Уже месяц Марина и ее дочка Татьяна живут в Вильнюсе, хотя еще полгода назад о переезде за границу даже не думали. Марина работала в городском центре культуры в Житковичах, дочка училась в университете. Жизнь шла своим чередом, пока однажды на улице к беларуске не подошли сотрудники милиции. Они попросили женщину показать телефон. С тех пор спокойная жизнь семьи закончилась.
На сайте BYSOL открыт сбор для Марины и Татьяны. Чтобы их поддержать, перейдите по ссылке.
«Вечерами плачем, днем держимся»
Из Беларуси Марина и Татьяна уехали с одним рюкзаком. В нем восемь килограммов «самых важных вещей». Это все, с чем мама и дочка начинают новую жизнь. К скромному имуществу можно добавить лишь мощную поддержку, которую дает ощущение, что они есть друг у друга. В Вильнюсе их на время приютили Татьянины подруги — три девушки-студентки, которые снимают в городе квартиру. Арендовать жилье самостоятельно семье еще не под силу. Пока решается вопрос с документами, официально работать им нельзя. А сбережений нет.
— Вечерами плачем, днем держимся, — лаконично описывает Татьяна их состояние. — Еще не свыклись с мыслью, что не сможем вернуться в Беларусь. По крайней мере, не скоро. Сложно морально, эмоционально, в плане работы.
Татьяне 20 лет, Марине — 42. До 22 апреля нынешнего года — дня, в который их жизнь перевернулась, — дочка училась на втором курсе Беларусского государственного университета культуры и искусств, по специальности «режиссура театра». Мама жила в Житковичах, работала в городском центре культуры (ГЦК) культорганизатором. Писала сценарии, проводила мероприятия. Житковичи — родной город Марины. В 2018-м женщина с дочкой переехали в Минск, но в начале 2024-го она вернулась на малую родину.
— 22 апреля после работы возвращалась домой. По улице шла одна. Не знаю, проходила в городе какая-то операция или просто что-то проверяли. Ко мне обратились два милиционера (из тех, кто обычно следят за порядком) и попросили телефон. Я начала говорить, что это моя личная вещь. Они потребовали: «Предъявите, пожалуйста». Зачем — не объясняли. Это милиция, попробуй им откажи в нынешнее время, — вспоминает Марина, как передала смартфон силовикам. — Попросили снять блокировку, с этого все закрутилось. Начали проверять Instagram, Telegram, Viber. В первых двух у меня было много подписок на разные каналы.
Часть из них оказалась «экстремистскими». Женщину забрали в отделение, где ее «приняла» молодая сотрудница. Она изучила телефон Марины и составила протокол по ст. 19.11 КоАП (Хранение информационной продукции, содержащей призывы к экстремистской деятельности или пропагандирующей такую деятельность).
— У нас маленький город, не думала, что это (проверка телефона. — Прим. ред.) меня коснется. Раньше о таком даже не слышала, — не скрывает Марина. — Я все время читаю новости. В принципе, не знала, что часть из моих подписок запрещена. Спрашивала сотрудников, где можно посмотреть список экстремистских материалов. Они ответили, что незнание не освобождает от ответственности.
На ночь Марину отправили в местный ИВС. Еще после задержания она просила дать ей телефон, чтобы сообщить близким о случившемся. Сотрудница отказала, но спустя время сама связалась с мамой женщины и предупредила: до суда дочь домой не отпустят. Семья к тому моменту уже знала, где Марина. Тревогу они забили значительно раньше, когда та не вернулась с работы домой и не отвечала на звонки. Взволнованная бабушка набрала Татьяну. Та стала обзванивать «все, что можно». В милиции ей сказали, что мама у них, проблемы у нее «из-за соцсетей». Никакой детальной информации не дали.
Через друзей, знакомых и социальные сети девушка начала искать маме адвоката. И в Житковичах, и в Минске. Было уже достаточно поздно, поэтому достучаться смогла лишь до четырех человек.
— Когда говорила им, что причина задержания, вероятно, подписки на «экстремистские» каналы, мне вежливо и тактично отвечали: «Спасибо, до свидания. Мы, к сожалению, с такими не работаем». Понимала, люди беспокоятся о своей безопасности, — описывает происходящее Татьяна. — Днем, на следующие сутки, я позвонила в РОВД. Хотела, чтобы мне подсказали, как найти защитника. Мне ответили: «Даже не пытайтесь, это смешно. Мы предоставим нужного адвоката». Думаю: ну, капец.
— У меня не было адвоката, — добавляет Марина. — Уже во время процесса судья спросила, нужен ли мне защитник. Я ответила, что нет. Понимала, это уже бессмысленно.
«Сопровождающий милиционер сказал, лучше попроси штраф на их усмотрение»
Когда Марину задержали, она была простужена. В камеру ее посадили одну. Ни матраса, ни одеяла, ни подушки женщине не выдали. Чтобы немного согреться, она стала приседать и делать другие упражнения. Сотрудники посчитали, что беларуска сильно шумит, и перевели ее в карцер.
— Мама попросила таблетку, но ей ничего не дали, сказали: «Посиди, подумай, „золотая нация“». Она хотела воды, ей забросили какой-то грязный стакан из-под сметаны. Как из такого можно пить? — говорит Татьяна. — Назавтра после обеда на суд ее вели вместе с тремя мужчинами, которых задержали за пьянство. Такие уже достаточно «синие» товарищи. Они шли спокойно рядом с милицией. Без наручников, без ничего. А она как злостный преступник и нарушитель была в наручниках с руками за спиной.
Марину обвинили в хранении «экстремистских» материалов. Вину она признала:
— Сопровождающий милиционер, он меня знает, сказал, лучше попроси штраф на их усмотрение, чем тебя снова «засунут» на «сутки». Я была очень простужена, понимала, что иначе я бы там, наверное, крякнула.
Женщину оштрафовали на 40 базовых, или 800 рублей, еще в 20 рублей обошлась ночевка в ИВС. Марина говорит, что с ее зарплатой культработника в 640 рублей это было «очень много». И все же такое решение суда дало надежду, что с неприятностями «расхлебалась, но оказалось, это только начало». Из суда Марину отвезли в милицию, где вернули личные вещи и вручили повестку, по которой она должна была 25 апреля явиться в РОВД в качестве свидетеля.
— Спрашивала, по какой причине. Следователь из Житковичей мне не объяснил. Сказали, что началось расследование, — говорит Марина. — После этого я, следователь из СК и девушка, которая оформляла на меня протокол, поехали ко мне домой. Пока они отвлеклись, я успела спрятать под тахту смартфон, которым пользовалась в 2020–2021 годах. В итоге у меня изъяли системный блок и четыре старых телефона. Один из них Танин, что на нем было, я не знала.
По словам Марины, оказалось, до этого силовики к ней домой уже приезжали. Было это в вечер ее задержания. Чтобы открыть в квартире дверь, они привезли сюда мать женщины, у которой был запасной ключ.
— Так понимаю, никаких бумаг они ей не предоставляли. На основании чего обыск, тоже не сказали, — продолжает женщина. — Со слов матери мне показалось, что они искали, может, дома хранятся какие-то материалы или еще что-то. Возможно, материалы в бумажном варианте. Не знаю.
— Я настоятельно рекомендовала маме не идти на допрос, но она, как ответственный гражданин, не послушала, — говорит Татьяна. — Она думала, что все будет нормально и спокойно.
«Сказал, что они онлайн проверят дочь. Попросила ее не трогать»
Допрос длился три часа, говорит Марина. Мужчина, который его проводил, не представился. Насколько она поняла, он был из КГБ и приехал из Минска и сообщил, что начато расследование. По словам женщины, на ее вопросы, что случилось, он ответил: «Вам все потом скажут» — и никакой уголовной статьи не озвучил.
— Сказал: «За свои подписки наказание вы уже получили. Теперь будем с вами разговаривать о том, где вы были в 2020 году», — сбивчиво говорит Марина, она признается, что вспоминать тот разговор ей неприятно. — Предупредил, что отнекиваться бесполезно и что он знает обо мне больше, чем я сама. Сказал, пока ехал, ему накидали информацию обо мне. Показал мои лайки, комментарии, фото с мирных акций. Интересовался: «Где вы были во время выборов?» Отвечаю: «В отпуске». Продолжает: «С какого по какое число?» Говорю, не помню. Предлагал память освежить, еще на «сутках» посидеть или в больничке… в психушке.
По словам Марины, силовик оказался «хорошим психологом», интересовался, на что она была подписана, сколько лайков ставила, какие комментарии писала. Вопросы задавал дотошно, к следующему переходил, только когда получал ответ на предыдущий.
— Спрашивал: «Сколько было лайков? Сто, один, десять?» Говорю, может, до десяти. Он: «Вспоминайте, может, больше», — продолжает собеседница. — Привел пример, что, когда у человека дома есть автомат и он добровольно его несет в милицию, ему за это вознаграждение. А когда к нему домой приезжает милиция, тогда его наказывают по полной. Уточнил, понимаю ли я, о чем он. Показал на своем телефоне сообщение со словами поддержки, которое писала Тихановской в 2020-м. Интересовался, зачем я это сделала. Я объясняла: «Восхищалась, что женщина баллотируется». А еще сказал, что они онлайн проверят дочь. Я попросила ее не трогать.
Марина говорит, что тогда думала, из милиции уже не выйдет, но ее не задержали. Почему? Ни она, ни дочь не знают. Возможно, предполагает Татьяна, «хотели больше нарыть».
— Общение силовик закончил фразой: «Вы либо полная дура и не понимаете, в какой вы ситуации, либо очень храбрая». Попрощавшись с ним, я потом долго плакала, — рассказывает она и тоже не может сдержать слез.
— Думаю, они собирались проверить меня на расстоянии. Посмотреть социальные сети, вскрыть переписки, — включается в разговор Татьяна, пока ее мама собирается с силами.
Силовики не говорили Марине о каких-то претензиях к дочери. Но Татьяну на тот момент пугало, что в ее изъятом телефоне могли бы найти подтверждение донатов ВСУ, а также фото и видео с мирных акций. На момент протестов в 2020 году девушке было 16 лет, она училась в Молодечно в колледже искусств и с другими активными ребятами ездила в Минск.
Появилось ощущение приближающихся неприятностей. Нужно было что-то делать. Для начала студентка съехала из общежития и поменяла номер. Затем написала заявление, что по семейным обстоятельствам не сможет посещать занятия. По словам девушки, документ она подписала у куратора группы, заведующего кафедрой и декана. Это важный момент, так как спустя время к ней обратились из милиции, якобы вуз подал ее в розыск как пропавшую без вести. Единственное, куда Таня продолжала приходить, это репетиции в учебном спектакле. Тут у нее была одна из главных ролей, и она «не могла подставить ребят». Да и время встреч обычно определялось в последний момент, поэтому девушка думала, что ее не вычислят.
— Где-то через день-два после маминого допроса мне нужно было вернуться в общежитие, забрать некоторые вещи. Знакомые ребята сказали, что приходило двое здоровых мужчин, представились моими родственниками и спрашивали на вахте обо мне. Документы они, видимо, никакие не предъявляли, потому что внутрь их не пропустили. Кроме того, насколько знаю, в университете и у нашего режиссера про меня спрашивали, — продолжает собеседница. — Но, видимо, из-за того, что информация из Житковичей до Минска шла долго, плюс майские праздники, это помогло выиграть время.
«Во время проверки в зоне контроля внутри все бушевало, но лицо старались держать»
Татьяна — человек собранный. Когда что-то случается, она не теряется в панике, а сразу придумывает несколько вариантов, как решить проблему. Так вышло и в этот раз. Она уговорила маму на день приехать в Минск. Случилось это на следующий день после допроса Марины. Уже тогда девушка понимала, им нужно бежать из страны. Маму пришлось уговаривать.
— Ей сложно было свыкнуться с мыслью, что придется оставить в Беларуси маму, мою бабушку, брата-инвалида, моего дядю, родные места, — слышно, как Татьяна плачет. — Она наивно надеялась, что все обойдется. Я пыталась ее уговорить, успокаивала, что в будущем мы заработаем денег и встретимся с бабушкой.
И все же Марина согласилась. Решилась, потому что переживала за безопасность дочки. Таня отправила заявку в BYSOL, просила помочь с эвакуацией. Пока вопрос решался, ее мама вернулась в Житковичи.
— Мне нужно было ходить на работу. Иначе сняли бы с меня голову, — говорит Марина, напоминая, что приближались майские праздники и она хотела провести мероприятия, за которые отвечала. — Еще до задержания я собиралась снова переезжать в Минск, поэтому написала заявление на увольнение. Уйти должна была 10 мая. Я так понимаю, сотрудники милиции провели с директором беседу. Она собрала работников ГЦК, что, мол, такой инцидент, но со мной об этом не разговаривала. Я дорабатывала до конца контракта.
В первые дни мая Татьяна получила «отмашку» от BYSOL. Ей сказали, что у них с мамой есть сутки, чтобы добраться до Москвы. Деньги на дорогу девушка одолжила у друзей и стала искать транспорт. Сделать это оказалось непросто. День выезда совпал с Пасхой, но Таня справилась. До отправления проверила, выездные ли они, система показала, что да. И они отправились в Москву.
— Высадили нас в четыре утра возле МКАДа. Никого нет, ничего не работает. Мы приобрели симку и добрались до аэропорта. Там узнали, что нас переправляют в Стамбул. Сказать, что мы были в шоке, — ничего не сказать. Мы с мамой в жизни в этом городе не бывали, — теперь с улыбкой вспоминает собеседница. — Во время проверки в зоне контроля внутри все бушевало, но лицо старались держать. Никаких вопросов ни мне, ни маме не задавали. Когда все прошли, плакали от радости.
Следующий месяц, пока решались вопросы с документами, мама с дочкой «колесили» по Турции. Семью приютил один из живущих в стране беларусов. Спокойно набираться сил не получилось. В это время Татьяне в Telegram написала представительница Октябрьского РУВД Минска. Она как раз и сообщила, что университет и родственники подали на нее в розыск, так как она без вести пропала. Следом за сотрудницей с девушкой связался представитель БГУКИ и просил ее прийти в вуз.
— В милиции требовали, чтобы я составила бумагу, мол, родственники знают, где я, и все в порядке, — вспоминает Татьяна. — В итоге я написала на листке: «Я в порядке, я совершеннолетняя, имею право находиться там, где считаю нужным». Сфотографировала и отправила.
Насколько известно семье, после отъезда силовики их искали. В университете однокурсникам Тани даже посоветовали отписываться от нее в Instagram как от ненадежного человека.
На эту ситуацию девушка старается не обращать внимания. На новом месте у них с мамой хватает и других забот. Дочь планирует продолжить обучение и поступать в университет. А мама (она по образованию учитель начальных классов и педагог-дефектолог) переводит документы и надеется устроиться на работу в гимназию им. Франциска Скорины в Вильнюсе.
— Сейчас, как и всегда, очень поддерживаем друг друга. Как? Иногда и слов не нужно. Достаточно чайник заварить, — улыбается Татьяна. — Мама мне говорит, что здесь больше перспектив в плане культуры. А я ей — что она замечательный педагог. А в Беларуси педагогов мало ценят. Живем с надеждой на будущее.
