Третий месяц арт-директор культурного центра «Корпус» Александр Богданов и его «подельник-напарник», сценограф Максим Крук находятся в Грузии, хотя их ждали три года в исправительном учреждении открытого типа. В августе 2020-го во время воскресного марша приятели устроили рейв у стелы в Минске, а в декабре 2021-го их осудили по теперь уже популярной в Беларуси статье 342 УК (Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них). Отбывать «химию» мужчины не планировали — и в канун Нового года сбежали из страны. Побег растянулся дольше чем на месяц и закончился «бокалом красного» в аэропорту Тбилиси. Поговорили с Александром том, как не сойти с ума от ожидания, жизни в новой стране и танцах во время войны.
Бежать из Беларуси решили в первые дни задержания
— Саша, давайте с главного, как ваши дела?
— Очень хорошо. С февраля мы с Максимом в Грузии, отмокаем после СИЗО. Сюда переехало много наших партнеров, соратников, единомышленников. Есть с кем что-то реализовывать и общаться. Да и температура у нас сейчас +26°С.
— А что творилось у вас на душе, когда услышали приговор — три года «химии».
— Облегчение: практика такова, что по 342-й дают либо «химию», либо колонию. Если ты плохо ведешь себя в суде, не признаешь вину и не раскаиваешься, то получаешь колонию. Мы с Максимом вину признали частично и, услышав, про три года «химии» с направлением [в исправительное учреждение открытого типа], выдохнули прямо в зале суда. Ведь «химия» — это возможность вырваться.
— Тяжело было признавать вину? Думаю, вряд ли вы считали себя виноватыми.
— Я обращался к людям, которым не доверяю, и которые для меня не авторитеты. Судья читала приговор по бумажке, не обращая внимания ни на какие аргументы дела, поэтому мне было не стыдно врать ей, что я раскаиваюсь. К тому же я был уверен, если бы я попал в колонию, никакой пользы для общества и страны не принес бы.
— Когда появилась идея бежать из Беларуси?
— В первые дни задержания. Я знал, как только мы с Максимом выйдем, нужно будет руки в ноги — и уезжать. Плацдарм для этого нам готовили. А дальше дело техники. После приговора у нас взяли подписки о невыезде, записали во все базы — белорусские и российские, чтобы мы легально не могли покинуть страну, и на время отпустили домой ждать направления [в исправительное учреждение открытого типа]. Параллельно с этим у нас было 10 дней, чтобы обжаловать решение суда. В конце декабря мы подали апелляцию и в тот же день уехали.
— Если бы вас поймали, вам грозила бы еще и «уголовка» за побег. Это не останавливало?
— Я достаточно авантюрный, дикий человек, поэтому у меня таких вопросов не стояло. У моего подельника-напарника, наоборот. Он сомневался, правильно ли делает, что бросает все — опыт, социальный капитал, имущество. Возможно, думал, стоило отсидеть и остаться. Но как только мы пересекли белорусскую границу, обратного пути у нас уже не было. На этом колебания закончились.
— Вы выехали из Беларуси в конце декабря, а в Грузию прибыли в начале февраля. Где вы были все это время?
— Из-за ситуации на российско-украинской границе 40 дней мы провели в глухой российской провинции. Это было тяжелое время. Сначала нам говорили: «Вот-вот поедете». Сигнал мог поступить в любой момент, поэтому мы даже до конца не расчехляли рюкзаки. Потом нас стали пугать, что все затягивается. Все повисло в неопределенности.
Повезло, что мы с Максимом были вдвоем, переживать это одному гораздо сложнее. Ведь главная задача, которую ставят кураторы, организующие переезд, — обрезать любую коммуникацию. Во-первых, ты ни по каким мессенджерам не можешь контактировать ни с родителями, ни с девушкой. Нужно заблокировать геолокацию, нельзя выходить в соцсети. Во-вторых, почти всегда нужно сидеть в квартире. Если выходишь, то ненадолго, чтобы тебя вдруг не остановили для проверки документов.
— Как не сойти с ума в этой неопределенности?
— Повезло, что в квартире, которую мы снимали, был проплачен «Яндекс» и Netflix, поэтому мы сутками смотрели кино.
— Когда оказались в Грузии, что первое сделали?
— Вытерли слезы встречающих нас друзей и подруг и выпили красненького.
«Саня, а где музыка? Почему нет сцены с колонками?»
А теперь сначала. Эта история стартовала в августе 2020-го. Когда Александр Богданов, он же диджей Папа Бо, вышел на воскресную акцию протеста с огромной колонкой. Вместе с группой поддержки он прошел по проспекту Машерова от «Корпуса» до столичной стелы, на ходу включая танцевальную музыку. Прохожих это впечатлило. Как появилась такая идея?
— На первом большом марше (16 августа 2020-го. — Прим. ред.) мы встречали много знакомых и незнакомых людей, каждый из которых спрашивал: «Саня, а где музыка? Почему нет сцены с колонками?» Мы с моим подельником Максимом решили: раз есть такой запрос — это нужно исправить. К тому же у нас был вдохновитель, английский диджей, который ходит с установкой по разным городам, плавает с ней на байдарке. Мы увидели, как хорошо на него реагирует народ, и поняли — это тема. И Максим, он художник-постановщик, придумал мобильную переносную установку.
На первом марше мы очень боялись, что к нам будет подходить много людей и просить условно «Тры чарапахі» или «Перемен». У нас же был подготовлен свой сет. Я включил в него несколько белорусских треков, но электронных. Хотелось, чтобы все получилось молодежно, маршево-клубного формата. Я ориентировался на известный рейв-митинг в Тбилиси [в 2018 году], где возле здания парламента несколько суток играло техно. Плюс я диджей — человек, который миксует треки, а не ставит музыку на заказ. И меня удивило, что за время маршей к нам никто не подходил с претензиями (хотя людям ведь могло и не понравиться). Наоборот, все респектовали.
— Как давно вы диджей?
— Наверное, лет 12. Но это выходит из моей основной деятельности. Уже 17 лет я занимаюсь культурным менеджментом, продюсированием белорусских групп, организацией фестивалей, концертов, туров.
— Не обидно, что по итогу «диджеем перемен» стали не вы?
— Нет, — смеется Александр. — Вообще об этом не думал. На самом деле эти ярлыки и статусы мне не интересны. Ребятам, диджеям перемен, я респектую за их позицию и поступок, но диджеями называть этих людей нельзя. Это технические работники, которые имели доступ к аппаратуре и включили трек. Они скорее случайные акционисты, поэтому меня это никак не задевает.
— А вы знакомы?
— Нет, но, думаю, мы встретимся обязательно.
«Две недели со мной в „красной зоне“ находился конвой»
Александра Богданова и Максима Крука задержали 2 сентября 2021-го. Случилось это прямо в культурном центре «Корпус». С ними силовики увезли и организатора культурных мероприятий Лизу Невмержицкую. Изначально, сообщали правозащитники, арестованных осудили по статье 24.3 КОАП за неповиновение сотрудникам милиции. Мужчинам дали по десять суток, девушке — восемь. Отсидев этот срок, Александр и Максим на свободу не вышли.
— Когда в стране начались активные задержания, было ощущение, что и к вам могут прийти, рейв все-таки получился заметным?
— Да, но при этом, казалось, что есть какая-то длань Господня, которая меня бережет. Все-таки я вел довольно активную жизнь, не прятался, давал интервью. И раз, думал, меня до сих пор не взяли, значит, казалось, я им неинтересен.
— Как вас задерживали?
— На пороге «Корпуса» появилось человек десять «губопиков». Нас положили на пол, обыскали, а дальше началась езда на базу к ГУБОПиКУ (там записывали покаянное видео), выбивание ногами и дубинками показаний, обыск дома с собакой. Затем до ночи мы сидели в РУВД в «стаканах». Было очень страшно и, так как меня еще нормально побили, очень больно. Как потом оказалось, мне сломали три ребра и порвали селезенку (По словам Александра, подтверждающее это медицинские документы остались в Минске. — Прим. Ред.).
— Почему вас били?
— Требовали, чтобы я отдал пароль от телефона и зачитал в покаянном видео, то, что они написали. Они считали, любой диджей — наркоман, поэтому требовали сказать, что я участвую в протестах и регулярно употребляю наркотики. Я не соглашался, вот и получил. Не соглашался, правда, недолго. В какой-то момент они сообщили, что им уже полгода выдают презервативы. Поинтересовались, знаю ли я для чего. Достали дубинку, презерватив, уточнили: «Теперь будешь говорить?», я ответил: «Теперь буду». К такому насилию я не был готов.
— На покаянном ролике вы выглядите отрешенным, потерянным, но не побитым.
— Меня не били по лицу, только по корпусу и нижней части. А Максиму попало по лицу. Прямо на видео заметно, как у него фиолетовеет глаз.
— А когда вас отвезли в больницу? Как вы узнали про сломанные ребра?
— Изначально нас поместили в ИВС, оттуда отравили в ЦИП. В четырехместной камере находилось 20 человек. Люди болели COVID-19. И почему-то меня, хотя я был не самый тяжелый, выдернули и повезли в больницу в Боровляны. Там мне диагностировали коронавирус, сделали снимки и обнаружили, что у меня уже две недели сломаны три ребра и порвана селезенка. Я жаловался на боль врачу на Окрестина, она отвечала, что я симулирую. Трогая мой бок, говорила, если бы у тебя был перелом, ты бы сейчас согнулся от боли, а раз этого не происходит, значит, все в порядке. В Боровлянах же решили, что ничего не в порядке. Когда у тебя ребра торчат в легкие, ты не можешь нормально дышать да еще и болеешь COVID-19 — это плохо. И меня госпитализировали.
В больнице я провел две недели. Несмотря на то, что людей в этот период не было куда класть, мне выделили отдельную палату. Я был в «красной зоне» под круглосуточным конвоем из трех милиционеров, которые сменялись каждые 12 часов.
— И их пускали в «красную зону»?
— Да, они надевали маску, перчатки, «скафандр», поверх бронежилет и сидели со мной в палате, смотрели Tik-Tok в своих телефонах.
— Как они к вам относились?
— Злились. Во-первых, каждая новая смена проводила мне жесткую политинформацию. «Ты что бесплатно вышел что ли?», «И что теперь?», «Пойдешь на зону». Короче такой психологический пресс. Во-вторых, мне не разрешали говорить персоналу, почему я тут лежу. И в-третьих, я был постоянно пристегнут к кровати двумя наручниками. Невозможно было даже перевернуться. Эта больница — одно из самых жестких воспоминаний.
Когда поправился, меня отправили на неделю на карантин. Там я сидел в одиночной камере, потом меня перевели в СИЗО на Володарского.
— Как было там?
— Жизнь там не сахар, но без эксцессов, плюс с хорошими людьми. Вначале срока придумал для себя челлендж: каждое ответное письмо должно быть такого же объема, как и полученное. А некоторые мне писали такие долгие послания — по три листа с двух сторон! А у меня почерк печатный и очень мелкий. И я пишу три листа с двух сторон, но это по объему как восемь нормальных. Писем я получал очень много, поэтому нон-стоп сочинял ответы.
— Про что можно писать такие долгие письма, если в твоей жизни ничего не происходит?
— У меня богатый и многогранный опыт. Ну и по незаконченному высшему я филолог, поэтому могу стелить очень хорошо.
— Что в СИЗО для вас было самым сложным?
— Боль за моего сокамерника Акихиро Гаевского-Ханада. Он проходит по делу вместе с Марфой Рабковой. Это очень эрудированный парень. Мы подружились. Каждый день, сколько я сидел на Володарского, он ходил на ознакомление со своим делом. Листал страницы, а их там более 140 томов (точнее 160 томов. — Прим. ред.). Среди преступлений, которые ему вменяют, есть и то, что он якобы совершал лет в 13. Мне было больно осознавать, что мне дадут максимум пару лет колонии, а ему грозит лет 15, если не больше. За него очень болело сердце и до сих пор болит.
«Неправильно, что люди что-то от кого-то требуют, но такова судьба известных людей»
Культурный центр «Корпус», в котором Александр Богданов был арт-директором, находился в Минске на улице Машерова и просуществовал более пяти лет. Недавно он приостановил работу.
— Дистанционное управление забирает много сил и не приносит дохода. К тому же, в Минске не осталось ни организаторов, ни партнеров, — говорит Александр. — Lo-fi social club, бар «Карма» уже тоже не работают. «Живых» культурных пространств остались единицы. Да и там сейчас проходят рядовые ивенты.
— Почему так?
— Потому что много людей, которые все это делали, — либо за границей, либо за решеткой. Мы, например, сотрудничали со всеми НГО. Теперь они ликвидированы. Элементарно, не с кем делать проекты по современному искусству, кураторы разъехались. Социокультурная сфера в Беларуси сейчас парализована. И это даже не предсмертные судороги, она все — остывает.
— А вообще, когда пандемия, революция, а потом война, у людей есть еще силы на культуру?
— Людям нужно культурное движение, но, повторюсь, в Беларуси его некому делать.
— Кстати, когда началась война, про культуру, точнее про деятелей культуры, заговорили в новом ракурсе. У известных людей стали требовать высказываться по поводу ситуации в Украине. Как вы считаете, это правильно?
— Я считаю, что любое привлечение внимания к горячей повестке — это хорошо. А значит, каждый лидер мнений, даже если это лидер в маленьком сообществе, должен что-то сделать для актуализации проблемы. Конечно, неправильно, что люди что-то от кого-то требуют, но такова судьба известных людей. Хотя моя личная позиция: важно не только слово, но и дело. Пока мы не придумали реальное мероприятие, чтобы помочь украинцам, я, например, не писал антивоенный пост.
— Спрошу у вас про кейс комика Сабурова. Зрители срывали его американские концерты из-за того, что он не хотел говорить, а потом еще и неудачно шутил о войне. Но кто-то возразит, разве слова стендап-комика способны остановить боевые действия?
— Но они способны повернуть какую-то часть публики в правильную сторону или отвернуть от нее. Кстати, если посмотреть видео, где он неудачно шутит по поводу девушки в окровавленном платье, в зале смех, куча людей смеется. Значит, они ведутся на своего авторитета. Думаю, если бы он высказался против войны, зал бы кричал и ликовал. Нужно уметь нести ответственность.
— А если вдруг он «за», но забоялся признаться?
— Ну не езди тогда в Америку.
«Наша задача как ивент-менеджеров — дать людям возможность в стрессовой ситуации выдохнуть и увидеться»
— А вы теперь над чем работаете?
— Вся наша команда сейчас за границей. В планах превратить наш культцентр в коалицию арт-менеджеров, художников, музыкантов, коими мы в общем-то и являлись, пока были «Корпусом» как местом. Сейчас это будет передвижное шапито, которое начнет ездить из страны в страну и делать какие-то, на наш взгляд, важные культурные и социальные проекты.
Параллельно работаем над проектом Belarus Outside Sound System. Мы подумали, что могли бы организовывать большие ивенты с уехавшими белорусскими музыкантами. Посмотрели, что сейчас делают белорусы в разных странах, — это какие-то движухи для диаспор. А нам хочется, чтобы это была молодежная музыка, диджеи, а затем все плавно переходило в рейв. И собирало не только наших ребят, но и местное комьюнити.
Концепцию передвижного рейв-фестиваля мы уже разработали. В планах проехаться с ней по городам, где есть большое скопление белорусов — Вильнюс, Варшава, Берлин, возможно, Амстердам.
— А людям хочется танцевать, когда идет война?
— Мы долго колебались при «ковиде», при первых протестах. Думали, а нужно ли это сейчас, и пришли к выводу, что наша задача как ивент-менеджеров — дать людям возможность в стрессовой ситуации выдохнуть и увидеться. Почувствовать, что ты не один. К тому же любые танцы — это в том числе и терапия.
20 марта в Тбилиси мы сделали первое мероприятие проекта Belarus Outside Sound System. На него пришло порядка 600 человек, еще 300 не поместились. Мы собрали около 4000 евро. Все эти деньги направили в польский «Фонд святого Николая», который помогает украинским детям, пострадавшим от войны.
— А вы-то сами, простите за нескромный вопрос, на что живете?
— Я несколько раз играл коммерческие сеты как диджей, плюс есть запросы на консультации в области арт-менеджмента, организации мероприятий. Но в силу того, что жить нам особо не на что, а хотелось бы делать какие-то социально значимые мероприятия, мы решились на старт персонального сбора на сайте BySol.
— Кстати, в новостях писали, что во время ареста у вас конфисковали музыкальную установку, с которой вы ходили на марши. А после суда ее вернули?
— Ее конфисковали как орудие совершения преступления, но в цепочке «ГУБОПиК — РУВД — следователь — Окрестина» она где-то потерялась. По материалам дела, она считается вроде как необнаруженной, — говорит Александр и чуть меняет тему. — В начале сентября с этой установкой меня позвали на фестиваль в Гамбург. Предложили, отыграть сет для десятитысячной толпы, поэтому скоро будем с Максимом ее восстанавливать.