Доклад о пытках в Советском РУВД Минска в августе 2020 года зафиксировал множество издевательств, через которые прошли граждане, задержанные силовиками во время протестов против фальсификации результатов президентских выборов. Опрошенные правозащитниками потерпевшие рассказывали, что в очень многих случаях сотрудники МВД угрожали изнасилованием — причем как женщинам, так и мужчинам. Мы попробовали разобраться в причинах такой фиксации белорусских силовиков на теме сексуального насилия и обнаружили, что она имеет много общего с традициями преступного мира. Но почему люди, которых принято называть правоохранителями, руководствуются в своих действиях нормами и правилами криминала?
Хуже смертной казни: как сексуальное насилие стало наказанием
В местах лишения свободы проблемы подвергшегося сексуальному насилию человека не ограничиваются физическими и психологическими страданиями. Прошедший через этот процесс автоматически перемещается на самое дно принятой в криминальном мире иерархической системы — то есть «опускается».
Причем пользуются услугами этого одностороннего «социального лифта» не только представители криминалитета. Известно, что в белорусских колониях в статус «опущенных» могут переводить и неугодных администрации заключенных. Это может происходить и без насильственного сексуального акта — например, человека могут отправить убирать туалеты (что тоже понижает его статус до равного с теми, кто прошел через «опускание» насилием). Столкнувшись с таким давлением, многие люди режут себе вены, что само по себе много говорит о ситуации, в которую попадают представители бесправной низшей тюремной касты. Получается, что сотрудники правоохранительных органов вместо того, чтобы пользоваться законными методами воздействия на заключенных, применяют практики криминального мира — с которым, по идее, должны бороться.
Но как вообще сексуальное насилие стало инструментом наказания и способом понижения социального статуса человека?
Само дикое представление о том, что каким-то набором отрицательных свойств и качеств обладает не сам насильник, а жертва, для современного мира является пережитком древних патриархальных обществ. В них женщина не обладала какой-то правовой субъектностью, а считалась собственностью мужа. Еще одним пережитком той эпохи являются «выкупы» невест, которые до сих пор можно увидеть на некоторых свадьбах и в Беларуси. Женщина, занимавшаяся сексом вне брака, пусть и не по своей инициативе, в лучшем случае считалась ущербной или неполноценной — а в худшем просто забивалась камнями до смерти (что до сих пор практикуется в некоторых государствах).
Подобное отношение к женщине как к неравнозначному, «пассивному» участнику сексуальных отношений до сих пор сохраняется в самых консервативных обществах и общественных институтах. Одним из них как раз и является тюрьма. Совершая над заключенным-мужчиной сексуальное насилие (настоящее либо ритуальное — вроде прикосновения пенисом к лицу), насильники переводят его в неполноценный, «женский» статус.
Именно так эта практика воспринимается и некоторыми белорусскими силовиками — в докладе о событиях в Советском РУВД описан один из подобных случаев: «…рядом со мной около стены стоял парень. У него волосы были немного длинные. Один из сотрудников дал начало этим шуткам в его адрес, что он „похож на бабу“. Что с бабами нужно обходиться таким образом: „Сейчас мы просто тебе возьмем дубинку сам знаешь куда засунем. Раз ты такой мужик, раз ты на бабу похож“».
В 2020 году «Новая газета» опубликовала интервью с Михаилом Дебольским — профессором кафедры юридической психологии и права МГППУ и одним из создателей психологической службы уголовно-исполнительной системы РФ. По совпадению интервью было опубликовано 8 августа, то есть прямо накануне президентских выборов в Беларуси, массовые нарушения в ходе которых вывели людей на улицы белорусских городов — и подставили их под милицейские дубинки, светошумовые гранаты и огнестрельное оружие.
Сразу оговоримся, что Михаил Дебольский — российский психолог, но описанные им процессы и закономерности, насколько можно судить, справедливы и для Беларуси. Потому что уходят своими корнями в общее советское прошлое.
Анализируя случаи сексуального насилия со стороны сотрудников российских правоохранительных органов по отношению к заключенным и задержанным, Дебольский утверждает, что истоками такой практики являются «зоновские, криминальные нормы». Угроза сексуальным насилием и наказание с его помощью широко распространены в исправительных учреждениях ряда стран на постсоветском пространстве. Когда именно появилась такая практика — неизвестно, но широко распространилась она после окончания Второй мировой войны, когда в советских исправительных учреждениях столкнулись в «разборках» две категории осужденных. Те, которые жили «по понятиям» и никак во время войны не сотрудничали с государством, и те, которые воевали в составе Красной армии, благодаря этому вышли на свободу, но затем снова оказались в лагерях. Эти события известны как «сучья война».
Как рассказал психолог, для человека из преступной среды сексуальное насилие — самая крайняя форма унижения. Обычно она используется по отношению к тем, кто грубо нарушил правила криминальной субкультуры, тюремные нормы и традиции. Даже одной лишь угрозой «опустить» можно сломать человека и заставить его сделать все, что нужно, — либо довести до самоубийства. Если же угроза приведена в действие, то человек становится для мужского тюремного коллектива изгоем, презираемым. При этом, хотя тюремная среда является, как правило, крайне гомофобной, негативные последствия после «карательного» полового акта наступают только для того человека, которого насилуют, — и не распространяются на насильника.
По словам Дебольского, для заключенного, особенно относящего себя к криминальному миру, стать «опущенным» — это высшая мера наказания, хуже смертной казни. Интересно, что разделение заключенных на касты очень устойчиво. Хотя оно напрямую противоречит государственным законам (в Беларуси — например, статье 22 Конституции, согласно которой все граждане равны), администрации колоний и тюрем смотрят на него и его проявления сквозь пальцы. А в некоторых случаях — как с «опусканием» неугодных — и используют в своих целях. Так среди «опущенных» появилась целая категория лиц, которых «заказали» администрации колоний.
В обычной ситуации заключенные понимают экстраординарность наказания в виде сексуального насилия и перевода на нижнюю ступень криминальной иерархии. С его помощью даже поддерживается относительная стабильность тюремной жизни. «Опустить» человека могут за так называемый «беспредел» (несправедливое поведение) по отношению к другим заключенным — например, когда тот отбирает у них посылки, еду. Серьезным нарушением считается и невыплаченный карточный долг. Через наказание сексуальным насилием часто проходят лица, сами совершившие преступления против половой неприкосновенности или половой свободы (изнасилования, сексуальные действия с несовершеннолетними). С точки зрения заключенных это объясняется тем, что у других осужденных на свободе остались мамы, дети — и такие действия представляют для них угрозу.
Разумеется, идеализировать тюремный мир нельзя. Кто-то из заключенных вполне может использовать эту практику для сведения счетов. В конце прошлого века в колониях и тюрьмах появилось много преступников нового поколения, которые не желали признавать старых «понятий» и придумывали новые. «Опустить» в таком случае могли за мелкое нарушение или даже просто для того, чтобы поиздеваться, — например, если у мужчины-заключенного были женские черты лица или он нарушил какие-то неочевидные тюремные нормы поведения.
Почему сотрудники правоохранительных органов перенимают уголовные практики наказания?
Если коротко, то в первую очередь из-за психологической склонности некоторых из них к насилию, «зараженности» многих силовиков криминальной субкультурой и действий начальников, которые склоняют их к таким методам работы.
Доклад о событиях в Советском РУВД — далеко не единственное свидетельство того, что белорусские силовики используют сексуальное насилие для угроз и наказания в отношении задержанных. В марте 2022 года Верховный комиссар ООН по правам человека Мишель Бачелет рассказала о фактах сексуального и гендерного насилия со стороны белорусских силовиков в отношении задержанных в августе 2020 года мужчин и женщин. Об аналогичных случаях сообщали и правозащитники.
Похожие случаи происходят и в России. В 2020 году в Бурятии трое сотрудников полиции изнасиловали задержанного 17-летнего мальчика. Причем процесс они снимали на камеру, чтобы иметь возможность доказать, что потерпевший от их действий парень является «опущенным». Год спустя белорус Сергей Савельев передал проекту Gulagu.net архив из 40 гигабайт видеозаписей, на которых были зафиксированы многочисленные изнасилования заключенных сотрудниками Федеральной службы исполнения наказаний.
Выше мы уже упоминали о том, что практику «карательных» изнасилований силовики переняли из норм тюремного, криминального мира, с которыми тем же милиционерам приходится постоянно сталкиваться по роду службы. Это не значит, что любой сотрудник правоохранительных органов готов использовать угрозы изнасилованием или будет насиловать задержанных. Изучение личностей российских силовиков, которые использовали незаконное насилие в своей деятельности, позволило Михаилу Дебольскому выявить две категории таких людей.
Первая — это достаточно молодые, неопытные и профессионально неподготовленные сотрудники с большими амбициями и низким уровнем эмоциональной устойчивости. Столкнувшись с психологическим отпором или неповиновением со стороны задержанных, они готовы использовать любые средства, чтобы добиться своего, в том числе сексуальное насилие.
Вторая категория — это давно работающие люди, эмоционально выгоревшие, уставшие, с деформированными представлениями о чувстве долга, ответственности. Они видят в задержанном только неисправимого преступника, в работе с которым все средства хороши. Можно только догадываться, что происходит с сотрудниками этих двух психотипов, когда они получают от руководства карт-бланш на применение насилия. Впрочем, возможно, именно это мы и видели в августе — сентябре 2020 года в Беларуси.
Но склонность к использованию насилия — это только одна часть пазла, сложив который мы получим силовика, насилующего или угрожающего изнасиловать задержанных. Даже предрасположенный к избиениям и издевательствам сотрудник вполне мог бы «обойтись» только избиениями, постановкой на «растяжку» или пытками с помощью жары либо холода.
По мнению Дебольского, второй источник деформации, превращающей силовиков в насильников, — близкое знакомство с нормами криминального мира и его эффективными практиками «ломания» человека. Как утверждает психолог, сотрудники правоохранительных органов порой буквально «заражаются» криминальной субкультурой — и используют ее механизмы в своих целях. А цели могут быть разными — от добычи какой-то ценной оперативной информации до банального самоутверждения по принципу «ты себя крутым считаешь — так мы покажем тебе, кто здесь круче».
С тезисом о «зараженности» многих сотрудников правоохранительных органов криминальной субкультурой сложно не согласиться. На постсоветском пространстве среди них немало почитателей «блатного» «русского шансона». Исполнителями этого жанра, использующими в песнях лексику уголовного жаргона, нередко становятся отставные силовики — как, например, родоначальник «ментовского шансона» и автор песни «Мент-ЗеКа» Николай Юрьевич (Рассадин).
Весной 2020 года таким образом прославилась студентка юрфака Сибирского института управления и жена новосибирского полицейского Арина Миронова, записавшая песню об арестантской любви с таким припевом:
«На ключицах засияли звезды воровские,
мусорам нас не понять, они ведь не блатные.
Я по жизни отрицаю звезды капитанские,
не поймут легавые единство арестантское».
Свое решение будущая дознаватель пояснила любовью к творчеству Михаила Круга (этот российский исполнитель в 1990-х — начале 2000-х годов удачно романтизировал криминальный мир). Однако этот пример — далеко не единственный, многие сотрудники правоохранительных органов как в Беларуси, так и в России питают теплые чувства по отношению к криминальной романтике.
Кроме того, как считает Дебольский, чаще всего к насилию прибегают силовики тех подразделений, в которых действует круговая порука (то есть сотрудники закрывают глаза на преступления коллег взамен на то, что те «не замечают» их проступков). Подбросить дров в костер может и начальник, который требует только результата — и игнорирует средства, которыми этот результат достигается. Такому поведению руководителя способствует в том числе и пресловутая «палочная» система, с которой не один год борются белорусские силовики (правда, похоже, только на словах).
Читайте также
