После выборов-2020 минчанин Олег Осипов переехал в Харьков. Здесь он решил получить статус беженца и подал документы. Когда началась война, его паспорт находился на проверке в Службе безопасности Украины. В марте 2022-го в это здание попала ракета — и документ сгорел. Спустя два года беларус продолжает жить в одном из самых небезопасных городов Украины, который периодически попадает под сильные обстрелы. «Зеркало» связалось с Олегом и узнало, как у него дела.
Олег Осипов — 34 года. Закончил гимназию-колледж имени Ахремчика и работал в сфере красоты. В Беларуси был модельером и стилистом. Во время выборов-2020 не скрывал своей гражданской позиции, и в октябре того же года к нему домой пришли силовики. На 72 часа мужчину задержали по статье 293 УК (Массовые беспорядки).
«В общем, я в шоке. Звоню своей адвокатке, она тоже в шоке»
— В октябре 2022-го, когда мы общались, вы находились во Львове. Из документов у вас вместо паспорта была справка из миграционной службы и решение об отказе в пересечении госграницы от украинских пограничников, которые не разрешили вам выезд. Что изменилось с того времени?
— В начале декабря 2022-го я вернулся в Харьков. Хотя друзья шутили: «Мы сломаем тебе ногу, и никуда не отпустим». Для них поехать сюда, где обстрелы, бомбы, ракеты, сродни ужасу. Мне же эмоционально спокойнее было находиться здесь, в городе, который я знаю как пять пальцев. К тому же этого требовала и ситуация с документами. Насколько знаю, во время войны система работает так: если ты подавался на статус беженца в Харькове, то до решения вопроса перевестись в другое место не можешь. Ты должен продлевать здесь справку, которую получил взамен паспорта. Если решишь уехать из города, должен предупреждать своего миграционного комиссара. Если это до трех дней, достаточно просто позвонить. Если дольше, то, по-моему, нужно было получать какое-то разрешение.
Когда осенью 2022-го отправился во Львов, чтобы попробовать выехать из Украины, сообщал комиссару о каждом шаге. Он был в курсе, что меня не выпустили. Вернувшись в Харьков, я с уверенностью, что все хорошо, пошел в миграционку, чтобы продлить справку (я это делаю раз в три месяца). А мне комиссар сообщает, что они не могут этого сделать, так как мое дело на получение статуса беженца закрыли, а справку аннулировали.
— Почему?
— Когда понял, что хочу уехать из Украины, пошел в миграционку и попросил у них вернуть мне паспорт. Они сказали, что для этого я должен написать заявление на отказ от процедуры на получение статуса беженца. Я его составил, и тут выяснилось, что мой паспорт сгорел в здании СБУ. Заявление я не забирал, но комиссар уверил, что его на рассмотрение не принимают, а моя справка действует. В его словах я не сомневался: был уверен, что процедура закрытия моего дела не может произойти в случае, если мне не вернули паспорт.
В общем, я в шоке. Звоню своей адвокатке, она тоже в шоке. Начинаем упрашивать принять мое заявление и вернуть меня в процедуру. В ответ нам говорят, что мы не можем, вы же понимаете, так не делается.
— Что было дальше?
— Удивительная ситуация (смеется). Когда я находился во Львове, нам удалось-таки достучаться до Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев во Львовской области. Через три дня после того как я узнал, что моя справка аннулирована, они мне позвонили и сообщили, что выслали сопровождающее письмо пограничникам. Суть его в том, что международная организация просит выпустить меня из страны. Они сказали, что ответа от пограничников не получили, но готовы выслать это же письмо и мне. С ним я мог бы еще раз поехать на границу и попробовать ее пересечь. Правда, чтобы получить это письмо, я должен предоставить любой документ, удостоверяющий личность.
— И что вы?
— Получить письмо я не мог. Чувствовал, что это какой-то театр абсурда, и не знал, как реагировать. С одной стороны, мне было смешно, с другой — я не понимал, за что это заслужил. Рисковать и «штурмовать» границу в очередной раз не стал, не был уверен, что меня выпустят, да и сил на это не было. Это во-первых.
Во-вторых, я уже зацепился с миграционной. Это четыре года моей жизни, и я хотел добиться какой-то справедливости.
Где-то в начале 2023-го мы с адвокаткой подали в суд на бездеятельность миграционки. Были нарушены все сроки по рассмотрению моего дела, ведь ответ они должны были дать еще в 2021 году (документы Олег подал в декабре 2020-го. — Прим. ред.), но они тянули. И по сути по их вине я остался без паспорта, ведь он должен храниться у них, а не в СБУ (ранее Олег предполагал, что, возможно, его документ передали Службе безопасности Украины, потому что страна готовилась к войне, и они выясняли, не шпион ли беларус. — Прим. ред.).
Процесс растянулся где-то на полгода. Летом 2023-го суд признал, что миграционка неправа и обязал их принять на рассмотрение мои документы на получение статуса беженца. Чиновники это решение обжаловали, но суд снова стал на нашу сторону.
— Вас можно поздравлять?
— Мы победно машем кулачками вверх, подаем заявление (смеется). В начале 2024-го мое дело запускают в работу, я получаю новую справку, удостоверяющую личность, и прохожу интервью. И на последнем этапе без объяснения причин в миграционке мне отказывают в оформлении документов, которые нужны для подачи. Мы снова отправляем заявление в суд, что не согласны с этим решением. Он рассмотрел дело, и на прошлой неделе мне внезапно пришел отказ.
— Что будете делать дальше?
— В момент, когда миграционка уже успела мне отказать, вышла статья на «Медиазоне» про розыск беларусов в базе МВД в России. Я, естественно, там есть. Побежал в миграционку, говорю: «У нас есть новые обстоятельства». Они ответили, что поздно, и посоветовали приложить эти данные для суда. Сейчас мы подали апелляцию на решение суда, приложив максимально всю доказательную базу того, что я нуждаюсь в дополнительной защите. Это моя последняя надежда, если не сработает, не знаю, что делать.
«Прилетело и прилетело, не в мой дом, живем дальше. Такой тут теперь вайб»
— Давайте немного поговорим о вашей жизни в Украине. Вы сказали, что с разрешения службы миграции вы могли бы находиться в любом городе. Почему решили оставаться в Харькове?
— В Харькове для меня более привычная атмосфера и жизнь здесь дешевле, чем, например, во Львове. Это первое. Второе — в Украине продолжают обстреливать энергетическую инфраструктуру. Из-за этого появляется еще один круг ада, который мы тут все проходим, — это когда внезапно у тебя пропадает свет на несколько часов. Зимой в этот момент нет не только электричества, но и отопления. Мне кажется, в Харькове в этом плане самая стабильная обстановка. Из-за того что нас и так часто обстреливают, нам стараются не так сильно отключать электричество. Насколько знаю, в Киеве и Львове это происходит гораздо чаще и длится дольше.
Но, конечно же… Гипотетически, если начинается штурм Харькова, оккупация, то ни в какой оккупации я находиться не буду. Я не умалишенный и ни в коем случае близко к России себя не пущу. Они ведь меня сразу за шкирку — и отправят в тюрьму. Поэтому я всегда мониторю ситуацию на DeepState (сервис по мониторингу обстановки по линии столкновения России и Украины. — Прим. ред.). Слежу за тем, что на фронте и как он продвигается. В случае чего — чемодан, Киев.
— С какими мыслями вы жили, когда в начале мая россияне начали наступление на Харьковскую область?
— В сравнении с друзьями, у которых сдавали нервы и они обсуждали переезд в Киев, я, мне кажется, наоборот, держался более спокойно. До последнего старался быть на позитивной стороне, потому это нагнетание было уже не первый раз. В декабре 2023-го происходило то же самое. Удивительно, что сейчас этого нет, потому что ситуация на фронте напряженная. Плюс тут еще Трампа выбрали. И у всех вопросики и никаких ответов, но ИПСО (информационно-психологическая специальная операция. — Прим. ред.) «крестная моей тетки сказала, что Харьков будут брать», никто не закидывает. Наверное, боты в России активизируются с декабря.
А вообще ИПСО у нас случается два раза в год. Тогда со всех сторон начинают рассказывать сказки, что эсбэушники повывозили семьи, что судьи выезжают из города. Это бредятина. Мы все прекрасно понимаем, что такое Харьков. Это не малюсенькое село. Его невозможно окружить по щелчку пальцев. В начале войны им не удалось это сделать (хотя тогда не было такой обороны), не говоря уже о том, что сейчас. В разговоры про «сдать город» я не верю. Слушать такое, это делать себе хуже. Зачем? Я, наоборот, стараюсь друзей в этом плане поддерживать, говорить, все будет хорошо.
— В общем, вы не из тех людей, кто в стрессовых ситуациях бежит в магазин закупаться?
— У меня был страшный момент в 2023-м, когда пошли разговоры, что ударят по Запорожской атомной станции. В течение недели мы буквально закупоривали на ночь окна, боялись, что всем будет хана. Тогда я закупил продуктов на месяц вперед. У меня стояли баклажки с водой, консервы, крупы. Полки и холодильник были забиты, но в течение месяца все подуспокоились и поняли, что это ИПСО. Сейчас люди в Харькове максимально стараются жить, как жили, и меньше читать всякой фигни в интернете. Ну, прилетело и прилетело, не в мой дом, живем дальше. Такой тут теперь вайб.
— Рядом с вашим домом прилетало?
— Да, не раз. Самый страшный случай был 2 января. Мы с парнем ночевали у меня. Семь утра, спим — и тут взрыв. Он был жуткий, ощущение, что дом подпрыгнул. Просыпаюсь и не понимаю, что происходит. В раме на балконе вынесло стекла, в спальне окно нараспашку, из него вырвало фурнитуру.
Парень пытается накрыть меня собой, потом мы пробуем спрятаться за кровать. В такие моменты у тебя в голове нет схемы, как действовать. Ты максимально растерян. Понимаю, почему во время прилетов так много пострадавших: в первые минуты ты не можешь сориентироваться. Когда мысли чуть встали в голове на место, мы побежали в ванную, нас жутко трусило. Потом уже все стали выходить из дома, смотреть куда прилетело, что целое, кто пострадал. Оказалось, ракета упала в промзоне недалеко от нас. Между этим местом и нашим домом не стояло никаких зданий, поэтому ударная волна полетела на нас, вылетели стекла.
Следующий прилет был вообще в ста метрах от моего дома, но ракета задела козырек стоящего рядом общежития и упала на асфальт. Я в этот момент как раз должен был там проходить, но по волшебной случайности меня задержали в центре города.
— Как строить жизнь, когда прилетов так много?
— Тревоги тут по несколько раз в день, поэтому на них уже вообще никто не реагирует. Единственный момент (особенно после прилета в ТЦ «Эпицентр», который был весной), когда начинаются массовые обстрелы и на город летит много ракет, торговые центры всех выгоняют вниз — на минус первый, минус второй этаж — или просят покинуть здание. Почему? Потому что там всюду стекла и витрины, и будет много пострадавших.
Про бомбоубежища в Харькове, мне кажется, все уже давно забыли и в них не спускаются. У меня в доме тоже есть «Пункт незламності». В случае блэкаута там получится зарядить мобильные, установлена плитка, чтобы приготовить еду, стоят диваны. В принципе, если в квартире страшно, то тут можно жить. Какое-то время в течение 2023 года некоторые так и делали. Сейчас уже нет.
В моем окружении люди стараются проживать каждый день, как есть. Не думая о ракетах. Прилетит, так прилетит, значит, такова моя судьба. Думаю, у большинства жителей такая позиция. Если же говорить про меня, то мой инстинкт самосохранения уже умер. Это проблема, которую позже придется с каким-то серьезным психологом решать.
Еще заметил, что мы в Харькове не позволяем себе купить что-то, что не сможешь забрать с собой. Например, если бы мне сейчас захотелось новый диван в квартиру, я бы его не брал, потому что вдруг завтра в дом попадет ракета или внезапно придется срываться и уезжать. Этот момент очень мешает выстраивать дальнейшую жизнь. Единственное мое такое развлечение — я хожу в секонды. Это как охота на интересные вещи.
«Это уже похоже на нервный смешок»
— В Украине у мужчин нередко проверяют документы. Останавливали ли вас так на улице и как реагировали на справку?
— В 2024-м периодически останавливали, в моем случае реагировали нормально. Хотя адвокатка рассказывала, что одному парню, по-моему, тоже беларусу, с такой справкой не поверили, что она настоящая. Начались разборки, вроде бы его повезли в полицию, чтобы подтвердить, что это не украинец, который отказывается служить.
У меня была другая непростая ситуация из-за проверки. Начало октября, день, хорошая погода, иду по городу в солнечных очках, разговариваю по телефону. На центральной улице стоит человек десять в масках и в форме с шевронами СБУ, с ними полиция. В городе проходили контрдиверсионные мероприятия.
Полиция попросила у меня документы, спросила, состою ли я на военном учете. Достаю свою справку. СБУ меня тут же отводит в сторону: «А что? А где? А куда?» Начинается допрос. Все прошло нормально, меня отпустили, но дома к вечеру меня стало накрывать. Мозг провел параллель с тем, как омоновцы в масках хватали людей в Минске, случились флешбэки. У меня началась сумасшедшая тревожность.
На следующий день кто-то случайно позвонил в домофон. Страх, который я в тот момент испытал, это была просто жесть. Думаю, после 2020-го для многих беларусов звонок в дверь — одно из самых ужасных воспоминаний. Через две недели, когда словил себя на мысли, что боюсь выходить на улицу, обратился к психологу.
— Вы довольно весело обо всем рассказываете, хотя все это совсем не смешно.
— Это уже похоже на нервный смешок. Месяц назад, когда обратился к психологу, он пообщался со мной часок и говорит: «Знаете, я, наверное, отправлю вас к психиатру». И я такой: «Ну, зашибись, это конец». Но психиатр просто выписала мне какие-то успокоительные витамины. Ключевое, что если психолог бессилен, значит, что-то происходит с психикой.
Вообще, раньше было легче держаться и легче себя мотивировать. Сейчас очень тяжело. Я на витаминах. На витамине D, MgB6 с мелатонином, чтобы спать. У нас с друзьями у всех тревожность. Тяжело спать. Ты просыпаешься ночью, не можешь долго уснуть. Причем не из-за прилетов, а просто так, потому что организм в постоянном стрессе, который ты пытаешься всеми силами отрицать.
— Давайте о хорошем. Вы сказали про парня. Встретили во время войны любовь?
— Или нашел проблему (смеется). С началом войны появилось такое понятие, как военная романтика. Мы очень гордимся нашими защитниками, романтизируем военных. Для нас это какие-то нереальные люди. Люди, которые жертвуют собой ради нашей безопасности. Это внутренне очень сильно на тебя влияет, когда с кем-то знакомишься. В отношениях уже выясняется, насколько тяжело быть поддержкой для такого человека. Начинаешь навешивать на себя ярлыки, что я не имею права радоваться, жаловаться, ныть, потому что ему в окопе тяжелее.
Порой его может начать «шторить» (он может срываться. — Прим. ред.), особенно когда он за рулем. Там у него прямо истерики случаются. Ему, например, не нравится, что кто-то медленно едет или еще что-то. Он начинает злиться на ситуацию. Это страшно. Честно. Потому что ты понимаешь, что человек себя не контролирует в этот момент. Последний раз мне даже пришлось накричать, чтобы он успокоился.
А еще им тяжело в нашей реальности, в спокойном ритме, потому что теперь у нас разное восприятие времени. За нашу одну секунду для них пролетает десять, ведь на фронте если ты не успел, то тебя прибило ракетой. Они привыкли быстро есть, быстро в душ ходить. Заметил, что не доедает до конца. Возможно, потому что они редко едят (на это нет времени) или он забывает поесть. Сейчас гражданские и военные — это люди с разных планет, мы буквально разговариваем на разных языках. Общение выстраивается только в его сторону. Ты должен забыть практически про все свои проблемы и желания и концентрируешься только на его проблемах и желаниях.
— Почему держитесь за такие отношения?
— В первую очередь у меня есть чувства, которые я не могу взять и отменить. Когда он начинает мне грубить, я расстраиваюсь, обижаюсь, но держу в себе. Ему сейчас не до этого, а я из тех совестливых людей, которые считают, что мы обязаны военным всем. Когда война закончится, здесь будет очень много ребят-военных. С ними надо будет жить. И принимать их такими, с их эмоциональным состоянием.
— Вам приходится скрывать отношения?
— Да, никто об этом не знает <…>. В моей жизни тема ориентации всегда была открытой, и с этим не было проблем. Если ко мне кто-то подойдет и спросит: «А ты что, гей?» Я скажу: «Да, а что это меняет?» Моя ответная реакция часто людей в ступор вводила, мол, это что нормально? Я позиционирую это как что-то нормальное. Я такой же человек и от этого по-другому дышать кислородом не стал. Для меня это какие-то странные стереотипы. У моего партнера другая позиция, он скрывает. Я это принимаю и стараюсь никогда не давить на людей.
— Вы уже думали, что сделаете, когда и если наконец-то получите статус беженца?
— Хочу поехать в Европу по всем своим друзьям, я по ним дико соскучился. У меня будет тур по Европе на два месяца минимум, а может, и на полгода. Я мечтаю про море, но очень хочу хотя бы друзей увидеть.
— Где, кроме как в витаминах, вы берете силы, чтобы «вывозить» все то, что свалилось на вас за последние четыре года?
— Целый месяц каждые два дня я пеку яблочный пирог. В него, помимо всего, добавляю апельсиновую и лимонную цедру, корицу, мускатный орех, ванилин. Это все создает такой волшебный аромат дома, что я успокаиваюсь.
Смотрю «Гарри Поттера» — это тоже меня успокаивает. Занимаюсь йогой, слушаю музыку — у меня сотня плейлистов на любой случай жизни. Стараюсь не затягивать себя в апатию. В апатии я лежал в Минске за неделю до того, как меня задержали. Теперь стремлюсь выкарабкиваться из этого состояния, потому что здесь у меня нет мамы, папы и кучи родных и друзей, которые будут меня спасать и вытягивать. Тут я у себя один. И никто, кроме меня, обо мне не позаботится.
Как выяснилось, Украина тоже абсолютно никак не относится к беларусам. Они заняли позицию: мы как бы и не против вас, но и поддерживать не хотим. У меня есть страшное ощущение, что мы долго за что-то боролись, но в итоге остались не у дел и никому абсолютно не нужны. И нам сейчас важно сохранить свою беларусскую идентичность, молиться на Тихановскую, потому что она единственный оплот веры в то, что нужно продолжать сражаться — однажды мы со всеми друзьями увидимся на нашей родной земле. Я вряд ли уже буду жить в Беларуси, но мечтаю приехать хотя бы в гости и увидеть родных, по которым скучаю.
— Ну и не могу не спросить. Никогда не было мысли дать кому-нибудь взятку, чтобы ваш вопрос с документами быстрее решился?
— (смеется) Я воспитан в очень интеллигентной семье. У нас такое было непозволительно. Это против наших принципов. Мы всегда надеялись на себя и близких. Я очень честный и открытый человек. Я честно сражался за свою свободу в Беларуси по Конституции. До определенного момента думал, что она работает (смеется), но это не значит, что теперь я должен переобуться и подстраиваться под систему.
Есть фраза «Одно рисовое зерно склоняет чашу весов, и один человек может стать залогом победы или поражения». Я хочу подавать пример другим. Если просто сдаться в ситуации с документами, что из этого будет хорошего? Ничего. А если продолжать бороться и говорить, что мы (беларусы. — Прим. ред.) здесь есть и мы хотим честного отношения к себе, — это, возможно, рано или поздно к чему-то приведет.
