Зацятыя прыхільнікі ўлады, як і яе зацятыя праціўнікі, хацелі б не бачыць адзін аднаго ў краіне»
— Ці можна яшчэ лічыць беларускае грамадства расколатым?
— Насамрэч, гэта шмат у чым тэрміналагічнае пытанне. Сацыёлагі, напэўна, маглі б доўга спрачацца, што лепш апісвае нашу сітуацыю: слова «раскол» ці слова «палярызацыя».
У мяне тут няма асаблівых перавагаў, таму можна казаць пра моцны палітычны і каштоўнасны падзел у нашым грамадстве. І ён, на жаль, захоўваецца амаль нязменным, прынамсі за апошнія два гады. Тут я магу спаслацца на серыю апытанняў, якая праходзіць у межах «Беларускага трэкера перамен», і асабліва на працу, якую робіць мой калега па гэтым праекце Філіп Біканаў.
Ягонае апытанне дае магчымасць падзяліць усё беларускае грамадства на чатыры группы ў залежнасці ад іх падтрымкі ці непадтрымкі ўлады. І дзве крайнія групы — зацятыя праціўнікі і яе зацятыя прыхільнікі. Яны натуральна не складаюць з сябе ўсё беларускае грамадства. Паміж імі ёсць вельмі шмат беларусаў, хутчэй за ўсё — больш за палову, — якія менш выразна схіляюцца да таго ці іншага боку палітычнага канфлікта, і вось паміж гэтымі беларусамі ніякага расколу не існуе.
Затое, калі мы вернемся да дзвюх крайніх груп, то іх стаўленне адна да адной можна апісаць як вострую варожасць. Яны ставяцца лепей нават да самых стыгматызаваных груп грамадства — такіх як нарка- ці алказалежных, рома ці ЛГБТ. Зацятыя прыхільнікі ўлады, як і яе зацятыя праціўнікі, увогуле ў свай большасці хацелі б не бачыць адзін аднаго з сабой у адной краіне.
Гэта змрочная сітуацыя, і відавочна, што падзел не быў такім вострым да 2020 года. З аднаго боку, ён базуецца на сапраўдным глыбокім каштоўнасным расколе, які існуе ў кожным грамадстве, уключна з беларускім. Але вастрыня гэтай палярызацыі і ўзаемнага непрыняцця ў нашай краіне — гэта відавочная рыса сённяшняга палітычнага моманту. І гэта дае падставы для доўгатэрміновага аптымізму. Бо асноўныя чыннікі, якія ўжо чатыры гады так палярызуюць беларускае грамадства, — гэта палітыка Аляксандра Лукашэнкі і вайна — яны тым ці іншым чынам сыйдуць у гісторыю. І калі не з’явіцца новая нагода для ўзаемнай нянавісці, то вастрыня сённяшняга канфлікту павінна пачаць спадаць.
Читайте также
