Первым погибшим во время протестов 2020-го года был Александр Тарайковский. Силовики застрелили его в ночь с 10 на 11 августа недалеко от входа станции метро «Пушкинская». А в начале сентября возле места гибели мужчины появилась надпись «Не забудем». Из-за нее задержали пятерых человек. Одна из них — Мария Бобович. За надпись на тротуаре женщину приговорили к полутора годам «домашней химии». Но когда стало понятно, что ее могут отправить в колонию, беларуска уехала в Украину. После начала полномасштабной войны Мария решила остаться и активно включилась в волонтерство. В рамках совместного проекта «Погоня и Тризуб: беларусы в Украине», который «Зеркало» делает с «Громадськім радіо», наши украинские коллеги записали подкаст с Бобович. Это его текстовая версия с сокращениями.
Благодарим за помощь «Польское радио для Украины», которое организовало запись в Варшаве.
«Мне очень жаль из-за твоих двух лет лишения свободы»
— На самом деле, это долгая история, но если вкратце, то это было на станции метро «Пушкинская». Какой-то левый человек шел или пробегал мимо, но подошел к нам (речь о Максиме Павлющике. — Прим. ред.), — рассказывает Мария Бобович. — Этот парень попросил дописать эту надпись. Но, к сожалению, он ее не самым удачным образом закончил, как планировалось в оригинальном варианте. Я написала «Не за…», а он — «…бубем», и получилось «Не забубем». В принципе, самая веселая «политическая» история, но, я думаю, что контекст и посыл всем понятен и так.
— «Не забубем»?
— Да, он «д» с «б» перепутал.
— Что с ним сейчас? Что-то известно?
— Не знаю, думаю, что он в Беларуси, и надеюсь, у него все хорошо. Я знаю, что в 2020-м, когда нас судили, ему дали два года. Его жена была беременна, думаю, она родила, и у них сейчас хорошая семья. Мы не общаемся, я ему еще в 2020-м или 2021-м отправила пару писем, но ответов не было.
— А что вы писали?
— «Привет, мне очень жаль из-за твоих двух лет лишения свободы». То есть это не моя вина, у всех своя голова на плечах. Я ему написала это, спросила, как дела, можем ли мы как-то помочь, потому что уже была на свободе. Мало ли, он нуждается в чем-то. Но ответов не было, связи с женой — тоже, она не особо хотела идти на контакт. Надеюсь, что сейчас с ним все нормально.
«„Домашняя химия“ — это тюрьма дома»
— До подготовки к этому интервью я не знал, что значит «домашняя химия». После поиска в Google я понял, что это вид домашнего ареста под постоянным надзором: человек живет дома, а не в колонии, продолжает работать, но у него могут вычитать часть ежемесячного заработка. Это слово закрепилось еще в советские времена, когда после войны осужденных направляли на стройки и вредные производства, в том числе на химические предприятия.
— Я всегда говорила, что «домашняя химия» — это тюрьма дома. Мне дали полтора года. В декабре 2020 года осудили, и в апреле 2021-го я начала отбывать срок (в родном Мозыре. — Прим. ред.), потому что еще апелляцию подавала. Решила, что отсижу «химию», буду свободной гражданкой своей страны, и все. Но в сентябре меня хотели перевести на «Антошкина» (так называют ИК № 4 — женскую колония в Гомеле, она находится на улице Антошкина. — Прим. ред.), и я решила, что… На самом деле, сначала задумалась, потому что в колонии мне бы оставалось сидеть четыре с половиной месяца. И может быть, стоило бы четыре с половиной месяца вместо девяти посидеть. Но потом решила, что, наверное, на свободе буду нужнее. И бежала из страны в начале октября 2021-го.
— Что вам было нельзя делать?
— Нельзя делать? Да ничего нельзя было делать. Можно было только два часа в будний день выходить, и то если я не на работе. Дома разрешено пользоваться интернетом и телефоном и так далее. Понятно, употребление алкоголя, наркотических веществ запрещено. Что еще? Ну, все.
— То есть, пригласить, например, друзей, но без вина?
— Да. И если приглашаешь родственников, друзей, все должно быть тихо. Если вдруг будет шум или гам и на меня вызовут милицию, то это будет нарушением. Это тоже было немного опасно. Но приходили, разговаривали, и хорошо, потому что некоторым нельзя и это.
— А как милиция следила, выполняете вы эти правила или нет?
— Во-первых, они (речь об участковом, который приходил с проверками. — Прим. ред.) могли прийти в любой момент, проверить. Приходили каждый день, но не скажу, что каждый час. Это же тоже такой моральный аспект: например, даже если ты думаешь, что вот здесь не проверят и можешь где-то что-то нарушить, то внутри все равно будет тревога. Не все так просто. Иногда хочется не выходить никуда, чтобы не нарушать, потому что на полтора года только три [допустимых] нарушения — это маловато (если нарушений больше, то заключенного могут перевести в колонию. — Прим. ред.).
Мария Бобович работала в ресторане. По правилам «домашней химии» есть определенные часы, когда человек может быть вне дома, например, на работе. Девушка попросила в ресторане график работы, потому что милиция хотела знать, в какие дни Мария работает.
— И вот просишь ты на работе график работы на месяц… И они такие: «Ой, вы на „домашней химии“, ой, нам не надо проблем, наверное, мы с вами не будем продлевать контракт». Я такая — ну, окей. Потом пошла в другое заведение, и там вроде оказалось нормально. На самом деле не скажу, что кто-то сильно брался за голову, я корректно объяснила, что и как. Все зависит, понятное дело, от хозяев заведения. Потом работала в другом ресторане, где все более лояльно отнеслись. Через какое-то время ушла. И мне знакомый предложил поработать сутки через трое на нефтеперерабатывающем [заводе], у нас в Мозыре есть НПЗ. Он сказал, что освобождается место, меня туда порекомендует и там трогать не будут. Я такая: ой, прекрасная работа, хоть не дома сидеть сутки. Работала там, а потом настал час икс, когда надо было бежать. И я все бросила.
«Походила по этому прекраснейшему городу и такая: ой, поживу немножко здесь»
В определенный момент Марии Бобович начинают выписывать предупреждения за мелкие нарушения. Одно, например, за то, что она вышла на крыльцо дома в неположенное время.
— Этот день… Я знала, что вот такого числа мне нужно собрать сумку и просто уехать, и как будто бы была готова. Но когда настал этот момент, я такая: черт, а это тяжело, потому что…
Ты понимаешь, что назад дороги нет, только вперед, и непонятно, какая она. То есть абсолютно не знаешь, что тебя ждет в этом пути, понимаешь, что если вдруг что-то не получится, то ты вернешься не совсем в свою квартиру, и уже надолго. Тебя закроют.
Эти мысли все два дня, пока я была в дороге, конечно, эмоционально-адреналиновая встряска. Но я всегда говорю, что это жизненный путь, и он иногда тернистый, иногда — нет. Было забавное приключение, хотя никому не желаю такого. Но потом, когда все закончится, и можно будет публичить все, что с нами происходило, — это будет еще одна великолепная история.
Мария Бобович приезжает в Киев в октябре 2021 года. В это время в прессе начинают появляться новости о том, что Россия готовит широкомасштабное вторжение в Украину.
— Первый месяц была на своей волне, не могла поверить, что я где-то в другом месте. На самом деле, сначала хотела поехать дальше, в Польшу или еще в какую-нибудь страну, как многие. Но потом я походила по этому прекраснейшему городу и такая: ой, поживу немножко здесь, меня же никто не гонит.
И начала знакомиться. Каждое воскресенье были акции, ты приходишь, там много беларусов, беларусок. Идете потом все вместе, разговариваете. Не скажу, что «вау, это то, о чем я мечтала», но это классно — поддержка и так далее. На самом деле, я не лукавлю, Украина стала моим вторым домом.
Потом начали поговаривать о полномасштабном наступлении, я такая: ну окей. Сначала не воспринимала все всерьез, не думала, что так скоро [начнется]. Хотя предполагала, что это все может быть, потому что таков мир. И мы же все знаем ситуацию с 2014 года. Знаем диктаторов. А потом, когда настал этот день X в феврале, я была в шоке: оппа, и правда, и так быстро.
«Захожу в Telegram, смотрю: был взрыв»
— Это (первый день войны. — Прим. ред.) тоже не забудешь, как и день побега. Проснулись, как и многие в Украине, от звонка в шесть утра. Все начали звонить: о, началось. А я в принципе в шесть утра не могу функционировать, и первая реакция была: ай, разберемся. Потом думаю, надо изучить вопрос, зайти в интернет. Мне начинают писать беларусы и беларуски, мол, у нас эвакуация, сейчас мы вас заберем. Я такая: не-не-не, подождите, нас забирать не надо, мы тут разберемся. Говорю: «Сначала детей вывозите».
Где-то в районе обеда у нас был такой характерный хлопок. Я думала, что это люди бегут, сквозняк, и просто дверь захлопнулась у кого-то. Потом захожу в Telegram, смотрю: был взрыв. Окей, то есть не до шуток.
Мария собрала тревожный чемоданчик и пошла к друзьям, у которых дом покрепче. Там она провела день. В это время на улицах Киева была жуткая картина.
— В тот момент, когда люди просто с чемоданами бегают по улицам, был апокалипсис. Все в панике, в суете, это понятно. Мы идем, пытаемся найти магазины, купить что-нибудь. Мы поседели. Первая ночь была жуткой, взрывы, мы по очереди дежурили и не спали.
Российские войска вошли в Украину в том числе с территории Беларуси. В этой атмосфере осажденного Киева девушка принимает решение уехать из Украины. Однако в 20-х числах февраля 2022 года это не такая простая задача.
— Мы поехали на вокзал, это тоже целый квест: ничего же не ходит, такси нет. Добрались, а там пытаются в эвакуационный поезд попасть, даже детей с женщинами нормально не пускают. Мы договорились: если попадаем на этот поезд, то едем, если нет — остаемся. Толкучка была в начале поезда, мы прошлись по перрону, а дальше ее не было. Мы зашли. Поезд был до Польши, если не ошибаюсь. Мы едем, а подруга сидит, грустит: «Знаешь, я не хочу уезжать из Украины». А я сижу: «Слушай, так я тоже». Она такая: «Так давай и не будем уезжать, доедем до Львова, посмотрим, что у них там, и решим». Во Львове нас приютила подруга на первые пару недель. Мы такие: надо что-то делать, надо волонтерить.
Беларуски, которые еще недавно хотели покинуть Украину, начинают помогать с открытием шелтера для беженок с детьми и беженцев во Львове. Потом девушки решают вернуться в Киев, к которому уже привыкли.
К тому моменту Вооруженные силы Украины освобождают Киевскую, Черниговскую, Сумскую области. Россия назовет это «жестом доброй воли». В городах на север от столицы Украины открывается жуткая картина действий оккупантов.
— Я понимала, что там, где «русский мир», не может быть ничего хорошего. Мы приехали [в Ирпень], а там полный хаос, разруха, расстрелянные дома, люди без электричества, без воды. У меня остался архив из Ирпеня, Бучи и Гостомеля — это полный хаос и разруха.
Я всегда привожу пример беларусам и беларускам, что, может быть, мы не можем вернуться в наш дом, но он целый. Потому что самое страшное, что может случиться, — это когда твой дом горит. Недели две назад была жизнь, а теперь дома практически нет.
Я не могу передать это словами, потому что… Блин, я до сих пор под таким впечатлением, до сих пор грустно это вспоминать и видеть это все. Было печально разговаривать с людьми, которые оставались там с самого начала. Тебе рассказывают какие-то жуткие истории. А ты, с одной стороны, понимаешь их, а с другой стороны, у тебя нет слов выразить все свое негодование. Короче, просто…
После Бучи, Ирпеня и Гостомеля — Юг Украины. Мария Бобович начинает заниматься эвакуацией людей. Переходит на Херсонское направление. 11 ноября 2022 года Вооруженные силы Украины освобождают Херсон. Мария видит результаты работы «русского мира» там.
— Стояли палатки, где работают генераторы, где люди могли подзарядиться, где-то поесть и так далее, потому что воды и света там, естественно, не было. Когда там был «русский мир», все работало, но отступая, они полностью разрушили систему электроснабжения, воды там тоже не было. Потом я пошла походить по Херсону, посмотреть, какой урон нанесен.
Мы просто шли по городу, и в какой-то момент где-то прилетело рядом — просто волна вибрации у тебя по телу. Я тогда почувствовала, насколько это страшно, когда ты все время в этом живешь.
Понятное дело, что человек ко всему привыкает, но это страх. Это сильный народ, на самом деле. Все приспосабливаются как-то, обживаются и так далее. Но жуть, жуть.
«Опыт заключения и протестов останется навсегда»
Интервью с Марией Бобович опубликовано почти ровно четыре года спустя, как ее жизнь радикально изменилась. Она сейчас в Варшаве, в студии «Польского радио». Теперь она называет себя уже не только политзаключенной или активисткой, но и правозащитницей. Заканчиваем интервью воспоминаниями о «прошлой жизни».
— Чем я жила до 2020-го? Банально, как все — жила, работала. Не скажу, что меня все устраивало, но не было политического воспитания, мне особо никто не внушал, что вот все плохо, Маш, посмотри. Я как-то постепенно, еще до 2020-го заметила, что как будто бы хорошо что-то изменить, но как? Не знаю. Я просто работала, просто жила. Я сама из Мозыря, училась в Минске в экономическом университете, потом в 2019 году переехала в столицу.
Но, конечно же, 2020-й, в том числе 10 августа кардинально изменило мою жизнь и в целом меня. С одной стороны, грустно, что вот уже четыре года… Не скажу, что ничего не меняется, но мне очень жаль, что наши девчата, ребята, политзаключенные сидят просто ни за что. Я общаюсь со многими, которые сейчас выходят, отсидев два с половиной, три года. Это поломанные судьбы. Понятное дело, что люди восстановятся, но до конца никогда уже не получится. То есть этот опыт заключения, этот опыт протестов останется с нами навсегда.
На самом деле, за эти четыре года я заметила за собой великолепный рост. Мне очень нравится, как я изменилась, чем сейчас занимаюсь. Очень нравится мой круг общения и те люди, которые меня окружают. Он разный, и он настолько великолепен, потому что большая часть прекрасных людей в эмиграции. Жаль, конечно, что все так складывается в этом мире, но «маємо що маємо» (имеем что имеем. — Прим. ред.).
На самом деле, я немножко рада тому, что дало мне заключение. Я увидела, что в Беларуси прав человека совсем нет. Как будто бы до 2020-го они еще чуть-чуть были где-то, но в местах лишения свободы их вообще нет. Я вышла и такая: угу, интересно. Сейчас я обучаюсь и стала правозащитницей, и в дальнейшем хочу связать свою жизнь с правами человека. Конечно, сейчас мой акцент — это политзаключенные.
— Как вы видите: вы возвращаетесь в Беларусь, что происходит на улицах, как вы себе это представляете?
— Если… Не если, а когда этот день настанет, то, безусловно, это будет прекраснейший день. Просто будет день веселья и свободы, где люди… Не знаю, мне кажется, все достанут флаги и просто будут гулять, танцевать, петь беларусские песни, общаться на беларускай мове, улыбаться друг к другу, обниматься. И, как многие говорят, откроют шампанское, которое берегут четвертый год.
